Клад! Клад со старинными вещами, имеющими огромное научное значение!.. Вот это здорово! Быстренько одевшись, он помчался домой, чтобы в укромном уголке распечатать сосуд. Пока он добежал до дому, в его голове уже успела сложиться заметка, которая завтра обязательно появится во всех газетах. Он даже придумал для неё название: «Пионер помог науке». «Вчера в Н-е отделение милиции явился пионер Костыльков Владимир и вручил дежурному клад из редких старинных золотых вещей, найденный им на дне реки, на очень глубоком месте. Клад передан милицией в Исторический музей. По сведениям из достоверных источников, Костыльков Владимир — прекрасный ныряльщик». Проскользнув мимо кухни, где мама готовила обед, Волька юркнул в комнату с такой быстротой, что чуть не сломал себе ногу: он споткнулся о люстру, которую ещё не успели повесить. Это была знаменитая бабушкина люстра. Когда-то, ещё до революции, её собственноручно переделал покойный дедушка из висячей керосиновой лампы. Это была память о дедушке, и бабушка ни за что в жизни с ней бы не рассталась. А так как вешать её в столовой было не так уж красиво, то предполагалось повесить её как раз в той комнате, куда сейчас и забрался Волька. На сей предмет был уже вколочен в потолок большущий железный крюк. Потирая ушибленную коленку, Волька запер за собой дверь, вытащил из кармана перочинный ножик и, дрожа от волнения, соскрёб печать с горлышка сосуда. В то же мгновение вся комната наполнилась едким чёрным дымом и что-то вроде бесшумного взрыва большой силы подбросило Вольку к потолку, где он и повис, зацепившись штанами за тот самый крюк, на который предполагалось повесить бабушкину люстру. III. СТАРИК ХОТТАБЫЧ Пока Волька, раскачиваясь на крюке, пытался разобраться в том, что произошло, дым понемножку рассеялся, и Волька вдруг обнаружил, что в комнате, кроме него, находится ещё одно живое существо. Это был тощий и смуглый старик с бородой по пояс, в роскошной чалме, тонком белом шерстяном кафтане, обильно расшитом золотом и серебром, белоснежных шёлковых шароварах и нежно-розовых сафьяновых туфлях с высоко загнутыми носками. — Апчхи! — оглушительно чихнул неизвестный старик и пал ниц. — Приветствую тебя, о прекрасный и мудрый отрок! Волька зажмурил глаза, снова их раскрыл: нет, этот удивительный старичок, пожалуй, ему и на самом деле не мерещился. Вот он, потирая сухонькие ладошки и всё ещё не поднимаясь с колен, таращит умные и не по-стариковски шустрые глаза на обстановку Волькиной комнаты, словно это невесть какое чудо. — Вы откуда? — осторожно осведомился Волька, медленно раскачиваясь под самым потолком, точно маятник. — Вы… Вы из самодеятельности? — О нет, о юный мой повелитель, — высокопарно ответствовал старичок, оставаясь всё в том же неудобном положении и немилосердно чихая, — я не из неведомой мне страны Самодеятельность. Я вот из этого трижды проклятого сосуда. С этими словами он вскочил на ноги, бросился к валявшемуся поблизости сосуду, из которого ещё продолжал струиться небольшой дымок, и стал яростно его топтать, пока от сосуда не остался ровный слой мелких черепков. Затем старичок с хрустальным звоном выдернул из бороды волосок, разорвал его, и черепки вспыхнули каким-то небывалым, зелёным пламенем и мгновенно сгорели без следа. Но Вольку всё ещё глодало сомнение. — Что-то вроде не похоже… — протянул он, — сосуд был такой маленький, а вы такой… сравнительно большой. — Не веришь, презренный?! — свирепо вскричал старичок, но тут же взял себя в руки, снова рухнул на коленки и с такой силой стукнулся при этом лбом о пол, что в аквариуме заметно колыхнулась вода и сонные рыбки всполошённо заметались взад и вперёд. — Прости меня, о юный мой спаситель, но я не привык, чтобы мои слова брались под сомнение… Знай же, благословеннейший из отроков, что я не кто иной, как могучий и прославленный во всех четырёх странах света джинн Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, то есть сын Хоттаба. Всё было настолько интересно, что Волька даже позабыл о том, что он висит под потолком на ламповом крюке. — Джин?.. Джин — это, кажется, такой американский спиртной напиток?.. — Не напиток я, о пытливый отрок! — снова вспылил старичок, снова спохватился и снова взял