— So![28] — радостно воскликнула немка. — Что-то вы сегодня рано, командир. Он изобразил нечто вроде поклона, поерзал и покосился на Трикси. Миссис Бюнц заказала сидр. — На улице все метет и метет… — мило, по-домашнему сказала она. — Да уж, — согласился механик, после чего решительно заговорил о деле: — Что-то мы никак не возьмемся за вашу машину, миссис… э-э… Бюнц. Но пока мы ее не перегоним… — Да это, собственно, не к спеху. Все равно не рискну ехать обратно, пока не установится погода. Знаете ли, моя «букашка» не любит снега. — Вообще-то, если честно, вам не помешало бы заиметь побольше кубов… — Простите? Бегг повторил на более понятном языке. Оказывается, он просто предлагал ей поменять автомобиль на более мощный. У него как раз есть такой — он собирался продать его одной бабуле, которая едва умеет крутить руль. Миссис Бюнц вполне могла позволить себе приобрести новую машину. Но самое важное для нее сейчас было соотнести эту покупку с возможностью расширить свои познания в области ритуальных танцев. Разумеется, она не стала разочаровывать Бегга, который весьма оживился, как только разговор зашел о купле-продаже. — В самом деле, — мечтательно протянула миссис Бюнц, — если бы у меня была машина с более мощным мотором, я бы чувствовала себя гораздо увереннее. Наверное, я бы смогла спокойно и без напряжения преодолеть скользкий подъем на подъездах к замку Мардиан… — Ну уж это с полпинка, — уверил ее Саймон Бегг. — Простите? — Да, говорю, об этом даже смешно упоминать. Разве ж это подъем? — Я хотела сказать, в среду вечером подъехать к замку Мардиан. Если, конечно, будет открыт доступ для зрителей. — Да хоть вся деревня может приходить. — Бегг несколько смутился. — Дом открыт для всех. — К несчастью, к моему огромному разочарованию, я не поладила с Лицедеем. И, увы, с госпожой Алисой тоже… — Ну и не переживайте, — пробормотал он и поспешно добавил: — Ничего там такого не будет — сплошное баловство. — Баловство? Пусть баловство. Но кроме того, — с жаром продолжала миссис Бюнц, — кроме того, это бесценная жемчужина фольклора, редкий, чудом доживший до наших дней обряд… Я еще никогда не встречала, чтобы в танце участвовало пять мечей вместо обычных шести. Это же уникальный случай! — Скажите пожалуйста! — вежливо отозвался Саймон. — Так что, миссис Бюнц, как насчет автомобиля? Каждый из них гнул свою линию. При этом немка делала невероятные усилия, чтобы разобрать жаргон механика. — Прежде мне бы хотелось, — с живым интересом сказала она, — чтобы вы описали мне это авто. — Завтра я пригоню его сюда и вы все посмотрите сами. Они обменялись многозначительными взглядами. — А скажите мне, — решилась наконец миссис Бюнц, — вы, как я полагаю, в этом танце исполняете роль Конька? — Угадали. Вот это партия, скажу я вам… Работка не из легких… — Вы, наверное, изучали фольклор? — Я? Да господь с вами. — И вы играете?! — выразительно изумилась она. — Только в этом танце. Лицедей и леди Алиса ведь не отстанут. Да и обидно, если все это у них заглохнет. — Еще как обидно! Это была бы просто трагедия, скажу я вам! Грех! Я ведь, мистер Бегг, большой знаток и почитатель этого дела. Мне бы столько хотелось у вас спросить… — При этих словах голос миссис Бюнц, несмотря на все ее потуги казаться спокойной, дрогнул от волнения. В глазах ее появился почти безумный блеск, она наклонилась к собеседнику и, стараясь говорить как можно более небрежно, прощебетала: — Скажите мне, вот в момент жертвоприношения, когда Шут умоляет Сыновей пожалеть его… Произносятся какие-то слова, не так ли? — Ого! — Саймон бросил на нее пристальный взгляд. — А вы и впрямь большой знаток этого дела. Миссис Бюнц принялась, захлебываясь, объяснять, что все европейские мимические обряды имеют общие корни и что в этом месте танца было бы естественно услышать короткую речь. — Вообще-то у нас не принято болтать лишнее, — пробормотал он. — И потом, там такая дребедень — ничего стоящего. Детский лепет. Очень вам это нужно? — Уверяю вас, вы можете не сомневаться в моей осторожности. Так есть там слова или нет? — Да Лицедей гонит какую-то лажу, а остальные — молчком… Бедная женщина, в голове которой не прекращалась отчаянная борьба с обрушившимся на нее потоком жаргонных словечек, в мольбе протянула к Беггу свои пухлые ручки. — Милый, любезный мой продавец машин, — пропела она, не преминув напомнить ему о своих покупательских возможностях, — не будете ли вы столь благородны и щедры, чтобы сообщить мне, что именно он «гонит»? — Честное слово, миссис Бюнц, я не знаю, — сказал он с искренним сожалением. — Честное слово! Он всегда говорит одно и то же. Бормочет что-то, бормочет — ничего не понять. Думаю, и его парни навряд ли знают. Может, что иностранное или в этом роде. Лицо миссис Бюнц вполне могло бы сейчас украсить обложку журнала под названием «Крушение надежд». — Если это иностранный язык, я бы могла перевести… Я владею шестью европейскими языками. Gott in Himmel[29], мистер Бегг, ну что