Это длилось какие-то мгновения – только что тело мое покалывало, согреваясь, как в сауне после мороза, скрипели вокруг разрушаемые поверхности, и вдруг все стихло. Я приоткрыла глаза. За дверью, откуда ранее доносился гул голосов коллег и пациентов, стояла мертвая тишина. А я чувствовала себя теплой и почти здоровой. Только спать хотелось так, будто меня только что подвергли мощной виталистической процедуре. Снова прислушавшись, я всхлипнула. Боги… только бы не оказалось, что я доделала то, что не смогли враги… только бы не оказалось, что я заморозила всех вокруг. Прижав руку к губам, чтобы не разрыдаться, я кое-как выползла из ставших колоколом одеял, растолкав их сверху локтями и перешагнув через «ворот» на койку. Спустилась на пол и, аккуратно ступая тапочками по хрустящему пластику, для начала выглянула в окно. Сразу идти к двери я струсила. Одеревеневшие занавески чуть двигались от ветра, покачиваясь, как ставни. А внизу, наискосок от окна, шагах в двадцати от стены замка начиналась полоса заиндевевшей травы, уходящая к лесу и даже тронувшая первые деревья, красные от заката. Но – я выдохнула – там были и люди, живые люди: несколько человек обступили полосу и о чем-то изумленно толковали, поглядывая на мое окно. Я, высунувшись из него, с ужасом осмотрела стену вокруг – она на полметра от рамы была покрыта слоем инея. – Только бы обошлось, – умоляюще прошептала я, направляясь к двери, у которой белыми сугробиками лежали вмороженные в пол пирожки. – Только бы обошлось. Я прижалась к створке, покрытой иглистой изморозью, прислушалась. Там глухо звучали голоса, и я дрожащей рукой поскребла по льду у косяка. В дверь тут же заколотили. – Марина Михайловна, с вами все в порядке? Что случилось? – раздался нервный голос доктора Кастера. Едва слышимый – видимо, изморозь хорошо так законопатила щели. – Не знаю, – откликнулась я, тоже с заметными истерическими нотками в голосе. – А с той стороны все живы? – Живы, – подтвердил он, – и почти здоровы, если не считать легких обморожений. Половина приемной в инее. – Тогда и я в порядке, – ответила я, чувствуя такое облегчение, что захотелось плакать. Если уж в соседнем помещении никого не заморозила, то и в остальных должно быть все нормально. – Как Мария? – Все нормально, ваша светлость, – голос моей горничной был едва слышен. – Нос облез и щеки красные. Господин Вени прямо сейчас лечит меня. Если простужусь, выпишете мне премию. – Обязательно, – пообещала я, улыбаясь, и зевнула. Что может быть лучше понимания, что ты никого больше не убила? «Разве что приход Мартина. И определенность». Я помрачнела. – Моя госпожа, отойдите, будем ломать дверь, – это уже голос капитана Осокина. Видимо, с той стороны собрался целый спасательный отряд. Через минуту раздался грохот, дверь сотряслась – а я села на койку рядом с торчащим коконом из одеял и принялась ждать освобождения, стараясь не заснуть. Меня извлекли не сразу. Дверь пытались оттаивать кипятком, рубить топором, но иней оказался стойким и отходил с трудом. Было самое время для эффектного появления Мартина с его жизнерадостностью и шуточками, чтобы он всех спас и все исправил. Но его не было, и я сонно гладила сигналку, подавляя желание дергать ее до тех пор, пока друг не отзовется. Он придет. Он придет, как сможет. Он не оставит меня. Прибывший в лазарет Берни сообщил, что по всему замку похолодало градусов на десять, но жертв нет, и предложил подорвать дверь точечным взрывом – я слышала азартное обсуждение в приемной и попросила не делать этого, заверив, что чувствую себя прилично, умирать не собираюсь и вполне способна подождать до утра, пока лед растает. Тем более что солнце уже село и пора спать. Но если меня хотят спасти прямо сейчас, то дело решит лестница, приставленная к окну. И одежда, потому что спускаться в том виде, в каком я сейчас, будет затруднительно и недостойно герцогини. – Моя госпожа, это неразумно, – громко забурчал Леймин, – в вашем