себя в руки. — Не напиток я, а могущественный и неустрашимый дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы мне не по силам, и зовут меня, как я уже имел счастье довести до твоего много — и высокочтимого сведения, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, или, по-вашему, Гассан Абдуррахман Хоттабович. Назови моё имя первому попавшемуся ифриту, или джинну, что одно и то же, и ты увидишь, — хвастливо продолжал старичок, — как он задрожит мелкой дрожью и слюна в его рту пересохнет от страха. И случилась со мной — апчхи! — удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда — мир с ними обоими! — я и брат мой Омар Юсуф Хоттабович. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и тот доставил нас насильно. И Сулейман ибн Дауд-мир с ними обоими! — приказал принести два сосуда: один медный, а — другой глиняный, и заточил меня в глиняном сосуде, а брата моего, Омара Хоттабовича, — в медном. Он запечатал оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имён аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас и бросили брата моего в море, а меня в реку, из которой ты, о благословенный спаситель мой, — апчхи, апчхи! — извлёк меня. Да продлятся дни твои, о… Прости меня, я был бы несказанно счастлив узнать твоё имя, прелестнейший отрок. — Меня зовут Волька, — ответил наш герой, продолжая медленно раскачиваться под потолком. — А имя счастливого отца твоего, да будет он благословлён во веки веков? Как твоя почтенная матушка зовёт твоего благородного батюшку — мир с ними обоими? — Она зовёт его Алёша, то есть Алексей… — Так знай же, о превосходнейший из отроков, звезда сердца моего, Волька ибн Алёша, что я буду впредь выполнять всё, что ты мне прикажешь, ибо ты спас меня из страшного заточения. Апчхи!.. — Почему вы так чихаете? — осведомился Волька, словно всё остальное было ему совершенно ясно. — Несколько тысячелетий, проведённых в сырости, без благодатного солнечного света, в холодном сосуде, покоящемся в глубинах вод, наградили меня, недостойного твоего слугу, утомительным насморком. Апчхи!.. Апчхи!.. Но всё это сущая чепуха и недостойно твоего драгоценнейшего внимания. Повелевай мной, о юный господин! — с жаром заключил Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, задрав вверх голову, но продолжая оставаться на коленях. — Прежде всего поднимитесь, пожалуйста, с колен, — сказал Волька. — Твоё слово для меня закон, — послушно ответствовал старик и встал на ноги. — Я жду твоих дальнейших повелений. — А теперь, — неуверенно промолвил Волька, — если это вас не затруднит… будьте добры… конечно, если вас это не очень затруднит… Одним словом, мне бы очень хотелось очутиться на полу. В тот же миг он оказался внизу, рядом со стариком Хоттабычем, как мы будем в дальнейшем для краткости величать нашего нового знакомого. Первом делом Волька схватился за штаны. Штаны были совершенно целы. Начинались чудеса. IV. ЭКЗАМЕН ПО ГЕОГРАФИИ — Повелевай мною! — продолжал Хоттабыч, глядя на Вольку преданными глазами. — Нет ли у тебя какого-нибудь горя, о Волька ибн Алёша? Скажи, и я помогу тебе. — Ой, — всплеснул руками Волька, кинув взгляд на бодро тикавший на его столе будильник. — Опаздываю! Опаздываю на экзамен!.. — На что ты опаздываешь, о драгоценнейший Волька ибн Алёша? — деловито осведомился Хоттабыч. — Что ты называешь этим странным словом «эк-за-мен»? — Это то же самое, что испытания. Я опаздываю в школу на испытания. — Знай же, о Волька, — обиделся старичок, — что ты плохо ценишь моё могущество. Нет, нет и ещё раз нет! Ты не опоздаешь на экзамен. Скажи только, что тебе больше по нраву: задержать экзамены или немедленно оказаться у врат твоей школы? — Оказаться у врат, — сказал Волька. — Нет ничего легче! Сейчас ты будешь там, куда ты так жадно тянешься своей юной и благородной душой, и ты потрясёшь своими познаниями учителей своих и товарищей своих. С приятным хрустальным звоном старичок снова выдернул из бороды сначала один волосок, а за ним другой. — Боюсь, что не потрясу, — рассудительно вздохнул Волька, быстренько переодеваясь в форменную одежду. — По географии я, честно говоря, на пятёрку не вытяну. — Экзамен по географии? — вскричал старик и торжественно поднял свои иссохшие