«Найди меня». Ньял спрятал лицо в ладонях. Она точно осталась жива, скрелинг что-то хотел от нее, но что? Куда он пошел? Куда? В израненной голове Ньяла что-то вспыхнуло. Он поднял голову, выловив из мешанины воспоминаний нужное имя: Бьярки Полудан. – Англия, – произнес он. – Он отправился в Англию. Ньял Рыжий, сын Хьялмара, убийца принца Эотреда из Вэрхэма и Бич Эксетера, поднял с земли длинную деревянную щепку и встал. Одеяло упало с его плеч. Он знал, что скрелинг размозжил кость над его правым глазом; знал, что, скорее всего, больше никогда не взглянет им на мир. Но еще он знал, что он человек Одина. Эта жертва была уместна. – Всеотец! Взгляни на меня, великий Один! Направь мою месть! Вверяюсь в твои руки! Один! Сжав зубы, Ньял вытянул руку и воткнул щепку в свой правый глаз. Пронесшийся по пещере на пути к Роскилле рев был ревом раненого дракона. Глава 10 Лодка двигалась по-другому – и это разбудило Этайн. Со смутным волнением она поняла, что лодка больше не баюкает ее тихим покачиванием, и теперь они подпрыгивают на воде вверх-вниз, словно поплавок. О борта лодки била волна. Этайн открыла глаза. Она все еще лежала на дне, у передней банки, а одеяло из парусины было таким же плотным и теплым. До рассвета оставалось совсем немного: воздух был спокоен и холоден, он пах снегом. Этайн подняла голову, ожидая увидеть темный контур спины Гримнира на фоне звездного неба. Но его скамейка была пуста. Девушка оглянулась и с испугом поняла, что она в лодке одна. Она откинула парус и встала. Лодку прибило к берегу, ее фалинь был небрежно привязан к ветке дерева, которое клонилось вниз с крутого каменистого склона. Ее тюремщика поблизости не оказалось, а, наспех обыскав лодку, девушка обнаружила, что исчезла и его сумка. Это какая-то злая шутка, или он правда меня бросил? Этайн поняла, что ей все равно. Это было дело рук Господа. Какова бы ни была причина, но Гримнир ее покинул, и Этайн не собиралась задерживаться тут и выяснять, почему. Подхватив сумку с остатками своих вещей, она спрыгнула с края лодки и начала карабкаться по склону – вниз посыпались, с плеском падая в воду, камни. Она найдет Ньяла, они вернутся на дорогу в Роскилле, и там Этайн притворится молодым монахом, и никто ни о чем не догадается. Но когда она выбралась на траву, вдалеке послышались звуки горна. Звук испугал ее; она развернулась на пятках и сквозь спускавшиеся к самому берегу деревья увидела датские лодки. – Вон там! – закричал стоявший на носу мужчина, снимая с пояса топор. За ним поднялись еще трое; на последнем, том, что сидел на румпеле, была вышитая рубаха цвета сырого лосося. Тот старик из деревни. – Найти его след и убить ублюдка! – рыкнул он. Хотя Этайн не чувствовала за собой никакой вины, она не решилась остаться на месте и попытаться образумить мужчин. Они хотели крови – крови вора. Этайн стрелой помчалась вперед. Это внезапное движение привлекло внимание старого дана, его хриплый голос подстегнул девушку переставлять затекшие ноги быстрее. – Господь милосердный! Вон! За ним! Этайн петляла меж деревьев, держась нечеткой охотничьей тропы. Она слышала голоса своих преследователей; голос старика подгонял их. Безуспешно пытаясь не оставлять очевидных даже слепцу следов, девушка бежала в предрассветном сумраке, и монашеская роба развевалась вокруг ее ног. Тропа расширилась и вывела ее на поляну, посреди которой стояли обугленные останки чьего-то жилья. Все вокруг заросло ежевикой, потрескавшиеся камни покрыл ковер палых листьев, а с центрального столба – оставшегося стоять, словно мачта затонувшего на мелководье корабля, – свисали забытые фрагменты жизни бывших обитателей: оплавленная утварь, оленьи рога – на целебные порошки, пучки сушеного дикого чеснока, которые не тронул пожар. С темного неба посыпали крупные хлопья снега, и отголоски оборванной трагедией жизни зазвучали еще печальнее. У Этайн закололо в боку. Она начала спотыкаться. Ей было не сбежать от погони; она не знала этой земли, и ее шансы на спасение таяли: в любой момент она могла наткнуться на скрытое от глаз укрепление. Но она была свободна – и умна: может быть, там, где не справилась Этайн, преуспеет юный ревнитель веры брат Эйдан. Этайн обошла руины, глубоко дыша и пытаясь успокоиться. Снегопад усилился; снежинки приставали к коричневой шерстяной сутане, которую было не отличить по крою от облачения бенедиктинского монаха. Девушка подняла капюшон, скрывая под ним худое лицо, и спрятала ладони в широкие рукава. Шаг стал медленным и размеренным, будто она прогуливалась по своей родной обители. Пройдя через возможный вход дома, Этайн подняла взгляд. Прорвавшийся вдруг сквозь тучи свет утреннего солнца озарил центральный столб и прибитую к нему перемычку, сотворив подобие священного распятия. Этайн остановилась. В ее сердце вспыхнула надежда. Девушка перекрестилась, опустилась коленями на поднявшийся в воздух снежный пух и начала молиться. В этой позе и нашли ее даны. Они вышли с охотничьей тропы на поляну и разошлись: старик повел за собой трех своих родичей в грубых домотканых рубахах коричневого и желтого цвета. Двое держали в руках топоры, а самый молодой, если судить по жиденькой светлой бороде, нес лук с широко натянутой тетивой. Они ждали, что след вора поведет их дальше, что он станет искать себе убежища. Но не думали, что найдут молившегося на листве монаха… Молодые воины вопросительно переглянулись, а затем посмотрели на старика. Седобородый вытащил меч и положил его плашмя себе на плечо. Он сделал остальным знак не двигаться и медленно приблизился к коленопреклоненной фигуре. – Эй, ты, – окликнул он. – Я видел, как ты убегаешь прочь от моей лодки. Ты богопротивный вор? К чести Этайн, в ее голосе прозвучала уверенность праведника – того, чья христианская вера служит ему надежным доспехом. Она подняла взгляд, смахнула с ресниц налипшие снежинки. – Я лишь бедный сын Христа, брат мой. Я заблудился в этой глуши и ищу путь в Роскилле. – А я говорю, что ты лживый вор, – ответил дан. – Мои глаза еще меня не подводят, и я видел, как ты убегал с побережья. Бросив лодку, которую украл из моей деревни на том берегу. Я никому не позволю у меня красть! Не у Хрольфа, сына Асгримма! Этайн кивнула. – Ты видел меня, Хрольф, сын Асгримма. Но твоей лодки я не крал. Ее разбили? – Нет. Раздался шелест одежды – Этайн встала и оправила сутану. – Тогда вместо того чтобы искать мести, добрый Хрольф, может быть, вознесем хвалу Всевышнему, что он благополучно вернул тебе твою лодку? – Не верю я ему, – пробормотал другой дан. – Слишком ласковый, даже для монаха! – Помолчи, Эгил. – Старик пожевал губу. Когда он открыл уже было рот, по поляне, погрузив ее в хаос, пролетел оглушительный крик. Кричал самый младший дан, юноша с луком. Его сородичи обернулись и увидели, как он роняет оружие и хватается за лезвие, вышедшее из его груди, будто нечестивый кровавый цветок. Клинок исчез, и дан закричал бы снова, но захлебнулся собственной кровью; его ноги подкосились, и стоявшая перед ним Этайн увидела за его спиной зловещую фигуру скрелинга. – Гримнир! Нет! Ее крик повис в морозном воздухе. Секунды текли, словно изысканная летаргия, – вся человеческая жизнь уместилась в нескольких лихорадочных ударах сердец. Юноша рухнул. Его щека еще не успела коснуться холодной земли, а Гримнир уже рванулся вперед. Понеслось вниз блеснувшее лезвие топора. Но ему не суждено было достигнуть своей цели. Дерево наткнулось на плоть – Гримнир остановил удар, схватившись за древко и удержав занесенную руку дана. Когда мужчина всмотрелся в лицо убийцы своего сородича, его глаза ошарашено расширились, в них