же это может быть?! Внимание собеседника вдруг привлекло лежавшее перед ним на столе расписание заездов на предстоящих бегах. Лицо его загорелось, и он ткнул в газету пальцем. — Взгляните! — воскликнул он. — Вот так номер! Нет, вы только посмотрите! — Не вижу без очков… — В четверг в час тридцать состоится забег, — вслух зачитал Бегг, — «Тевтонский Танцор на Субсидии Большой Тевтоподмены!» Ну дают! — Не понимаю… — Ну, лошадь, — объяснил Саймон, — беговая лошадь. Просто такое совпадение. Или, может, знак? — Знак? — переспросила она, уловив знакомое слово. — Да, и кажется, для меня совсем неплохой. Ведь вы из тевтонцев, миссис Бюнц? — Да, — терпеливо кивнула она. — Тевтонка. — А мы с вами как раз говорили о танцорах, так? И еще я предложил вам поменять ваш автомобиль на другой. А если вы согласитесь, то я буду в некотором роде субсидирован — ведь так? Это же колоссально! Миссис Бюнц порылась в карманах и извлекла очки. — Ага, я поняла. Вы собираетесь поставить на эту лошадь? — В точку попали! — «Тевтонский Танцор на Субсидии Большой Тевтоподмены!» — медленно прочитала она, круглое лицо ее вытянулось. — Вы правы, мистер Бегг, все это более чем странно. Очень возможно, что ваше предположение не лишено смысла и это действительно какой-то знак. 2 Посетив церковь в последнее воскресенье перед средой Скрещенных Мечей, Камилла отправилась к деду в Кузнецову Рощу. Пробираясь по сугробам, она сначала подбадривала себя песней, пока не охрипла, а потом весело насвистывала — до тех пор, пока от мороза у нее не потрескались губы. Всю неделю, не пропустив ни одного дня, она усердно трудилась над ролью, которую ей предстояло сыграть в показательном спектакле в конце следующего семестра. В церкви, как и рассчитывала, девушка встретила Ральфа. Они улыбнулись друг другу, и после этого органист — он же деревенский почтальон — показался Камилле потомком Орфея и Святой Цецилии: до того чистые, прямо-таки небесные звуки он ухитрялся извлекать из своих дудок. Ральф сдержал обещание и не подходил к ней слишком близко, но из церкви она уходила в спешке, так как боялась, что если он успеет выйти до нее, то обязательно дождется и перехватит. Этого никак нельзя было допустить — ведь она еще так и не разобралась в своих намерениях. Выглянуло солнце. По пути ей попались пара снегирей, стайка воробьев и сорока. Где-то в глубине леса раздался выстрел. Над рощей мисс Кэмпион заметила струйку дыма, по которой можно было отыскать кузницу даже по воскресеньям. Дед и двое неженатых дядей, наверное, как раз вернулись из йоуфордской церкви. В одном месте от основной дороги отделялась узкая тропинка, по которой можно было срезать путь через лес. Камилла решила ею воспользоваться, но не успела пройти и нескольких шагов, как услышала где-то совсем рядом глухие рыдания. И тем было ужаснее их слышать, что плакал не ребенок, а взрослый человек, мужчина. Он даже не пытался сдерживаться — стоны и всхлипывания так и вырывались из его горла. Камилла почти сразу догадалась, кто это был, и, поколебавшись немного, пошла на звук. Обогнув небольшой ельник, она увидела своего дядю — Эрнеста Андерсена. Он плакал над трупом дворняги. Собака лежала перед ним, накрытая холстиной, и только с одной стороны торчал ее облезлый безжизненный хвост. Эрни сидел на корточках, и его большие руки безвольно свисали между колен. По грязному лицу были размазаны слезы. Заметив Камиллу, он, как ребенок, завыл еще громче. — Боже мой, Эрни! — воскликнула Камилла. — Что с твоей бедной псиной! Он бросился что-то сбивчиво ей рассказывать, но говорил на таком невообразимом диалекте, что разобрать было почти невозможно — приходилось только догадываться, о чем идет речь. Он злился на своего отца. Кажется, всю неделю отец только и знал, что твердил ему о его собаке — мол, она больная и ее нужно пристрелить. Эрни даже слушать его не хотел и целыми днями болтался по морозу вместе с несчастной животиной, чтобы не оставлять ее одну. Но сегодня утром собака каким-то образом ускользнула от него и побежала к кузнице. Там-то ее нашел Лицедей и тут же пристрелил. Эрни услышал выстрел. Камилла живо представила, как он бросился на звук, с диким воем продираясь через кусты. Навстречу ему вышел отец с ружьем и велел снести тушку в лес и схоронить. После этих слов рассказ Эрни стал совсем бессвязным. Камилла могла лишь догадываться о том, что произошло потом. Очевидно, Крис встал на сторону отца, сказав, что собака действительно была совсем уже плоха и на самом деле Лицедей только избавил ее от лишних мучений. Эрни, вне себя от горя и злости, унес тело своей любимицы в лес. — Вот ей-богу, — теперь уже более связно говорил Эрни, вытирая рукавами лицо, — ей-богу, я поквитаюсь с ним за это. Злыдень он, убивец, гад ползучий, а не человек вовсе. Так и давит меня, ровно муху, на каждом шагу — убивец проклятый. Грешен, да еще и гордится этим. Будет ему кара, доктор не зря говорит… — Господи, да что ты такое несешь? — вскричала Камилла.