положении… – Я беременная, а не безногая, – отрезала я, совсем не будучи уверена в том, что это хорошая идея: чувствовала-то я себя превосходно, особенно после мутного существования последних дней, но ноги-руки еще были слабыми и дрожали, а уж в сон клонило так, что я вполне могла заснуть на середине спуска. Однако озвучивать я это не собиралась. Озвучила я другое: теперь я понимала, что тянущее чувство, которое беспокоило меня с утра – это потребность в моей стихии. Она притухла, напитавшись теплом, но в любой момент была готова развернуться снова. – Жак, – попросила я, повышая голос, – раз уж меня решили спасать, прикажите растопить в моих покоях камин. Мне сейчас очень нужен огонь. Много огня. – Сделаю, ваша светлость, – после удивленной паузы ворчливо отозвался старик, и я почти увидела, как он сдерживается, чтобы не начать меня расспрашивать и воспитывать. Мое спасение началось с капитана Осокина, который по лестнице забрался в палату с мотком веревки на плече – они с Леймином решили, что ужасно опасный спуск со второго этажа требует страховки. У меня не было сил спорить. Капитан скупо поклонился, передал пакет с одеждой: я, еле сдерживая зевоту, быстро ушла в ванную и переоделась в удобный спортивный костюм и ботинки. Когда я вернулась, Осокин попросил меня повернуться спиной и как-то по-особому обвязал крест-накрест под грудью и за плечи, не касаясь живота. Я, конечно, чувствовала себя виноватой и, как обычно, собиралась с духом, чтобы извиниться. – Андрей Юрьевич, – решилась я, когда он проверял надежность узлов. – Вы должны знать, что я не собиралась использовать подчинение, это вышло нечаянно. Я никогда этого не делала и не думала, что умею… Капитан, не глядя на меня, дергал узлы. Наконец поднял глаза, отступил на шаг, хрустя пластиком под ботинками и накручивая второй конец веревки петлями на локоть. – Я обязан за вас отдать жизнь, – сказал он сухо, – а не только свободу воли. Вышло так, что вы спасли Вейн, и при этом себе навредили куда больше, чем мне. Разве после этого я имею право что-то говорить? – Имеете, – заверила я горячо. – Я бы никогда… – и тут я запнулась. – Вы бы никогда не стали подчинять меня сознательно? – уточнил он ровно. Я не стала врать. Промолчала, потерев слипающиеся глаза, и он отвернулся, шагнув к окну. С улицы раздался голос Леймина: – Все в порядке? – Да, сейчас начнем спуск, – ответил ему Осокин, перегнувшись через подоконник. Подтянул к окну стул, а затем протянул мне руку. – Поднимайтесь, Марина Михайловна. Аккуратно садитесь на подоконник, ставьте ноги на ступеньку и разворачивайтесь. И спускайтесь спокойно, я вас удержу, даже если лестница рухнет. Внизу подождете меня, я сниму веревки. Когда я, опираясь на его руку, уже встала на стул, он нехотя добавил: – Мне не по рангу обижаться, ваша светлость. Не волнуйтесь об этом. – И тем не менее простите, Андрей Юрьевич, – попросила я твердо. Он коротко кивнул и сжал мою ладонь, помогая подняться на подоконник. Внизу меня ждали Берни и Леймин, но я задержалась на мгновение, подняв голову и с надеждой вслушиваясь в темноту. Ветер ласково скользил по моей коже, но больше не звал меня. И не видела я его течения в небе, и каким-то чутьем понимала, что не услышу сейчас. Тело мое восстановилось, а со слабостью ушла и возможность воспринимать то, что не ощущали другие. «Но ты всегда можешь порезать себя снова», – шепнуло безумие. – Моя госпожа? – терпеливо напомнил о себе капитан. Я моргнула, отгоняя дурные мысли, и, опираясь на его руку, села, спуская ноги на ступеньку лестницы. – Ты в порядке? Доктор Кастер никого к тебе не пускал, – Бернард, встретивший меня внизу, сжал мои руки. Я смотрела на него и улыбалась: сейчас, в темноте, черты его стали резче, и было видно, насколько он похож на моего Люка. – Я все равно не в состоянии была говорить, – призналась я, едва сдерживая зевоту. – Да и сейчас с трудом. Как мама и сестра? – В Виндерсе, каждый день звонят, спрашивают