волосатые руки. — Экзамен по географии? Знай же, о изумительнейший из изумительных, что тебе неслыханно повезло, ибо я больше кого-либо из джиннов богат знаниями по географии, — я, твой верный слуга Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Мы пойдём с тобой в школу, да будут благословенны её фундамент и крыша! Я буду тебе незримо подсказывать ответы на все вопросы, которые будут тебе заданы, и ты прославишься среди учеников своей школы и среди учеников всех школ твоего великолепного города. И пусть только попробуют твои учителя не удостоить тебя самых высочайших похвал: они будут иметь дело со мной! — Тут Хоттабыч рассвирепел: — О, тогда им придётся очень, очень плохо! Я превращу их в ослов, на которых возят воду, в бездомных собак, покрытых коростой, в самых отвратительных и мерзких жаб — вот что я с ними сделаю!.. Впрочем, — успокоился он так же быстро, как и рассвирепел, — до этого дело не дойдёт, ибо все, о Волька ибн Алёша, будут восхищены твоими ответами. — Спасибо, Гассан Хоттабыч, — тяжко-тяжко вздохнул Волька. — Спасибо, только никаких подсказок мне не надо. Мы — пионеры — принципиально против подсказок. Мы против них организованно боремся. Ну откуда было старому джинну, проведшему столько лет в заточении, знать учёное слово «принципиально»? Но вздох, которым его юный спаситель сопроводил свои слова, полные печального благородства, утвердили Хоттабыча в убеждении, что помощь его нужна Вольке ибн Алёше больше, чем когда бы то ни было. — Ты меня очень огорчаешь своим отказом, — сказал Хоттабыч. — И ведь, главное, учти: никто моей подсказки не заметит. — Ну да! — горько усмехнулся Волька. — У Сергея Семёновича такой тонкий слух, спасу нет! — Теперь ты меня не только огорчаешь, но и обижаешь, о Волька ибн Алёша. Если Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб говорит, что никто не заметит, значит так оно и будет. — Никто-никто? — переспросил для верности Волька. — Никто-никто. То, что я буду иметь счастье тебе подсказать, пойдёт из моих почтительных уст прямо в твои высокочтимые уши. — Просто не знаю, что мне с вами делать, Гассан Хоттабыч, — притворно вздохнул Волька. — Ужасно не хочется огорчать вас отказом… Ладно, так и быть!.. География — это тебе не математика и не русский язык. По математике или русскому я бы ни за что не согласился на самую малюсенькую подсказку. Но поскольку география всё-таки не самый главный предмет… Ну, тогда пошли побыстрее!.. Только… — Тут он окинул критическим взором необычное одеяние старика. — М-м-м-да-а-а… Как бы это вам переодеться, Гассан Хоттабыч? — Разве мои одежды не услаждают твой взор, о достойнейший из Волек? — огорчился Хоттабыч. — Услаждают, безусловно услаждают, — дипломатично ответил Волька, — но вы одеты… как бы это сказать… У нас несколько другая мода… Ваш костюм слишком уж будет бросаться в глаза… Через минуту из дома, в котором с сегодняшнего дня проживала семья Костыльковых, вышел Волька, держа под руку Хоттабыча. Старик был великолепен и новой парусиновой пиджачной паре, украинской вышитой сорочке и твёрдой соломенной шляпе канотье. Единственное, что он не согласился сменить, была обувь. Сославшись на мозоли трёхтысячелетней давности, он остался в своих розовых туфлях с загнутыми носками, которые в своё время свели бы, вероятно, с ума самого большого модника при дворе калифа Гаруна аль Рашида. И вот Волька с преобразившимся Хоттабычем почти бегом приблизились к подъезду 245-й мужской средней школы. Старик кокетливо посмотрелся в стеклянную дверь, как в зеркало, и остался собой доволен. Пожилой швейцар, солидно читавший газету, с удовольствием отложил её, завидев Вольку и его спутника. Ему было жарко и хотелось поговорить. Перескакивая сразу через несколько ступенек, Волька помчался вверх по лестнице. В коридорах было тихо и пустынно — верный и печальный признак, что экзамены уже начались и что Волька, следовательно, опоздал! — А вы, гражданин, куда? — благожелательно спросил швейцар Хоттабыча, последовавшего было за своим юным другом. — Ему к директору нужно! — крикнул сверху Волька за Хоттабыча. — Извините, гражданин, директор занят. Он сейчас на экзаменах. Зайдите, пожалуйста, ближе к вечеру. Хоттабыч сердито насупил брови: