– Какая ранняя в этом году весна, – проговорил Бермонт рычаще. Пол вздохнула, подобралась к нему, положила голову на плечо, тоже щурясь от солнечных лучей. – Никогда такого не было. – Говорил он с трудом, чуть замедленно, но дыхание успокаивалось и хватка становилась легче. – Раньше в это время у нас еще мели метели, а в мае еще на озерах стоял лед. А сейчас уже вода открыта, и почки распускаются. Это все из-за тебя, Поля. Твоя сила укрепила меня, твой огонь согрел Бермонт. Люди в Бермонте знают об этом, знают, кому они обязаны теплом. Он совсем расслабился, и некоторое время молчал. – Не ломай себя, заноза моя, – попросил он наконец. – Мне голову кружит и то, что ты после всего так смела со мной и так много позволяешь. Всему свое время. Я буду ждать, сколько угодно, чтобы ты снова стала доверять мне. Она снова вздохнула и поцеловала его в щеку. Ей не хотелось об этом говорить, и в душе все сжималось, и хотелось уйти, закрыть уши, не слышать, не видеть его сомкнутых губ. Но Демьян все эти дни позволял ей творить с ним все, что заблагорассудится. Они могли по часу валяться на кровати в их покоях, и Поля теребила его, как огромную плюшевую игрушку, гладила, что-то рассказывала, щекотала, заставляла бороться с собой – он то поддавался, то заваливал ее лицом в подушку, и тогда она хохотала и кричала: «Сдаюсь». И игры их становились все откровеннее – куда откровеннее, чем когда он приходил к ней в спальню в Иоаннесбурге до свадьбы, – и поцелуи все жарче, и ласки все смелее. Но страх никуда не девался. И дочь Красного вновь забралась на мужа и посмотрела в его светло-карие с прозеленью глаза. В глаза своему страху. – Я доверяю, – проговорила она четко, не отводя взгляд. Он тоже смотрел на нее, изумленно, улыбаясь, – и дыхание его снова учащалось, и радужки желтели, а зрачки расширялись. – Я не виню тебя. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Остальное мы решим, да? – Теперь я понимаю, как ты остановила берманов у наших покоев, – пробормотал он, легко касаясь ее губ губами. – Да, Поля. Я счастливец, что ты выбрала меня. – То-то же, – ответила она довольно. – Не каждому так везет. В день его отъезда Полина проводила его как жена, обнимая и горячо целуя в их покоях – и муж тоже целовал ее в ответ, и ласкал, и шептал нежности, как мальчишка – а ее страх оставался крошечной точкой в памяти и не омрачал их прощания. Проводила и как королева, стоя рядом с леди Редьялой на железнодорожном вокзале Ренсинфорса и наблюдая, как погружаются в военные эшелоны солдаты из частей, остававшихся в столице – во главе с королем. А когда вернулась обратно в замок, пустой, огромный, холодный без Демьяна, то пометалась по своим покоям, зажимая лицо руками, чтобы не расплакаться, распахнула окна – потому что тоска сжимала грудь и не хватало воздуха – и сама не поняла, как вырвалась наружу птицей. Долетела до вокзала – будто не видела, как отправляется поезд, – покружила над крышей, борясь с желанием броситься в погоню и заставляя себя успокоиться, и поспешила обратно. Время шло к вечеру и было страшно свалиться с небес спящей медведицей. С тех пор она уже летала несколько раз. И так, с воздуха, узнавала и свою столицу, и теперь уже свой народ. Поля выбирала дождливые или туманные дни, чтобы не попасться на глаза случайно задравшему голову прохожему и обмануть внешние камеры замка. Отлетала подальше и только потом поднималась в чистое небо – чтобы ее не заметили и стражники на крыше. Она прекрасно понимала, что это неразумно, и как минимум нужно сказать охране о своих вылазках, и тем более не стоит скрывать это от Демьяна. Но Полина очень боялась его запрета. Потому что не знала, что будет делать, если он запретит. Поля парила в лазурных небесах над дымчатым морем, которое скрыло столицу так, что из него были видны только два верхних этажа и крыша замка Бермонт. Туман неспешно таял под удивительно теплым и ярким солнцем, и в плотной дымке уже едва заметно проступали цветные стены домов Ренсинфорса, улицы, полные машин, далекий лес, в котором, как она знала, еще лежал