про тебя. И твои родные звонили. – Мы держим их в курсе, – вмешался Леймин. – Спасибо. Мне бы поскорее к огню сейчас, – я неловко пыталась избавиться от веревок, но без Осокина мне было не распутаться. Благо он уже спрыгнул с лестницы и в несколько приемов освободил меня от «сбруи». Бернард взял меня под руку, повел в замок: глаза мои закрывались сами собой, и чтобы хоть немного взбодриться, я задала вопрос, который давно должна была задать: – Берни… многие из замка погибли при нападении? Он помрачнел. – Больше тридцати человек, Марина. Артиллеристы при взрыве башни, люди господина Леймина, гвардейцы, слуги, пациенты. Много раненых. Мы были на третьем этаже с несколькими гвардейцами и… майором Лариди, отстреливали всадников и пытались удержать пространство перед входом… но их слишком много было. Не удержали. Потом уже в коридорах их сдерживали. Эвакуацией занимался Леймин. Его люди вступили в бой в холле. – Когда иномиряне взорвали двери, мы не всех успели увести, – скрипуче поведал старик. – Они стреляли по койкам, по санитарам, которые тащили наверх бойцов… Кричали: «где жена колдуна»? Искали вас, ваша светлость. Поэтому и женщин не трогали, видимо, боялись вас убить. – Искали, это я знаю, – вздохнула я и снова потерла слипающиеся глаза. – А драконы? – Вени и Ори были сильно ранены. Их после боя свои же оградили от людей, попросили пригнать живого скота, сами летали охотиться для них. Восстановились за три дня, моя госпожа. А остальные в тот же день залечили свои раны. Я вспомнила вырванный кусок щеки у Энтери и передернула плечами. – А с Таисией, женой Энтери, все в порядке? – Да. Она помогала вытаскивать раненых, – доложил Леймин и, шагнув ближе, просительно забубнил: – Моя госпожа, вас осмотрят, и я настаиваю, чтобы вы уехали в Виндерс, оттуда вас и обеих леди Кембритч доставят в Пески. Если ваше состояние позволит, то лучше прямо сегодня. Огнедухи это прекрасно, но вы обязаны подумать о наследниках и уехать из зоны военных действий… От его бубнежа я почти заснула, поэтому и не отказала сразу. Только вяло спросила: – Почему такая спешка? – Иномиряне перешли в наступление, – буркнул он. – На следующий день после нападения на Вейн пришло сообщение, что они дождались крупного подкрепления от столицы и разворачивают отряды обратно к Дармонширу. На фортах все приведено в боевую готовность. Командующий Майлз считает, и я с ним согласен, что враги проверяли информацию о смерти лорда Дармоншира и теперь, когда убедились в этом, атакуют герцогство. Дело двух-трех дней, ваша светлость, и снова у фортов начнутся бои. Я, как только стало известно о наступлении, требовал увезти вас, но ваше состояние не позволяло это сделать. – Я пока никуда не поеду, – четко проговорила я. – Я должна дождаться барона фон Съедентента. – Когда он появится? – сварливо осведомился старик. – Я не знаю, Жак, – ответила я после паузы. – Может, прямо сейчас… или нет… Мне тяжело было признаться даже себе, что Мартин может вообще не появиться. И я оглянулась, словно он мог уже выходить из Зеркала за моей спиной. Но там, в темноте, безмолвно шел капитан Осокин. – Тогда вы вполне можете дождаться его в Виндерсе или Песках, – пробурчал Леймин. – Живой, заметьте, дождаться, моя госпожа. Не рискуя детьми. – Я согласен с господином Леймином, Марина, – корректно поддержал его Берни. Ну а выразительное молчание капитана Осокина трудно было трактовать двояко. Я остановилась. Посмотрела в сияющее звездное небо. Ветер мягко целовал мои руки и лицо. Здесь я всюду ощущала присутствие моего Люка. Здесь я хотела остаться навсегда. – Вы правы, – сказала я тихо, повернувшись к сопровождающим. – Но я не поеду никуда ни сегодня, ни завтра, – я подняла руку, останавливая возражения Леймина. – Жак, дайте мне отдохнуть. Обещаю, как только начнутся бои, я сразу же послушно сяду в листолет. А пока… – я окинула взглядом замок, – расскажите, какие-то помещения еще пострадали от холода, кроме лазарета?