– Боюсь, это невозможно. Он процедил сквозь зубы: – Ты, ублюдок, вернешь меня обратно, или… – Или что? – Руки двенды внезапно взметнулись. Рингила схватили за шиворот и рванули вперед. Открытой ладонью, твердой словно камень, ударили в лоб – и он оказался на полу, не в силах пошевелить ни руками, ни ногами. Мог лишь трепыхаться, как угодившая на берег рыба. Двенда стоял над ним со сложенными руками. – Видишь ли, Пространство Безвременья – название не точное, – мрачно проговорило существо. – Мы можем заплыть на мелководье, да; попрактиковавшись, можем войти в те места, где время едва ползет, почти замирает, даже танцует вокруг самого себя, завиваясь спиралью. Все дело в градиенте относительно… хм… ладно, ты все равно не в силах это понять. Но как бы медленно время ни ползло, мы не можем его полностью остановить или повернуть вспять. Сделанного не воротишь. Тебе придется смириться с этой истиной. Рингилу удалось перевернуться и встать на четвереньки. Комната шаталась и подергивалась вокруг, по рукам и ногам будто стекала ледяная вода. Он попытался собрать все силы и подняться на ноги. И услышал, как вздыхает двенда. – Я опасался, что до этого дойдет, Рингил Эскиат, но не с такой быстротой. После долгого перерыва мы все разучились иметь дело с людьми. Что ж, придется осваивать науку заново. Мыском сапога его легонько толкнули и повалили на бок. Вот и вся надежда подняться… Рингил набрал воздуха и пропыхтел: – Кто тебя прислал? – Никто меня не присылал, как ты изволил выразиться. – Двенда присел рядом с ним на корточки. – Но кое-кто и впрямь просил, чтобы я проявил к тебе снисхождение. Похоже, кому-то не хочется, чтобы твое мрачное, но довольно красивое лицо располосовали на ленточки в ссоре из-за ерунды под названием «честь». Он опять поднял руку, ладонью вниз, чуть согнув пальцы. На глаза Рингила упала тень. – Постой, ну, постой же… Рингил не сразу понял, что двенда повиновался. На нечеловеческом лице сменилась череда непостижимых выражений. Кажется, Рингил заметил нетерпение, но что стало его причиной, не понял. – Ну? – Скажи мне… – Голос Рингила звучал еле слышно, такой же обессиленный, как и его конечности. – Я должен узнать одну вещь. Это важно. Ладонь зависла перед его глазами. – Да? – Как тебя зовут? Мы трахались всю ночь, а я так и не спросил. Двенда опять слегка заколебался, а потом его губы изогнулись в пытливой улыбке. – Ладно. Можешь звать меня Ситлоу, если это имя сгодится. – О, еще как. – Теперь и Рингил улыбнулся. – Еще как. Между ними повисло молчание. Ладонь двенды не шевелилась. – Не скажешь, отчего ты вдруг захотел узнать мое имя? – наконец спросило существо. Рингил устало кивнул. Призвал остатки сил и вынудил губы пошевелиться. – Все просто, – прошептал он. – Дешевой шлюхе имя без надобности. Но я предпочитаю знать, как зовут тех, кого хочу убить. И тогда рука двенды опустилась, коснулась его лица и легко поднялась снова. Кажется, вместе с нею поднялось сознание Рингила, как искусная маска, которую он до сих пор носил, сам того не замечая. Последним, что он увидел, прежде чем поле зрения заполнилось чернильной тьмой, был взгляд двенды, который обратил лицо к окну: лучи рассвета окрасили его глаза без белков в цвет крови. Глава 24 Едва рассвело, она отправилась во дворец. Прийти раньше означало напроситься на арест. В то время как нижнее звено дворцовых обитателей – те, кто разжигал огонь в очагах и вычищал акры мраморных полов, – поднимались задолго до зари, придворные не появлялись до завтрака. Это было выработанное практикой правило, подкрепленное сильным прецедентом. Два года назад один провинциальный губернатор совершил ошибку, явившись к Джиралу со своими заботами, когда император еще находился в постели. Поводом послужило местное восстание переселенных восточных кочевников, покинувших резервацию и начавших грабить торговые караваны – в общем, у срочности было кое-какое оправдание, по крайней мере, в