Не хочу возвращаться, не хочу решать чужие проблемы. С моей побочкой можно жить, с этими кикиморами и хохочущими между домами ауками можно жить. И без высшего образования тоже можно жить. Подумаешь, выперли из института перед защитой, я могу собрать портфолио и отправить его в студии или издательства. Знания мои никуда же не делись. А этот план с избавлением мира от Лихо… Пусть его выполню не я, а кто-то другой. Желающих найдется вагон. Я просто хочу сидеть дома и никуда не выходить. Я вчера весь оставшийся день просидела в интернете в поисках информации про Лихо. Нашла около десятка одинаковых статей и пару сказок. Обе сказки заканчивались печально для того, кто с этой тварью сталкивался. Либо он сам погибал, либо от него отставали и бежали донимать другого. Погибать в мои планы не входило, а отстать от меня уже отстали, я же вернулась домой. Ночью меня мучили кошмары. Умирающий от рук Зната старик плакал. Выли злыдни, которых выметали из магазинов гвардейцы. А над всем этим высоко в небе нависало Лихо, положило свой синий язык на дома, капало слюной и отвратительно свистело. Знат этого надсмотрщика игнорировал, а все остальные постоянно оглядывались, боялись, что сейчас тонкая узловатая рука перестанет крошить обшивку на панельном доме, схватит зазевавшегося участника бойни, а потом Картинка сменилась, и я увидела, как погиб Юра, как задохнулся в объятиях Лихо. Как смотрел на это все его друг. Мозг радостно подсказал, что этого человека зовут Лев. Ухоженный, аккуратный, прям злодей с открытки. Если Знат – идеальная визуализация современного образа, немного небрежный, максимально приближенный к жизни, то Лев – это картинка. Карточка в ролевой игре. Черное пальто, на котором нет ни грамма пыли, грубые ботинки, словно только с прилавка. Даже когда его утаскивали после драки с Юрой, он выглядел ухоженно, кинематографично. Инстаграмно. И он это знал. Я не хочу туда возвращаться и снова смотреть на мир, который расползается по швам, потому что его захватило Лихо и пытается там играть в свои игры. Чертов Знат, зачем ты умер? Я ненавижу тебя, ненавижу за то, что ты рискнул заварить всю эту кашу. За то, что передал эстафетную палочку мне. Наверное, я бы в тебя влюбилась, будь ты настоящим. Не идеальным образом, от которого начинают пищать все девочки. И я в том числе, потому что… просто потому что. – Я не буду частью этого плана, – сказала я себе в зеркало утром. – Но что-то мне подсказывает, что все решили за меня, – добавила я вечером, когда в скетчбуке появился очередной рисунок. Это была рация, похожая на ту, которую выкинул Юра возле метро. – Еще больше намеков, пожалуйста. Спасибо. * * * Город не спит в центре. Однако на окраинах он засыпает и очень чутко реагирует на любой раздражитель. Напротив дома Зната была коробка, забетонированная площадка, где часто играли в футбол или учились кататься на роликах. Там постоянно кто-то тусил. Либо гонял мяч, со всей силы впечатывая его в стенку, либо ругался на упавшего на ровном месте ребенка. Особенно активно жила коробка летом. Там могли круглосуточно находиться студенты, лишь бы не готовиться к сессии. Не прекращался звук ударов по мячу. Даже когда начиналось время тишины, коробка шумела назло соседям и тем, кто собрался лечь спать пораньше. Между домом Зната и площадкой росли деревья, кроной перекрывая весь обзор. Только свет одинокого фонаря, падающий по ночам на фанерные стены, просачивался между листьями. Когда Знат ложился спать, он представлял людей, которые бегают по асфальту, выкрикивают команды, нарушают тишину. Над Знатом жил одинокий мужчина, озлобленный на весь мир. Он ругался со всеми, кого встречал в подъезде, выливал свою желчь на курьеров, пинал собак, не обращая внимания на возмущение хозяев. В этом человеке было столько злобы, что Знат мысленно подселял к нему злыдней. Идеальное соседство: и та и эта тварь ради темных дел живет. Мужчине было около сорока, но выглядел он куда старше. Сухой, высокий, узловатые руки, кривой нос, из которого постоянно текло. Он давно перестал следить за собой и потерял почти все зубы. Не прожил и половины века, а уже выглядел на всю сотню. Его так и звали в подъезде – старик. Он любил курить тяжелые сигареты, каждый раз выходя на свой незастекленный балкон после полуночи. Дым от его курева распространялся по всему дому. Особенно невыносимо запах ощущался летом, когда нагретый за день воздух легко разносил густой дух дешевых сигарет. Тот, кто открывал окно, чтобы проветрить квартиру, вынужден был захлопывать его обратно, дышать становилось просто невозможно. Еще любил этот старик комментировать все, что происходило в коробке. И делал он это долго, до самого утра, планомерно выбешивая всех соседей. Знат был уверен, что питался этот старик исключительно людской ненавистью. Собирал ее в себе, сжигая все человеческое, что в нем оставалось, заменяя тьмой. В ту ночь на площадке устроили настоящий матч. Собралось много народу, дело было на июньских праздниках. Старик, как обычно, вышел на балкон и закурил. Воздух заполнился невыносимой вонью дешевого табака. Мяч стучал о ворота, фанеру, сетку. Слышались выкрики судьи и вой болельщиков. Старик молчал и дымил. Фонарь щедро освещал коробку и пространство вокруг. Удар, вздох разочарования. Еще удар. Запах от сигарет стал настолько невыносимым, что закружилась голова, даже мойка воздуха не спасала. Знат мечтал только об одном: лишь бы старик исчез. В свете фонаря мелькнула тень, прыгнула на балкон к старику. Знат слышал тихий разговор, старик с кем-то соглашался. Затем тень нырнула вниз и двинулась в сторону коробки. Стало гораздо тише, слышался только стук мяча по асфальту: был очень напряженный матч, даже болельщики примолкли. Знат задремал и не обратил внимания, что вскоре перестал стучать и мяч. Коробка больше не издавала ни звука. Ужасный запах сигарет постепенно рассосался, и через несколько минут в окна задышал свежий ночной воздух. * * * Я крутила в руках скетчбук, рассматривая картинки. Новых пока не появилось. С одной стороны, мне хотелось увидеть еще хоть что-нибудь, но с другой, все эти картинки добавляли тревожности, страхов. Мне было все равно, кто их рисовал. Меня пугала перспектива вернуться в этот странный мир. Я просто не хочу. Хочу назад свою спокойную жизнь. Нормальную жизнь. Слово «нормальную» хотелось отчеканить по слогам. Нор-маль-ну-ю. Ту, что была три дня назад. Я лежала на полу и слушала музыку, надеясь, что ответ придет сам. Задремала, увидела очередное воспоминание в стиле Зната. А если ничего не делать, оставить все как есть? Люди пропадают сотнями, ну добавится несколько процентов на счет ко всяким-разным. И вообще это все происходит в том мире, не в нашем. Не знаю, сколько бы я прокрастинировала и думала, что не хочу возвращаться туда, сколько бы оттягивала момент… Но Знат показал мне то, что случилось, когда Лихо только пришло. Я проснулась в холодном поту от собственного крика. Сердце колотилось так сильно, что готово было вырваться из груди и спрятаться в темный угол к домовому. Люди не могут быть настолько гнилыми. Они не могут вырастить в себе такую тьму. Правда, оказалось, что могут. Перед глазами стояли вывернутые наизнанку людские тела, нанизанные на ветки и заборы, чередующиеся со всякими-разными, которые хотели было помочь людям. К ним пытались прорваться с другой стороны, через границу миров, но терялись в тумане и гибли. И если мы все связаны, находимся в одной лодке этого мира, просто они на одном витке, а мы на другом, то зараза в лице Лихо явится и к нам. Мало мир лихорадит, встряхнет еще сильнее. Я не записывалась в спасители мира, не хотела быть тем, кто вытащит всех, но, видимо, придется. За окном уже светало, бабушка, как обычно, гремела чем-то на кухне. Она любит рано вставать. Я планировала вернуться, сон обещал, что я обязательно вернусь. Все инструкции уже есть в моей голове. «Вода – это переход», большего знать не надо. И Знат уже придумал, как избавиться от Лихо, надо просто довести его план до финала. Скачать на телефон все карты, чтобы можно было пользоваться ими без интернета. Взять с собой зарядник – никогда не знаешь, насколько понадобится рабочий телефон. Не забыть скетчбук, вдруг в нем появится еще какой-нибудь рисунок. Я зашла на кухню. Бабушка лепила пирожки, но не как обычно, тяп-ляп, а с особой нежностью. Наклонялась к каждому сверточку из теста и что-то шептала, дула, потом осторожно перекладывала на противень. – На защиту, на удачу, на жизнь. Каждый пирожок со своим наставлением ложился в ровный ряд, покрывался яичным белком. Бабушка украдкой колдовала. Рядом сидел домовой и что-то подсказывал. – На жизнь, на защиту, на удачу, на спокойную дорогу. Моя уверенность опять поехала вниз по синусоиде. Бабушкино таинство было таким домашним, таким уютным. Я всеми силами пыталась задержать этот момент. Почувствовать подольше, что кто-то плетет защиту для тебя и тебе. Домовой сверкнул черным глазом, и чувство сказки сгинуло. Надо было собираться. Я быстро покидала вещи в рюкзак. Засунула туда плед, который обычно брала на пленэр, свитер, термокружку с чаем, дождалась бабушкиных пирожков, убрала еще горячие, добавила