Но поле его зрения в основном занимал рассвирепевший смуглолицый Баради. От него несло сандаловым деревом, потом и уверенностью в своем физическом превосходстве. Они боролись, напоминая благодаря белым рясам двух взбесившихся монахов. Со стороны схватка выглядела смешно и жутковато. Однако Аллейн даже испытывал некоторое удовольствие. «Мне не о чем беспокоиться, — думал он. — На этот раз действительно не о чем. Решение арбитра будет однозначно: я сильнее». И когда Рауль — забавная фигура в одних трусах и длинных перчатках — внезапно налетел на Баради и сбил его с ног, Аллейн почувствовал нечто вроде раздражения. Он взглянул вниз: каблук кокетливой босоножки Рауля прижимал запястье Баради к полу. Аллейн стремительно наклонился и коротким ударом двинул доктору по челюсти, тот обмяк. Молитвенное колесо, сорванное со стены в драке, валялось на полу. Аллейн поднял его и с размаху швырнул в окно. Раздался треск разбитого стекла, и они услышали, как колесо вместе с градом стеклянных осколков упало на железнодорожное полотно. Из груди Оберона вырвался вопль отчаяния. Аллейн набрал побольше воздуха и что было мочи дунул в полицейский свисток мсье Дюпона. Он пронзительно засвистел, словно детская пищалка. Снаружи послышался такой же звук, его эхо, а затем снова свист. — Дом окружен, — сказал Аллейн, глядя на Гленда и Оберона. — Я представляю здесь полицию. Любая попытка к насилию или бегству будет немедленно пресечена. Всем оставаться на своих местах. В комнату вплыли клубы дыма, неся на себе отсвет лампы-солнца. Аллейн связал руки Баради за спиной шнуром от рясы, а Рауль перетянул доктору лодыжки длинной перчаткой. Баради пьяно мотал головой из стороны в сторону, издавая нечленораздельные звуки. — Я хочу сделать заявление! — взвизгнул Оберон. — Я британский подданный. Могу предъявить паспорт. В Королевском суде я готов выступить свидетелем. У меня есть паспорт. Стоявшая в дверях Аннабелла Уэллс рассмеялась. — Заткнитесь, ради бога, — сказал Карбэри Гленд. — Он дело говорит. Внезапно комната наполнилась светом. Настенные бра, ночник, лампа, свисающая с потолка, — все ожило. В нормальных обстоятельствах такое освещение не произвело бы особого впечатления, но сейчас оно возымело отрезвляющее действие, сорвав покров таинственности и представив окружающую обстановку и участников событий в истинном свете. Гленд, Аннабелла Уэллс и бедная мисс Гарбель выглядели в мешковатых рясах растрепанными и неуклюжими. У Баради из носа к усам стекала струйка крови. В комнату, держась за голову, ввалился слуга-египтянин, на его лице застыло глуповатое выражение зрителя, ошеломленного сильным ударом боксера. Оберон стоял перед треснувшим зеркалом, как он, по-видимому, часто делал прежде, но сейчас при ярком безжалостном освещении хозяин замка выглядел столь тошнотворно, что Аллейн сдернул покрывало с дивана и бросил его Оберону. — Вы, чудище несусветное, — бросил он, — прикройтесь. — Я хочу сделать заявление. Я пал жертвой доктора Баради. Я прошу меня защитить. Баради открыл глаза и вытер кровь с усов. — Предъявите документы, — часто моргая, обратился он к Аллейну. — Аллейн, старший инспектор-детектив, уголовный розыск Скотленд-Ярда. Здесь по заданию Сюрте. Мое удостоверение в кармане пальто, а пальто находится в комнате Херрингтона. Баради, с усилием повернув шею, воззрился на Аннабеллу. — Вы знали об этом? — грозно спросил он. — Да, милый. — Ах вы, маленькая… — Что это значит в переводе с арабского, милый? — Через минуту здесь будет комиссар полиции, — сказал Аллейн, — вас арестуют и предъявят официальное обвинение. Не стану утверждать, что горю желанием предупредить вас, но привычка сильнее нас. Все, что вы скажете… Баради и Аннабелла не обращали на него ни малейшего внимания. — Почему вы не сказали мне, кто он? — спросил Баради. — Почему?! — Он просил этого не делать. Что-то в нем есть такое… Впрочем, я не знала, что он придет сегодня. Думала, что он больше вообще не вернется. — Лжете! — Как вам будет угодно, сокровище мое. — …может быть использовано против вас. — Меня вы ни в чем не можете обвинить, — заявил Карбэри Гленд. — Я художник. Я привык к марихуане, потому и приехал во Францию. Я ни в чем не замешан. Если бы я не курил сегодня, то