снег. Окна во многих домах были распахнуты настежь: температура в середине апреля не опускалась ниже десяти градусов тепла, и привыкшими к долгой зиме бермонтцами воспринималась как наступившее досрочно лето. Об этом между обсуждением насущных дел и говорили за окнами квартир и офисов, когда Полина зависала у верхних этажей так, чтобы ее не разглядели. – …Как тепло-то последние дни, Верна, – толковала одна соседка другой, развешивая белье на лоджии. – Всегда бы такая весна была, да? – А и будет, – отвечала ей уверенно другая, – как наш король женился, так и будет… – …«Пригороды и леса Ренсинфорса патрулируют военные на листолетах, – звучало в выпуске новостей из телевизора, установленного напротив окна, – поводов для паники нет. Слухи об инсектоидах не подтверждаются, но армейские части столицы наготове…» – …Нет, виталиста так и не нашла, – обеспокоенно говорила молодая мамочка кому-то по телефону: ребенок ее хныкал в соседней комнате, – а зубы режутся, Уни почти не спит… – …Неужели действительно инсектоиды уже к нам подобрались? – со страхом судачили старушки в аккуратном внутреннем дворике большого дома. – Говорят, на юге видели где-то, со стороны гор. Ох… Да нет, ничего, Велия. Смотри, какая громадная птица, – старушка тыкнула клюкой в небо, и Полина предусмотрительно поднялась выше. – Лебедь, что ли, не разгляжу в этом тумане никак. Неужто лебеди прилетели раньше срока?.. Говорили о войне, о родных и весточках от них, о бесконечных пробках на дорогах: кое-где на улицах Поля действительно не первый раз видела неработающие светофоры или аварии и столпотворения, вызванные ими. О том, что из-за войны на континенте многие компании разоряются и людям не найти работу, что появились проблемы с продуктами и товарами, ранее завозимыми из Блакории, Инляндии и Рудлога. Что беженцы все прибывают, а селить их некуда, и что шаманы видели на севере, там, где вечно стоят льды, сияние в виде зеленоватого молота, и это верный знак скорой победы и окончания войны. Что-то Полина слышала и в прошлые свои вылеты, что-то услышала в первый раз. Ей было любопытно и забавно заглядывать в чужие мирки, в чужие жизни, понимать то, что не понимала раньше. Это было настоящим приключением и развлечением, и при этом совершенно безопасным. Например, она узнала, что бермонтцы-люди живут в основном в многоэтажных домах, а берманы предпочитают окраины и свои домики, пусть даже маленькие. Для берманов клана Бермонт был выделен целый район позади замка, весь состоящий из отдельных домов и домищ, окруженных садами. Но и он не был закрыт: по улицам свободно ездили машины и ходило столько пешеходов, что явно все они не могли быть берманами. То есть местные люди и потомки Великого Бера действительно жили мирно. Туман отступал, и Поля, глянув на часы за одним из окон, поняла, что у нее есть еще около получаса. Она, наслаждаясь свободой, покружила немного над крышами, окунутыми в дымку, – но внутри царапало желание слетать на юг и самой посмотреть на лес, который рос на таких же пологих холмах, как те, на которых лежал и сам город. «Ну нет, – строго сказала она себе. – А если там действительно затаились инсектоиды? Тем более, – добавила Пол скептически и взмахнула крыльями, решив просто еще раз облететь город, – мне на это не хватит времени». Она, гордая и успокоенная своей разумностью, сделала несколько сужающихся кругов вокруг замка, и уже видела издалека и открытое окно своей ванной, и флаг Бермонта над замком, когда вдруг ее внимание привлекло какое-то шевеление на крыше, сокрытой туманом. Пол скользнула взглядом по темной тени и чуть не свалилась на лету от ужаса. Внизу сновали машины, гудел город, а сверху, на крыше старого трехэтажного дома меж антенн и труб сидела гигантская стрекоза и лениво двигала чудовищными челюстями, то ли что-то пережевывая, то ли просто дремля. Не одну Полину скрывал туман. Пока инсектоидов искали по окрестностям, один проник в самое сердце столицы. Бешено заколотилось сердце, и Поля, испугавшись, что вот-вот от адреналина обернется медведицей – или стрекоза ее увидит и захочет подкрепиться птицей, заметалась над соседней крышей. Что делать? Лететь за подмогой? А если стрекоза в это время кого-то убьет? Или попытаться… попытаться… что? Выманить ее за собой к замку? Увести в лес? Она спустилась чуть ниже, на трубу соседней крыши, мысленно уговаривая себя успокоиться и держась вне поля зрения чудовища. Присмотрелась, осторожно вытянув шею. Сильно пахнуло кровью и муравьиной кислотой. Инсектоид не спал. Дымка все рассеивалась, и стало видно и красное пятно под его мордой, и туша, которую он доедал: рыжее пушистое ухо, окровавленный оскал, торчащие ребра, – кажется, это была большая лохматая собака, из тех, каких держат в частных хозяйствах. Значит, он схватил ее где-то на окраине, а сожрать приземлился сюда. Полину затошнило, и она помотала головой, жалея бедного пса – она безумно любила собак – и принимая решение. Она не имеет права рисковать собой. Нужно быть разумной. Тем более что она может обернуться от всплеска адреналина. Нельзя рисковать. Если не медлить, пока тварь занята и не полетела искать новую добычу, можно успеть добраться до замка и вызвать отряд зачистки. Здесь лететь не больше минуты, а то и быстрее. Поля сорвалась с места, мгновенно набирая скорость, но через несколько взмахов крыльями не выдержала – оглянулась. И увидела, как стрекоза, заглотив остатки пса, подползла к краю крыши, заглядывая на проезжую часть сквозь рассеивающуюся дымку, как приоткрыла крылья, загудела, явно готовясь рвануть вниз… Только что решившая быть разумной королева метнулась обратно, так быстро, что чуть не врезалась в трубу, на которой только что сидела. С хриплым криком она мазнула крылом по огромному глазу инсектоида так, что он дернулся назад, скрежещуще взвизгнув. Зависла перед ним, взмахивая крыльями и старательно считая про себя «раз, два, три, четыре…», чтобы не оборотиться от ужаса. «Иди сюда, смотри, какая я вкусная» – орала она про себя, а вслух раздавалось противное, заливистое кряканье-карканье. Раньяр, выглядевший сонным, вдруг дернулся вперед, клацнув челюстями, и Поля едва успела отлететь. Он тут же потерял к ней интерес: видимо, пернатые ему были уже знакомы и казались невкусными, поэтому он перевалился через край крыши, пополз вниз отвесно по стене дома, раскрывая крылья. Из открытых окон раздались крики ужаса, и Полина, поднырнув этажом ниже, снова кинулась на него, снова ударила крыльями по огромным глазам. Чудовище раздраженно загудело, оторвалось от стены и наконец-то полетело на нее. Его заметили и с улицы – теперь кричали и там, истошно сигналили машины, слышались хлопки закрываемых окон в домах. «Раз, два, три, четыре», – считала про себя Полина, так быстро работая крыльями, как никогда не работала. Солнце слепило глаза. Сердце заходилось в бешеном ритме, а сознание то и дело погружалось в полудремотное состояние – то самое, которое предшествует обороту. Но счет помогал выбираться из него. «…Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…» Куда, куда его вести? За город она не сможет, не вытянет. Надо туда, где есть военные. Маги. Где есть оружие, огнеметы… Нужно увести от гражданских, а бойцы справятся. Гул сзади нарастал, раньяр кидался на нее, стараясь схватить то справа, то слева, и Поля, оглядываясь, виляла, закладывала петли, и ускорялась, ускорялась, как могла. «…Двадцать девять, тридцать, тридцать один… только не оборот, не оборот…» Внизу, почти не скрытые уже туманом, виднелись улицы, выложенные брусчаткой, о которую с такой высоты получится чудесная медвежья отбивная. Раньяр щелкнул челюстями совсем рядом, зацепив перья на хвосте, и Поля, кувыркнувшись в воздухе, метнулась вперед совсем всполошенно. Солнце перестало слепить – птица нырнула в тень замка, нависающего над ней. Охрана на крыше должна была разглядеть и ее, и стрекозу. Но у них нет нужного оружия… и даже если она сама спрячется под щит, которым скрыли крышу после ее воровской вылазки, раньяр врежется в него… и улетит за добычей полегче. И ищи его потом по кровавому следу. «…Пятьдесят один, пятьдесят