– Будет для них большой сюрприз! Ты лучше туда погляди! – ухмыльнулся капитан, кивая в сторону зенитчиков, засевших на возвышенности у дальней кромки большой серо-черной проплешины, на которую мы как раз вышли. Орудия укрывали высокие кусты и масксети, поднятые на шестах. Больше всего было 37-мм зенитных автоматов «61-К», но выглядывали и стволы в 76 и в 85 миллиметров «3-К» и «52-К» – эти орудия отличались лишь наличием дульных тормозов на тех, что покрупнее калибром. А поодаль, на опушке, разместилась батарея трофейных «ахт-ахт». Место им подобрали грамотно – и от авиации отбиться помогут 88-миллиметровые «Флаки», и от танков, если те форсируют местную речушку и пробьются через заграждения. А на будущем взлетно-посадочном поле вовсю шла работа – сотни красноармейцев, вооружившись лопатами и топорами, очищали старую гарь от кустов и деревцев, срезали бугры и закапывали ямы. – Фронт работ! – хмыкнул Бабочкин. Тут нам навстречу выбежал запаренный командир, в котором я с трудом узнал старшего лейтенанта Кудрявцева – настолько он изменился. Нет, не внешне – а как-то внутренне. Раньше он излучал угрюмый пессимизм, сильно усугубленный попаданием в плен к полицаям и избиением. А сейчас старлей буквально фонтанировал каким-то детским оптимизмом. – Капитан Бабочкин? – Старлей снял фуражку. – Как там наши, как Матросов? – Все нормально, Боря! – пропыхтел капитан, тоже снимая фуражку и утирая рукавом пот. – Жить будем! Очень, знаешь, снова пожить захотелось, раз уж прямо сейчас помирать не надо! – И Игорь с тобой… Вы чего хотели, товарищи? – Старлей улыбнулся разбитыми губами. – Товарищ подполковник направил нас к вам! Сказал, что здесь мои товарищи… – ответил я. – А-а… Да! Товарищи сержанты здесь! Большой и маленький. Вон там, на дальнем конце полосу выравнивают… – Только двое? – удивился я. – А где еще один? Тот, который маленький, он… гм… чернявый? – Чернявый! – снова улыбнулся Кудрявцев. – С усами! Михаил, а ты чего пришел? Кого ищешь? – Тебя, Боря! – сказал Бабочкин. – Хочу помочь! – У тебя же запястье сломано! – удивился Кудрявцев. – Куда тебе? – Так я могу и левой помахать! – весело ответил Бабочкин. И вдруг добавил шепотом: – Ну хоть кирку мне дай! А то невмоготу сидеть в сторонке, когда почти весь личный состав, свободный от дежурств и караулов, здесь собрался! – Понимаю тебя, Михаил… – кивнул Кудрявцев. – Я сам будто газировки в Парке Горького хлебнул – внутри пузырики шипят, хаотично перемещаются и лопаются! Вон шанцевый инструмент – и вперед! Посты ВНОС работают, если что, дадут знать. Так что давайте. – Есть! И мы дали! Я выбрал себе лопату и стал бороться с кочками. Что сказать? Скоро я захэкался, как хохлы говорят, – трудно это, бугры срезать да в ямы откидывать. Особенно после …дцатой кочки. Спину ломит, руки отваливаются… Но тренировка хорошая. Изнывая, я порой с завистью поглядывал на Бабочкина, который, кажется, орудовал киркой вообще без перерывов. Просто пер вперед, ритмично взмахивая инструментом и оставляя за собой полосу хорошо размягченных кочек. А мне уже через полчаса захотелось перекура. Понятно, что не в виде настоящего курения, от этой вредной привычки я избавился после переноса в прошлое, хотя в «той» жизни выкуривал по две-три пачки в день. А перекура в виде трудовой паузы. Страсть как мне приспичило рухнуть на землю в тенечке и поваляться минут… гм… пятнадцать! Кажется, что с предложением помочь я переборщил. У меня-то пузырьки газа