салфетки. Потом подумала и взяла шерстяной платок, шапку и еще немного одежды на смену. Не знаю, что из этого мне понадобится, но лучше пусть будет. На всякий случай. Перед выходом я замотала рюкзак пакетом в надежде, что содержимое останется сухим. Бабушка молчала, ничего не спрашивала, домовой ничего не комментировал. – Я вернусь, ба. Я хочу вернуться. Бабушка кивнула и быстро смахнула слезы. Попрощались быстро, я спустилась на этаж ниже, послушала, как щелкнул замок. Где-то наверху кикимора гоняла туда-сюда лифт. – Я вернусь. Просто сделаю, что обещал сделать Знат, и вернусь. Я знала, куда надо идти, какая вода есть и в моем мире, и там. С помощью этой же воды я планировала вернуться домой. Я повторяла эту фразу, когда переходила МКАД через автомобильный мост, пряча лицо от грязных брызг. Когда штурмовала глиняную разбитую дорогу, пытаясь добраться до пруда. Несколько раз чуть не упала, потому что ноги скользили, словно под ними была не сырая глина, а чистый лед. Пруд оказался покрыт тонкой ледяной коркой. Достаточно одного удара палкой, чтобы ее разбить. Я посмотрела на черный прогал посреди белесых плит, и меня затошнило от страха. Надо было туда шагнуть и не забыть произнести заветную фразу. И все это сделать одной. Никто не поможет, не подскажет, правильно ли я делаю. Сверху начал падать снег. Меня колотило, паника душила, я никак не могла выровнять дыхание, чтобы набрать в легкие побольше воздуха. Надо было срочно что-то делать, пока не показались люди и не помешали моей задумке. Колдовство простое, подарок Зната поможет. Я видела во сне, как пользуются этим заговором. Итак, я достала из кармана ключ, сжала его в кулаке, прошептала: – Вода – это переход! И шагнула в прорубь, задержав дыхание. Ледяная вода сразу вышибла из легких все попытки сохранить кислород. Мышцы настолько обалдели от холода, что я не могла пошевелить даже пальцем. Тяжелая намокшая одежда медленно утягивала меня на дно. В голове пульсировала одна мысль: лишь бы получилось, лишь бы потом я вернулась домой. Ключ в руке сначала нагрелся, а потом вдруг раскалился и ярко вспыхнул, ослепив меня даже через закрытые глаза. Тело скрутило болью, судорога свела каждую мышцу. Ноги коснулись дна, и меня завертело, как белье в стиральной машинке. Тошнило уже не от страха, меня распирало во все стороны, голоса разом заорали все хором и внезапно смолкли. Я вылетела из воды, отплевываясь, захлебываясь чем-то соленым, никак не могла открыть глаза. Руку с ключом жгло. Второй рукой я открыла сначала один глаз, потом другой и чуть не заорала. Я плевалась своей же кровью. Ладонь превратилась в кровавое месиво, ключа не было, остались только мелкие каменные крошки в ране. Кровь шла носом, затекала в горло, это от нее тошнило. От холода сводило все тело, шею дергало судорогой. Не так я представляла себе переход. Не было таких последствий в воспоминаниях Зната. Я уткнулась лбом в холодную землю, пытаясь умерить боль хотя бы в голове. Немного помогло. Озноб стал отпускать, сердце успокаивалось. На смену стрессу и панике пришло отупение. Когда кровь остановилась, я перевернулась на спину и постаралась расслабиться. Наконец-то почувствовала холод. Села в поисках рюкзака. Нашла его в паре метров в воде. Пакет вздулся и держал его на плаву. К счастью, моя идея себя оправдала. Внутри вся одежда была сухая. Жаль, я не догадалась обувь на смену положить. Горячий чай согрел изнутри, а свитер и платок снаружи. Здорово было бы что-нибудь покрепче выпить, чтобы не заболеть. Но я про это подумала только сейчас. Мокрые ботинки раздражали, их надо было просушить, а то я с сырыми ногами никуда не дойду. Подумала, может, сходить к тому дому, где мы ночевали с Фомой, Юрой и Знатом. Парнями я их никак не могла назвать. Мы так и не подружились. Заодно проверить, действительно ли дом горел. Меня еще трясло, и я не сразу поднялась и взяла рюкзак, ноги не слушались, а руку саднило. Мокрой кофтой я замотала кисть, немного остудила. От пруда идти было недалеко, я быстро нашла нужную дорогу, и между деревьями сразу заметила обуглившийся остов дома. Уцелела только какая-то мелкая постройка. В ней я решила пересидеть ночь, отдохнуть после перехода и пойти к метро. Может, я найду там рацию Юры. Уже смеркалось. На переход у меня ушел целый день, хотя казалось, что должно было пройти меньше минуты. В домике я решила разжечь огонь и обнаружила, что не взяла с собой ни спичек, ни зажигалки. Ну класс! И что мне теперь делать? Злая сама на себя, стащила с ног сырые ботинки, переодела носки. Хоть их положила, и на том спасибо.