глазах специального посланника губернатора, который подъехал к главным воротам во главе кавалерийского отряда, когда солнце только поднималось, и стал громко требовать, чтобы император немедленно уделил ему внимание. Тот не оплошал. Джирал отправил посланника с отрядом в темницу на неделю – по обвинению в неуважении к императорскому трону. Напрасно старшие придворные советники протестовали, наказание осталось в силе. К тому моменту, когда посланника привели в зал для аудиенций, где он удостоился официального выговора, восстание уже более-менее стихло, и вопрос отпал сам собой. Как сухо заметил Джирал, незачем было так орать. Чтобы эту истину постигли все, он прибег к красноречию – жестикулируя и повысив голос, чтобы тот эффектнее звучал под сводчатым потолком зала, заявил: – Друзья мои, сейчас не то время, что было при моем отце. Не дни суровых войн и лишений, как бы сильно верные друзья отца, советники в той борьбе, ни желали иного, пусть это и необъяснимое желание. Расслабьтесь, господа. Мы больше не воюем, нам не противостоят непримиримые враги и грозные нелюди. Нет нужды в панике созывать совет и принимать окончательные решения до восхода солнца. Наша империя процветает, в ней царит мир. Трудности, с которыми мы сталкиваемся, не велики и лишены зрелищности, требуют безыскусных решений – таковые вряд ли кого-то прославят в веках, но и от них есть толк. Не знаю, как вы, а я приветствую данную перемену. Нам выпал шанс насладиться плодами чужого самопожертвования, поэтому давайте не будем подражать чужим страданиям. Я рад и благодарен за то, что все так сложилось, и в той же степени благодарен героям за их жертвы. Вообще-то мне всегда казалось, что те из вас, кто испытал ужасы войны вместе с моей семьей, чувствуют то же самое. Или здесь есть те, кого обуяли иные чувства? В ответ придворные продемонстрировали красноречивую тишину. В толпе справа кто-то прочистил горло, но явно передумал и промолчал. Звук магическим образом превратился в кашель. Джирал его услышал, понял, что к чему, и улыбнулся. Выждав, когда затихнет эхо, он хлопнул в ладоши. – Отлично. Я, как обычно, в долгу перед вами за искреннюю поддержку. А теперь займемся следующим делом. И, пожалуйста, скажите мне, что это простой бюджетный вопрос о ремонте городской канализации. В ответ раздался большей частью льстивый смех, но Арчет поймала себя на том, что все равно ему подражает. Втайне она сочувствовала некоторым приятелям из старой гвардии, хоть и понимала, что в словах Джирала таилось зерно правды. Она знала провинциального губернатора, пославшего эмиссара, и была о нем не очень высокого мнения. Вероятно, он поддался панике в ситуации, которую человек более сообразительный разрешил бы, не вставая из-за стола. Бунт, скорее всего, можно было подавить без лишних затруднений – а то и предупредить, пустив ход толику здравомыслия и дальновидности. Надо держать руку на пульсе и замечать тревожные сигналы до того, как ситуация достигнет точки кипения. Стоит наказать кое-кого в назидание, а кому-то пойти на уступки – в девяти случаях из десяти это даст хороший результат. Она сама много раз так поступала в прошлом, когда Акал еще сидел на троне. Паника и суета – запоздалая реакция дураков. Теперь, ожидая в приемной, пока Джирал вылезет из постели и перебирая в мыслях сказанное Кормчими, советница императора усомнилась: не поддалась ли она, измученная бессонницей, взбудораженная и все еще во власти крина, схожему дурацкому побуждению? Но: «Двенды ушли, Арчет. Тысячи лет назад. Они покинули пределы этого мира, когда не сумели одержать над нами верх». «Похоже, они вернулись». Кормчий замолчал – так тревожно молчать умели только его сородичи. Потом он мрачно проговорил: «Право слово, не смешно. Двенды – не те существа, о которых можно шутить, дочь Флараднама». «Я и не пытаюсь тебя рассмешить, Ангфал. У меня есть занятия поинтереснее, чем приходить сюда и рассказывать тебе