внутри не лопаются! Я мог бы и подождать! Блядь, пот уже глаза заливает так, что шипит, а команды «шабаш!» не слышно… Так ведь можно и скопытиться прямо у всех на виду! Неудобно выйдет – сын их героического командира падает в обморок после получасовой работы лопатой! Неожиданно рядом обнаружился Хосеб, трудолюбиво ковыряющийся в земле. Увидев меня, баск, удерживая на лопате срезанную кочку, широко улыбнулся и радостно сказал: – Ола, амиго! – Ола… – пропыхтел я, останавливаясь, выпрямляясь и буквально повисая на черенке. Ноги уже почти не держали. Видимо, видок у меня соответствовал моему самочувствию, потому как Алькорта мигом бросил свой инструмент, подхватил меня и поволок на опушку, в тень. – Eres blanco como un lienzo! Игорь, ты бледный совсем! Что с тобой? – тыкая мне в лицо горлышком фляги, испуганно спросил баск. – У него три контузии было! – пояснил внезапно возникший рядом Валуев. – Я еще удивился, как он сюда дошел! А этот дурачок не придумал занятия лучше, чем махать лопатой на солнцепеке! Как будто рядом нет нескольких сотен здоровенных мужиков! Да куда ты ему флягой в нос тычешь? Дай сюда! И Петя, отобрав у Алькорты фляжку, ловко сунул горлышко в мой рот и заставил сделать несколько больших глотков. Меня малость отпустило… – Ну вот, вроде оклемался! Даже порозовел! – удовлетворенно сказал Валуев. – Ну, ты и напугал меня, пионер! Не хватало мне еще перед твоим отцом ответ держать: как это я его дитятко не уберег! Причем на хозработах! За каким хером ты сюда приперся? – Вас искал! – Ну вот, нашел! – улыбнулся Петя. – Легче тебе стало? Баск помог мне принять сидячее положение, оперевшись спиной о ствол дерева. Я крякнул и жестом попросил еще воды. Хосеб с доброй братской улыбкой снял с пояса мою собственную флягу, жестом показав, что его уже пуста. Через минуту я вполне пришел в себя, хотя легкая слабость все еще чувствовалась, поэтому вставать я не стал. – А неплохо выходит! – оглядывая фронт работ, с удивлением сказал я. – Не ожидал, что за такое короткое время столько сделают! Тут, мне кажется, можно два-три самолета одновременно принимать! – Да ладно! – усомнился Валуев, тоже оглядывая импровизированную ВПП. – Ты «туберкулезы» видел? У них размах крыла – сорок метров! – Два «ТБ-3» здесь спокойно сядут в одну линию! – уверенно сказал Хосеб. – Я же пилот, мне лучше знать! – Ну, раз пилот, то спорить дальше я не буду! – рассмеялся Валуев. – Кстати, я тоже малость притомился… И не мешало бы пожрать… – Шабаш, шабаш!!! Обед, обед!!! – донеслось через секунду, словно кто-то подслушал Петино высказывание. Ловко подхватив меня под белы рученьки, товарищи пошли к ближайшей столовой – просторному навесу из брезента и маскировочной сети. В тени навеса стояли длинные дощатые столы и лавки, а меню, как я и предполагал, оказалось весьма скудным – жиденький супчик всё из того же комбикорма да хлеба кусок. Причем непонятно, какого сорта – подозреваю, что в тесто подмешивали не только остатки всех имеющихся в наличии круп, но и сосновую кору (для здоровья!). Впрочем, намахавшись лопатой и пережив обморок, супец я слопал в охотку. Еще б и добавки попросил, но здесь это было не принято, еды – в обрез. Ничего, скоро сядут «туберкулезы», подкинут не только боеприпасы и топливо, но и тушенку. Встав из-за стола с чувством легкого голода, как и рекомендуют диетологи, я прогулялся к ручейку, к мосткам, где разделся и присоединился к очередной команде, проводящей