отразился страх, а через мгновение сакс Гримнира вспорол ему живот. Следующий удар пришелся на незащищенную подмышку. Гримнир вырвал топор из слабеющей хватки противника. Хрольф, сын Асгримма, повернулся к Этайн; в его испещренном морщинами лице она увидела некое сходство с Ньялом: тот же момент узнавания, тот же ошеломленный взгляд, та же искра глубокой потомственной ненависти. Его седая борода встала дыбом, а натруженные руки вцепились в ткань сутаны. – Что это за дьявольщина? Что за зло ты привел к моему порогу? Их взгляды встретились. Она взмолилась – не о себе, а о нем. – Прошу тебя… беги отсюда! Из-за его плеча Этайн увидела, как Гримнир набросился на третьего дана, того, что звали Эгилом. Мужчина обуздал смятение и неверие: он воззвал к Всевышнему и кинулся в бой, метя Гримниру в голову. С громким лязгом скрестились рукоятки топоров. Эта неожиданная защита, пусть неуклюжая и несбалансированная, поразила дана своей силой. Воспользовавшись его секундным замешательством, Гримнир сделал выпад и змееподобным ударом проткнул Эгилу глотку. Дан пошатнулся, упал и испустил дух, заливаясь кровью. Хлопья снега, кружась, опускались на лица мертвецов. Грудь Гримнира тяжело вздымалась, от дыхания в ледяной утренний воздух поднимались клубы пара. Он отбросил топор. Когтистая ладонь сжалась на рукояти сакса. Гримнир метнул на Хрольфа, сына Асгримма, злой взгляд. – Она сказала тебе бежать, жалкий богомолец. Хрольф с ненавистью оскалился и отшвырнул от себя Этайн. Он вытащил из-под туники крестик из кованого серебра, рванул его с шеи и бросил к ногам девушки. – Оставь себе свои молитвы, ведьма, – сказал он, медленно отступая. Хрольф и Гримнир закружили по поляне, как два ощерившихся волка, бьющихся за территорию и власть. – Я знаю, что ты за тварь, скрелинг! – И ты все еще здесь, – прошипел Гримнир. – А ты упертый, старый дурень. – Норны определили мою судьбу. Зачем мне бежать? Чтобы умереть с клинком в спине, как какой-то трус? – Хрольф сплюнул. – Слишком долго меня морочили лживыми обещаниями Белого Христа. Что мне толку от искупления? Я хочу, чтобы надо мной рыдали валькирии! Подаришь мне такую смерть? Этайн увидела в бешеных красных глазах Гримнира невольное уважение. Он остановился. – Так зови их. – Один! – Хрольф, сын Асгримма, вскинул руку с мечом. – Посмотри вниз, Всеотец! Пошли сюда своих отважных дев, пусть они решат, кому из нас жить, а кому умереть! Я отдаю тебе свою жизнь, если такова твоя воля! Порыв ветра сорвал с деревьев последние листья, закружил вихрем снег; где-то на севере глухо заворчал гром, а восточное небо все продолжало сиять золотым светом. – Пошлет Сын человеческий ангелов Своих, – глядя на них, пробормотала Этайн слова Евангелия. – И пожнут они. Гримнир дернул головой, будто услышав то, чего не дано было слышать смертным. – Они идут, – сказал он сквозь зубы. – Идут за своей добычей. И в этот момент волки схлестнулись. Потрясенная, Этайн наблюдала за ними; она думала, что голова Хрольфа скатится к ее ногам, но старик наносил Гримниру удар за ударом. Меч с лязгом опускался на сакс. Оба тяжело дышали. И кружили. Поворот – и выпад, удар – и прыжок. Словно танец двух искусных мастеров. Но необычайная выносливость Гримнира должна была вскоре положить схватке конец. Дан тоже это понимал. Он поднырнул и вложил все свои слабеющие силы в широкий удар, которым можно было расщепить череп и быку; Гримнир уклонился – лишь на волосок – и с победным криком по рукоятку воткнул сакс меж ребер Хрольфа, сына Асгримма. Землю сотрясли звуки грозы, погас свет на востоке. Мужчина закашлялся, и на губах его выступила красная пена. Он отвернулся от Гримнира и сделал несколько шагов к своим убитым сородичам, волоча за собой меч. Его рука намертво сжимала рукоять. Хрольф поднял голову к мрачному небу… и расхохотался.