— Слава, не утрируй. — Дубко попытался остановить друга. — Не утрируй? Ты просишь меня не утрировать? Да я преуменьшаю! Послушай сам, как это звучит, и поймешь, что я прав. Мне не о чем докладывать, понимаешь? — Ты не прав! Мы узнали, что за Затикяном стоит не только АСАЛА, возраст возникновения которой не превышает двух лет и у которой, ввиду своей молодости, мало ресурсов и опыта. Мы узнали, что за взрывами в Москве стоит организация «Дашнакцутюн», у которой как раз хватает и опыта, и ресурсов. Это уже немало. Теперь мы знаем, кого искать. — Знаем? Да ни черта мы не знаем, Саша! Ни где искать, ни кого искать. Абстрактное географическое местоположение в Турции возле старой крепости и у реки! Шикарные ориентиры. Открывай карту и сразу найдешь это волшебное место. Наверное, оно еще и красным крестом на карте обозначено, чтобы мы не сомневались, что это именно оно! — Прекрати, Слава, ты просто устал. Иди спать, а утром встанешь со свежей головой, и решение придет само. Вот увидишь. — Не могу я спать, Саша, на это у меня просто нет времени. — Время есть. До утра ничего не изменится. Те, кто умер, не оживут, те, кто жив, не исчезнут. Иди, Слава, я разбужу тебя в восемь. К этому времени и боль от удара в живот поутихнет, и голова прояснится. — Ладно, твоя взяла, — внезапно уступил Богданов. Он с трудом поднялся, стараясь не морщиться от боли, и пошел к двери. Дубко пропустил Богданова в дверь, в знак поддержки похлопав по плечу. На этом долгий день закончился. * * * 20 ноября 1977 года спецподразделение «Дон» в полном составе находилось в салоне частного самолета, вылетающего из Еревана в турецкий город Агры. Этому полету предшествовала недельная подготовка. Московские начальники до самого дня вылета сомневались, стоит ли отправлять в Турцию группу «нелегалов»-спецназовцев или же перераспределить обязанности и провести длительную работу силами советской контрразведки. Но Богданову все же удалось убедить генерал-майоров Старцева и Удилова забросить в турецкий город группу «Дон». После того как полковник получил добро, бойцы спецподразделения начали подготовку к отъезду. В то же самое время им пришлось придумывать способы, как официальным представителям армянского правительства сдержать прессу, которая, узнав о перестрелке в районе Зовуни, изобретала одну за другой самые невероятные версии случившегося. Еще пришлось определяться, как поступить с задержанными, чтобы освободить дом, предоставленный государственным ведомством, а после еще и без лишних вопросов и сложностей избавиться от трупов. Но все это оказалось пустяком по сравнению с тем, какое сопротивление пришлось преодолеть со стороны турецких властей. Богданов понимал, что на территории Турции группа будет вынуждена действовать легально, поэтому с самого начала подготовка к отъезду шла в соответствующем ключе. Сложности с легализацией пребывания спецподразделения на территории Турции начались еще на этапе обсуждения возможности переброски группы на территорию Турции, слишком уж политизированной оказалась цель поездки. Консулы, помощники консулов, дипломатические миссии, министры, секретари, помощники секретарей, дипломаты, резиденты и прочие дипломатические и политические должностные лица вели переговоры на протяжении долгих пяти дней. Если бы не присутствие майора Яковлева, полковник Богданов ни за что не справился бы с этой задачей. Теперь он сидел у иллюминатора частного самолета, принадлежащего чрезвычайному и полномочному послу РСФСР в Турции, и размышлял над превратностями взаимоотношений между государствами. Сейчас, на примере Турции, он отчетливо видел, как взаимоотношения, мирные всего минуту назад, могут превратиться в жестокое противостояние и, наоборот, от вражды и ненависти перейти к доверительным и дружеским. За последнюю неделю он перелопатил массу политической и исторической документации и теперь мог бы с легкостью вести в МГИМО лекции по истории армяно-турецких отношений. История этих отношений начиналась с IX века. Тогда тюркские племена начали перебираться из Средней Азии в Закавказье. В X–XI веках переселение набрало размах. В 1071 году тюрки победили византийцев в битве при Манцикерте. С этого же времени среди завоевателей началось