как следует отдубасил бы вас. — Чушь, — отозвался Аллейн. — Я желаю сделать заявление, — сказал Оберон. Завернувшись в пурпурный атлас, он уселся на диване. — Не переговорить ли нам наедине, мистер Аллейн, — вмешался Баради. — Всему свое время. — Гарбель! — возопил Баради. — Родди, дорогой, я обязана отвечать ему? — Как хотите, кузина Пенелопа. — Кузина! — вскрикнул мистер Оберон. — Кузиной мне приходится его жена. Я говорила вам об этой родственной связи, — напомнила мисс Гарбель. — Я хотела бы подчеркнуть, что если бы не все эти девушки и Джинни… — Господи, — воскликнул Карбэри Гленд, — где Джинни и Робин? — Джинни! — подхватил Оберон. — Где Джинни? — Надеюсь, — сказала мисс Гарбель, — «там, куда вам, недостойным, нет хода», — взглянув на Аллейна, процитировала она Шекспира. — И очень кстати, — пробормотал Аллейн, кланяясь. Он сел за стол мистера Оберона и подвинул к нему листок бумаги. — Эта женщина, — обратился Баради к Аллейну, — не в своем уме. Заявляю со всей ответственностью. Как врач, я долго наблюдал ее и уверен, она не способна отличить факт от вымысла. Если ваше абсурдное поведение основано на ее словах… — Что, как вам известно, вовсе не так. — Я египетский подданный. Я обладаю привилегиями и предупреждаю, что, если вы меня арестуете, вас ждет международный скандал. — Мой дорогой старший инспектор, — сказал мсье Дюпон, входя в комнату, — умоляю простить меня, я немножко задержался. — Напротив, мой дорогой комиссар, вы, как никогда, вовремя. Они пожали друг другу руки. Дюпон был облачен в великолепную форму, сверкавшую кожей и металлом: перчатки, переплетение ремней, полицейский жезл. В дверях показались три младших офицера. — А-а, вот они, наши подопечные, — протянул Дюпон, поглаживая усики и оглядывая комнату. — В чем вы их обвиняете? — На данный момент в преступном сговоре. — Я британский подданный. В Королевском суде я предлагаю свои услуги в качестве свидетеля и обвиняю доктора Али Баради в убийстве. Баради повернулся к своему бывшему партнеру и разразился потоком арабских ругательств, хотя и непонятных, но звучавших крайне неприятно. — Мы выслушаем все заявления в свое время, — сказал Дюпон. — А пока, дамы и господа, вам предлагается в сопровождении офицеров проследовать в комиссариат полиции города Роквилла, где вам предъявят официальное обвинение. — Он кивнул своим людям, и те выступили вперед, звеня наручниками. Аннабелла Уэллс эффектным жестом подобрала подол и откинула назад волосы. — Мсье комиссар, — обратилась она по-французски к Дюпону, — вы узнаете меня? — Несомненно, мадам. Вы актриса Аннабелла Уэллс. — Мсье, вы цивилизованный человек и не можете не понимать, что я нахожусь в некотором затруднении. — Не нужно быть цивилизованным человеком, чтобы понять ваши затруднения, мадам. Достаточно быть просто неотесанным полицейским, — усмехнулся Дюпон. — Если мадам соблаговолит несколько дополнить свой туалет — например, костюмом для прогулок, — я буду рад предложить вам услуги нашей служащей. Она ожидает за дверью. Аннабелла несколько секунд разглядывала комиссара, словно размышляя, а потом обернулась к Аллейну. — Что вы собираетесь со мной сделать? — спросила она. — Вы все-таки заманили меня в ловушку, да? Какой же я была дурой! Вчера мне надо было догадаться. А я хранила вам верность! И не сказала им, кто вы такой. Господи, какой же я была дурой! — Возможно, это единственная разумная вещь, которую вы сделали с тех пор, как приехали сюда. Так что не жалейте… — Мне померещилось или же я все-таки верно уловила: вы намерены дать мне шанс? — Дайте шанс самой себе! — А, — произнесла она, качая головой, — то-то все удивятся, да? Она усмехнулась Аллейну и направилась к двери, где в ожидании стоял Рауль, с детским восторгом взиравший на известную актрису. Босоножки он сбросил, в трусах и с медальоном с изображением святого Кристофа он выглядел как юный языческий бог. — Экий красавец! — сказала Аннабелла. — Не правда ли? — Мадам? — недоуменно переспросил Рауль. — Вы просто красавец! — повторила по-французски Аннабелла. — Мадам! Она спросила, сколько ему лет и много ли он видел фильмов с ее участием. Рауль ответил, что видел все фильмы. — Значит, вы обожаете кино? — Мадам, — сказал Рауль, — я обожаю… вас!