два…» Полина, рассекая воздух, слыша близкий гул чудовища и клацанье челюстей, взлетела над крышей, четырехугольником обнимающей внутренний двор. Снова ударило в глаза солнце. Раздались выстрелы, засвистели мимо пули, застучали по броне раньяра: охранники стреляли по нему и вполне могли задеть пернатую королеву. Над замком заорала сирена, убив все остальные звуки. Поля перелетела через погодный купол, скрывающий лесок во внутреннем дворе. Крыша кончилась, и почти оглохшая королева на бреющем полете заскользила вниз, к плацу и казармам, расположенным на скале позади замка. Сзади все еще стреляли, на плацу гвардейцы бежали к зданиям, укрыться. Значит, увидели, успеют. Значит, никто безоружный из-за нее не погибнет. Вдруг по плечу ударило болью, отозвавшейся во всем теле, и крыло онемело. Поля, вихляя, оглянулась – раньяр накрывал ее сверху: вот-вот догонит, – и она, ныряя, едва удерживаясь в воздухе, снижалась на плац. Спрятаться, где же спрятаться? Брусья, снаряды, полоса препятствий, которую она проходила в первый день помолвочной поездки к Демьяну… Полина свалилась, больно ударившись грудью, около снаряда для качания пресса, забилась под наклонную железную доску и замерла, боясь выглядывать и подтянув к себе левое крыло. Правое почти не слушалось, и в белых перьях виднелась крохотная кровоточащая дырочка с опаленными краями. Потемнело – и ударило сверху так, что согнулось железо. Раньяр щелкнул челюстями с одной стороны – и Поля, уже почти ничего не соображая от страха и тумана в голове, выскочила из-под доски, иначе бы попалась. Дернулась в сторону, подволакивая крыло; раньяр рванулся к ней, через смятый снаряд, и она ухитрилась взлететь-подскочить прямо перед его пастью. И почти тут же рухнула на его спину, соскользнув вперед, между крыльями к башке: чудище завертелось, пытаясь найти добычу, и Пол вцепилась клювом в какой-то выступ брони, понимая, что если она свалится, то оно точно проткнет ее своими лапами. Надо было менять облик, но как это сделать, когда вот-вот сорвешься? Раньяр вдруг резко развернулся – и Поля не удержалась, все-таки слетела, покатившись по каменному плацу. Рядом полыхнуло, и она в ужасе поковыляла прочь, подальше. Подожженную верещащую тварь окружали гвардейцы с огнеметами; был там и оставшийся при части маг, который, выставив вперед ладони, запустил в стрекозу огненные Лопасти. Вой агонизирующего раньяра усилился. Поля, оглушенная ударом и тем, что и ее могли поджечь за компанию – кто знает, защитила бы от магически созданного огня ее младшая кровь? – шлепала по плацу как можно быстрее, чтобы не попасться под ноги своим, не помешать. Был среди гвардейцев и Хиль Свенсен: он махнул рукой и зычно, перекрыв даже вой сирены, крикнул: – Жги. Заревели огнеметы, выплескивая огненные языки – и тварь замолчала, обугливаясь, переставая дергаться. Но ее все равно еще несколько секунд поливали пламенем, пока не начали трескаться пластины брони, и не завоняло паленой плотью и душной муравьиной кислотой. Все затихло. Потрескивало догорающее чудовище, и Полина, добравшись до сложенных друг на друга матов, уже прикидывала, как бы ей так незаметно обернуться и добраться до своих покоев… и как-то залечить рану, когда ее заметили. – А это что еще за подранок? – спросил один из берманов, указывая в ее сторону. К ней обернулись несколько гвардейцев. – Так это же ее величество, – изумленно сказал второй. Теперь повернулись все. – Ты что несешь? – рявкнул на него Свенсен, и Полина потихоньку поковыляла дальше, всем видом показывая, что да, чушь, не обращайте внимания, оставьте меня в покое. – Хозяином лесов клянусь, подполковник, – твердо проговорил глазастый. – Вам тогда в Обители Синей врата открылись, вы и не застали. Король наш ее уговаривал-уговаривал, а потом она такой птицей в воздух поднялась и улетела. Я ее хорошо запомнил, вы посмотрите-то хорошо, таких птиц и не бывает. – А ведь точно Керьин говорит, – неуверенно вмешался еще один. – Она это. Свенсен замолчал, глядя на Полину. – Одному я бы не поверил, – сказал он мрачно. – Моя королева, это вы?