распространение ислама. В течение XV–XVI веков Армения являлась частью Османской империи. Позднее Персия установила контроль над Восточной Арменией, и контролируемая османами территория, на которой традиционно жили армяне, стала называться Западной Арменией. К началу XVII века Османская империя стала приходить в упадок. Правители Османской империи стали относиться к армянам весьма подозрительно. Возможно, это произошло из-за вмешательства России, которая поддерживала христиан Турции, считавшейся мусульманской страной. Когда турецкой Арменией начал править султан Абдул-Гамид II (1876–1908), положение армян стало ухудшаться с каждым днем. Армян считали гражданами второго сорта, им запрещали носить оружие, их травили и принижали курдские мародеры и оттоманские сборщики налогов, но часть армян все еще продолжала пользоваться привилегиями. В 1908 году «Комитет единения и прогресса», или младотурки, как стали их именовать, совершили в Турции революцию. Верхушка Комитета провозгласила конец деспотического правления Абдул-Гамида II и начало нового курса в политике государства. Отныне национальные меньшинства получали от младотурок всяческую поддержку. Неудивительно, что армяне поддержали движение младотурок и приняли участие в формировании нового правительства. Но они просчитались, потому что именно младотурки поставили перед собой целью укрепление мусульманского турецкого господства в Центральной и Восточной Анатолии путем уничтожения многочисленного армянского населения. Всю власть в партии и в стране получил «триумвират» — Энвер-паша, Талаат-паша и Джемаль-паша, и это именно они развязали самый кровавый геноцид против армянского населения, проживающего на территории шести армянских «вилайетов», или областей. С 1915 года на территориях, контролируемых властями Османской империи, началась депортация и физическое уничтожение армянского населения. Армян, не одно десятилетие живших на землях империи, насильно перемещали из одного района в другой. Условия переселения были настолько бесчеловечны, что в народе их прозвали «Марши смерти». Министерство внутренних дел и Центральный Комитет правящей партии «Единение и прогресс» отдавали письменные приказы с требованием о депортации, но их количество не шло ни в какое сравнение с количеством секретных приказов, которые отдавались устно. Приказ об организации массового убийства армянских переселенцев считался нормой, ведь они вели к главной цели: освободить от армянского населения вилайеты Османской империи. События, имевшие место на территории Турции в 1915–1920 годах, были названы геноцидом еще в мае 1915 года, когда страны-союзницы Великобритания, Франция и Россия, признали совершенные младотурками массовые убийства армян преступлением против человечности. Это же было прописано в совместной Декларации стран-союзниц. Между армянами и турками началась непримиримая борьба. Нагнетание напряженности в Закавказье, систематические масштабные военные столкновения, разжигание розни и вражды между христианским и мусульманским населением, военные наступления турок, сопровождающиеся резней, и как апофеоз — добровольная сдача города-крепости Карс! Турецких правителей получение города-крепости не остановило и не разжалобило. Наступления продолжались, и вскоре Турция стала требовать новые территории. Теперь Турция претендовала не только на турецкую Армению и районы Карс, Ардаган и Батум, но и на округа Ахалцих и Ахалкалак в Тифлисской губернии, а также западную часть Эриванской губернии, включая долину реки Аракс и железную дорогу Александрополь — Джульфа, проходящую вдоль границы с Персией. Кроме того, и это было одним из главных условий, значительно урезанная Закавказская республика должна была полностью подчиниться Турции! И снова армяне попытались восстать против произвола. И снова Турция показала им свое превосходство. И так раз за разом, раз за разом. Турки наступали, армяне теряли владения. А политики вели переговоры… Пережив тяжелые времена, история взаимоотношений армян и турок перешла на новый виток. Тогда же во взаимоотношения армян и турок вклинились американские власти. 10 августа 1920 года на французской земле в городе Севр был подписан договор, по которому Турция признавала Армению как «свободное и независимое государство». Турция и Армения соглашались подчиниться президенту США Вудро Вильсону в вопросе установления границ и принять его условия относительно доступа Армении к Черному морю. Тут бы всем жить и радоваться, но нет: этот договор не вступил в силу. Кемаль Ататюрк, стоявший во главе нового правительства, отказался ратифицировать договор. 3 декабря 1920 года был подписан Александропольский мирный договор, который и завершил турецко-армянскую войну. Война завершилась поражением Армении. Турция получала право контролировать железные дороги Армении, принимать военные меры на ее территории и вернуть беженцев-мусульман на территории Армении. Сложные армяно-турецкие отношения так и остались сложными. Впрочем, как и американо-турецкие отношения. Казалось бы, дипломатические отношения с Османской империей США поддерживали еще с 1831 года, и такой длительный опыт общения должен был предполагать и тесные взаимоотношения с правительством — преемником османов. Вначале так и было. После окончания Первой мировой войны была основана Турецкая Республика, с которой США установили дипломатические отношения в 1927 году. 12 июля 1947 года было подписано Соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве, что стало логическим продолжением политики США по оказанию помощи Турции в рамках доктрины Трумэна, призванной помочь ей противостоять угрозам со стороны Советского Союза. Общий интерес к сдерживанию советской экспансии создал фундамент для крепких отношений между США и Турцией в течение следующих сорока лет. Однако в 1974 году начался самый сложный период их отношений после вторжения Турции на Северный Кипр. В ответ на вмешательство Турции в конфликт на Кипре Соединенные Штаты приостановили поставки оружия в эту страну. Анкара же запретила осуществлять вооруженным силам США деятельность на своей территории, которая не была связана с миссиями НАТО. Кипрская проблема продолжала отравлять отношения США и Турции в течение нескольких лет. Взаимоотношения между Россией и Турцией были диаметрально противоположными. Революционные и военные действия обеих стран в 1918–1920 годах создали благоприятные условия для сотрудничества. В условиях, когда часть Турции была занята интервентами, глава правительства Ататюрк решил обратиться за помощью к Советской России. Он заявил, что Турция готова вместе с Советской Россией бороться против империализма. Вместе с тем он просил помочь деньгами и оружием. Он получил и то и другое. Помощь Советской России в большей степени обеспечила успех национально-освободительной войны в Турции, и между двумя странами были установлены дипломатические отношения. Турция стала одной из первых стран, признавших РСФСР, а Советская Россия — Турецкую Республику. Позже в Париже был заключен Советско-турецкий договор о дружбе и нейтралитете на пять лет с возможностью пролонгации, в котором каждая сторона обязывалась воздерживаться от агрессии и вступления в союз против другой стороны. Но общая история и теплые отношения между СССР и Турцией не уберегли взаимоотношения от трудностей. Все начиналось с малых уступок Западу. Сначала Турция уступила при подписании конвенции о режиме Черноморских проливов, и южная граница СССР оказалась открытой для военной интервенции практически любого государства. Затем, находясь в тяжелом экономическом положении, начала искать способы укрепить свое положение. Турция искала кредиты, которые могли дать страны Запада, а также мечтала заполучить европейские достижения науки и техники для модернизации экономики. Она нашла их у Германии. Сближение с Германией привело к изменениям внешнеполитического курса Турции. Враждебное отношение Анкары к Советскому Союзу в первые годы войны сказалось на будущем двусторонних отношений. Дальше — больше! Турецкое правительство, не желавшее уступать суверенитет над Проливами, а также обеспокоенное холодными отношениями с СССР, снова нашло поддержку у США. Турция получила кредиты на приобретение американского вооружения и техники, американцы включили Анкару в программу экономической помощи США странам, пострадавшим от войны, так называемый «План Маршалла». Все это прочно связало Турцию с западным блоком. И как итог — вступление Турции в НАТО в 1952 году, а затем в антисоветский Багдадский пакт в 1955 году и заключение в 1959 году соглашения с США о создании в Турции баз с ядерным оружием средней дальности. Последующие десять лет советско-турецкие отношения находились в замороженном состоянии. Отношения с США, напротив, развивались весьма бурно. Турция дала добро на размещение на своей территории американских ракет «Юпитер» с ядерными боеголовками, направленными в сторону СССР. Москва же, в свою очередь, тайно доставила на Кубу свои пусковые установки с ядерными боеголовками, и в 1962 году мир оказался на грани ядерной войны. То, что этого не произошло, было равносильно чуду. Но чудеса, политические чудеса, тоже иногда случаются. После разрешения Карибского кризиса в 1962 году американцы убрали ядерное оружие с территории Турции, к власти в стране пришло новое руководство, которое всячески демонстрировало желание сотрудничать с СССР. И это тоже было равносильно чуду. В 1974 году Турция в целях защиты прав турок-киприотов высадила 30 тысяч солдат на Кипр. Американцам это не понравилось, и вместе с другими странами Запада они повели политическую войну против Турции. Международное давление на Турцию возрастало с каждым днем, и туркам ничего не оставалось, как снова обратиться за поддержкой к правительству СССР. В этот период Советский Союз для Турции стал спасательным кругом, который мог вытащить ее из осадного кольца. На это и рассчитывал полковник Богданов, когда планировал операцию на территории Турции. Он не питал иллюзий относительно моральных качеств турецкого правительства и разделял негодование армян, которых третировали турецкие власти, но он ни на секунду не вставал на сторону тех, кто путем уничтожения ни в чем не повинных людей пытался добиться справедливости для своего народа. Нет, такие методы полковник Богданов признавать не желал. Размышления Богданова прервал Дубко. Он подошел к другу и занял соседнее кресло. — Ты весь полет сидишь с задумчивым видом, — проговорил он. — Не поделишься сомнениями с другом? — Сомнений нет, Саша. — Богданов потер ноющий живот. — Просто прикидываю варианты. — Болит? — Дубко кивком указал на травмированный живот друга. — Ноет, — признался Богданов. — Такое ощущение, что по мне каток прошел. Раньше я гораздо быстрее восстанавливался после таких ушибов. Видимо, возраст сказывается. — Ого, что это ты про возраст заговорил? — Не знаю, как-то все неправильно. — Богданов перевел взгляд в иллюминатор и залюбовался перистыми облаками, сквозь которые проходили яркие лучи солнца. — Красота какая, видишь? И вся эта красота проходит мимо нас, а нам достается грязь, рваные раны и горы трупов. Несправедливо. — Брось, полковник, не так все плохо, как кажется. Сейчас у нас трудное задание, но когда они бывали легкими? — Вот об этом я и говорю. — Богданов вздохнул. — Наверное, я и правда состарился, раз о покое и о тепле задумываться стал. — До старости нам еще далеко, Слава. — Дубко похлопал друга по плечу. — Ты просто устал. Вернемся в Москву, отдохнем, и мир снова обретет краски, а наша работа — ясную и благородную цель. — А если нет? Что, если и в Москве эта тоска никуда не денется? — Богданов поднял глаза на Дубко. — Что, если ничего не изменится? — Такого быть не может, Слава, и ты это знаешь лучше меня. Сколько раз мы попадали в безвыходные ситуации? Сколько раз наша задача казалась невыполнимой или жестокой, или безнадежной? Но мы справлялись, выход всегда находился. Да, наваливалась усталость, но каждый раз все приходило в норму, разве нет? — Так было, согласен, но что, если этого больше не будет? — Откуда такие мысли, друг? — Дубко обеспокоенно смотрел на Богданова. За те годы, что они служили вместе, полковник ни разу не поднимал подобных тем, и слова его пугали Дубко. — Скажи мне, что тебя тревожит, и мы вместе разберемся. Мы придумаем, как с этим справиться. Богданов долго смотрел на друга, словно взвешивал, насколько с ним можно быть откровенным, а потом заговорил: — Когда мы были в том доме, в районе Зовуни, что-то произошло. Я стоял у порога напротив всех этих мерзавцев, которые строили планы по уничтожению моих соотечественников, и думал о том, что будь у меня право решать, я накрыл бы их одним хорошим взрывом. Всех до единого, не выбирая и не разбираясь, насколько кто из них виновен. Впервые я думал о противнике не как о солдатах, которые, так же как и я, выполняют чьи-то приказы, потому что они солдаты, а как о досадной помехе, которая мешает мне наслаждаться жизнью. — И теперь ты считаешь, что недостоин этой работы, этой должности и этого звания, — закончил за Богданова Дубко. — Вот что я тебе скажу, Слава: все это чушь собачья! У каждого офицера в жизни бывают такие моменты, когда кажется, что перешел черту, что потерял человечность и больше никогда не станешь прежним. Наплюй и разотри. Те люди, которые сидели в доме в Зовуни, не были солдатами. Они не принимали присягу, они не стояли на страже интересов мирных жителей, они не выполняли ничьи приказы, кроме своих собственных. Они были преступниками, которых нужно судить по всей строгости закона, а в случае необходимости расстреливать на месте по закону военного времени. — Думаешь, все так просто? — Богданов с сомнением покачал головой. — Нет, Саша, это лишь отговорки, но раз тебе мало одного признания и ты все еще считаешь, что я в порядке, я пойду дальше. — Если тебе станет легче — говори, — согласился Дубко. — Когда началась стрельба, когда полетели первые пули и стало понятно, что без кровопролития не обойтись, я испугался. Да, да, Саша, я испугался, что так близко ко мне подошла смерть. Первая пуля, выпущенная рукой какого-то низкорослого армянина, прошла в сантиметре от моего виска. Поток воздуха взбил волосы, так близко она прошла. И я застыл. На какую-то долю секунды, но все же застыл. Я смотрел в глаза этого армянина и видел животный страх у него в глазах. И тогда я подумал: то же самое он видит в моих глазах. Тот же животный страх. Мне стало так мерзко, точно я обнажился на Красной площади перед огромной толпой людей. Мерзко и стыдно. Потом это ощущение прошло, оцепенение спало, и я вернулся в реальность. Вокруг был хаос, я бил и стрелял направо и налево. Я пытался остановить обезумевшую толпу и с задачей своей справился, но то ощущение гадливости не прошло до сих пор. Что скажешь на это, друг? Дубко положил руку на колено полковника и произнес: — Что я скажу? Ты действительно хочешь знать, что я об этом думаю? — Иначе не спрашивал бы, — негромко произнес Богданов. — Между нами никогда не было лжи и лицемерия, Саша. Не думаю, что сейчас стоит начинать лгать и лицемерить. — Что ж, тогда слушай! Я думаю, ты чертовски хороший солдат. Ты офицер с большой буквы! В такой ситуации любой потерял бы контроль над собой, но только не ты. Да, мимолетная слабость у тебя возникла, но разве ты струсил? Разве ушел, бросив своих товарищей? Разве начал палить по своим и по чужим без разбора? Нет! Ты выполнил свой долг, ты исправил ситуацию. И знаешь что? Я горжусь, что мне довелось служить под твоим началом! Это не пустые слова, не минутная слабость, не желание польстить или поддержать друга. Это констатация факта, а факты таковы, что, насколько сложной ни была бы ситуация, ты всегда на высоте. — Чушь собачья, Саша! Я струсил. Просто в тот момент довести дело до конца — это была единственная возможность остаться в живых. — Нет, не единственная, и ты это знаешь. Не мучай себя, это не поможет. Отпусти ситуацию, раз не можешь ее разрешить. Пусть все идет своим чередом. — Не знаю, смогу ли я. — Богданов отстранился, и Дубко понял, что момент упущен, дальнейших откровений ждать не стоит. — Ладно, думай, что хочешь, — заявил он. — Но ответь мне на один вопрос: мы летим в Турцию, и задача, которая встанет перед нами, будет гораздо сложнее той, что стояла в Зовуни. Ты справишься? Ты знаешь, что делать? — Да, я знаю, что делать, — уверенно произнес Богданов. — На этот счет можешь не беспокоиться. — Тогда хорошо. Мы доберемся до Турции, выполним задачу и вернемся в Москву, — заключил Дубко. — И тогда, если ты захочешь, если сомнения все еще будут тебя терзать, мы вернемся к этому разговору. Договорились? — Хорошо, — коротко ответил Богданов и отвернулся к иллюминатору. Разговор закончился, Дубко закрыл глаза и постарался выкинуть из головы все, что наговорил ему друг. Через час они приземлились в аэропорту города Агры. Глава 8