анекдоты». «Да уж. Начнем с того, что – если ты права, и двенды действительно вернулись теперь, когда кириаты ушли, – тебе стоит заняться рытьем могил. Сотни тысяч, наверное, хватит – лучше приступить заранее». – Император примет вас незамедлительно. Она вскинула голову и увидела ухмылку на лице камергера. Вероятно, не так часто придворные удостаивались аудиенции в спальне Джирала. Напрашивался очевидный вопрос, и придворные сплетники, несомненно, предложат дюжину вульгарных ответов на него. – Лучше сотри улыбку с физиономии, – посоветовала она, вставая. – Или вернусь и срежу ее собственными руками. Ухмылка исчезла, будто невидимая лапа стащила ее с лица придворного. Он съежился, когда Арчет проходила мимо. Крин наполнил ее весельем. «Возьми-ка себя в руки, Арчиди. Его императорскую светлость Джирала Химрана II не так просто запугать, как его слуг». Она вошла в комнату, где смердело сексом. Благодаря тщательно продуманной планировке императорская спальня располагалась в восточной части дворца. Из ее огромных, от пола до потолка, окон открывался прекрасный вид. Лучи рассветного солнца заливали комнату вплоть до дальних углов, покрывая позолотой все, к чему прикасались – балдахин на огромной кровати с четырьмя столбиками, смятые простыни и три взъерошенные спящие фигуры посреди них. Подметив изгибы тел, Арчет заставила себя незаметно отвернуться. – Арчет! Доброе утро! – Одетый в длинный шелковый халат, Джирал нашелся в дальней части спальни, отгороженной деревянной ширмой, где он пробовал разложенный на трех столиках завтрак непомерный щедрости. Повернувшись к советнице, император сунул в рот перепелиное яйцо и принялся энергично жевать. Затем поманил ее согнутым пальцем. – Знаешь, когда я сказал, что припомню тебе обещания быстрого прогресса, не рассчитывал, что ты отнесешься к этому настолько серьезно. После полудня было бы в самый раз. Она поклонилась. – Приношу извинения за то, что в столь ранний час помешала вашему отдыху, повелитель, но… Джирал махнул рукой, не переставая жевать. – Ладно, ничего страшного. Это даже полезно. – Он проглотил пережеванное и взмахом руки указал на расставленные блюда. – Кое-какие из них я впервые в жизни попробовал горячими. Итак, какие новости? Хорошо ли ты провела ночь в постели с моим подарочком? – Мой повелитель, ваша щедрость… поразительна. Но я еще не ложилась. – Какая жалость. – Джирал взял яблоко и впился в него зубами. Их взгляды встретились, и чернокожая женщина поняла, что глаза императора смотрят на нее поверх яблока очень жестко и хищно. Он откусил здоровенный кусок, прожевал, проглотил и вытер рот тыльной стороной ладони. – А я надеялся, что мы сравним впечатления. Может, обсудим некоторые навыки юной Ишгрим. – Мой повелитель, то, как повели себя Кормчие, услышав новость о вторжении двенд… встревожило меня. – Оно и видно. – Джирал бросил взгляд на надкусанное яблоко и швырнул его на средний столик, посреди тарелок. – Что ж, ладно. Иди за мной. Он с усилием сложил деревянную перегородку и прошел в соседнюю комнату. Та тоже была залита солнечным светом, хоть и разбавленным, окрашенным в разные оттенки витражными панелями в нижней половине каждого окна, изображающими сцены триумфа в истории империи. Яркие пятнышки розового и голубого виднелись тут и там, на деревянном полу, стенных панелях и зеленой кожаной поверхности большого письменного стола в углу. В дальней части комнаты был еще один стол, пониже, рядом с которым стояли кресла. – Садись. – Джирал ткнул пальцем в одно из них, а сам занял противоположное. Прикрыл ладонью могучий зевок, утонул в кресле, закинул ногу в тапочке на край столика и сложил пальцы в шпиль. Полы халата разошлись, позволив ей взглянуть на впечатляющее – для тех, кто такое ценит, – мужское достоинство. Арчет заподозрила, что это было неслучайно. – Итак, ты встревожена. В каком смысле? Арчет поколебалась. – Мой повелитель, мне кажется, Кормчие испугались.