банно-прачечные мероприятия. Хорошенько сполоснувшись, я простирнул комбез, гимнастерку, шаровары и белье. Развесил всё это сушиться на кустах и в мокрых синих труселях уселся на берегу, болтая в прохладной воде гудящими от усталости ногами. – Игорь? – снова традиционный в этот сумасшедший день вопрос из-за спины. Я вздрогнул. Голос мне был хорошо знаком – высокий и звонкий. Нежный. – Марина? Ну, ничего себе! Девушка стояла наверху, у тропинки, и смотрела на меня, словно не веря, что это я. Честно говоря, здешняя мода меня не впечатляла, а уж военная форма, которую носила Марина, точно была далека от элегантности. Но мужской взгляд так устроен, что замечает не внешнее, а скрытое. Ремень перетягивал узкую талию Маринки, а грудь весьма заметно растягивала гимнастерку… Я быстро поднялся к девушке и обнял ее. Марина порывисто ответила и, лишь когда мои ручки шаловливые опустились гораздо ниже талии, сказала: – Игорь, не балуйся! – Буду! – Люди увидят… Небольшая толпа голых мужиков на мостках, как по команде, перестала полоскать обмундирование. Бойцы встали, как суслики в степи, прикрывая мокрыми тряпками причинные места, и смотрели на нас во все глаза, словно вдруг узрели схождение из пролетающего мимо «СБ» маршала Тимошенко! – Товарищи! Вы живых девушек ни разу не видели? – ласково спросил я и резко перешел на командно-матерный: – А ну, блядь, немедленно вернуться к регламентным работам!!! Красноармейцы стыдливо отвернулись и возобновили процесс полоскания, только самый молодой косился через плечо. – Пойдем, прогуляемся, мне тут отец отличное местечко показал! – предложил я, с энтузиазмом собирая с веток свои мокрые шмотки. Девушка доверчиво последовала за мной. Мы перешли ручей и прошли к месту медитаций прадеда. Подозреваю, что, кроме него, туда никто не ходил, уважая его уединение. Усадив Марину на бревно, я пару секунд раздумывал, что мне делать: одеваться или, наоборот, раздеваться? Девушка, явно почувствовав (а может, и увидев – мокрая ткань трусов ничего не скрывала!) мое возбуждение, испуганно замерла. – Игорь, ты это… подожди! – робко попросила подруга. – Я пока не готова… Хотя ты… Хотя я… Совсем засмущавшись, Марина отвернулась, и было видно, что краска залила не только ее щеки, но и шею. – Я очень рад тебя видеть, солнышко! – твердо сказал я и начал решительно… одеваться. Негоже вести себя как мальчишка – торопливо и грязно. Совершенно точно Марина – девственница, к тому же у нее психологическая травма из-за попытки группового изнасилования. С ней себя надо вести очень аккуратно! Чего это я вообще в такое «приподнятое состояние» пришел? Я ведь три раза был женат, не считая нескольких ППЖ[40]… Но юное тело не желало прислушиваться к голосу разума: мощнейший стояк даже мешал натянуть шаровары. Наконец сумасшедшим усилием воли я перестал пялиться на шейку Марины, длинную и стройную, просто созданную для поцелуев, на приятные округлости груди, на бархатную кожу бедер, видимую чуть ниже подола уродливой юбки. Девушка, поняв, что всякое движение за спиной прекратилось, повернулась и, увидев, что я полностью одет, благодарно кивнула и зачем-то прижала руки к груди. – Игорь, прости! Но я не могу! Очень хочу, поверь… Но не могу! – Перестань, не за что извиняться! – Я шагнул к ней, взял ее ладони в свои. Девушку начало трясти. Но я просто стоял и спокойно держал ее ладони, глядя на синюю жилку на виске. И постепенно она успокоилась. – Знаешь, а ты очень странный! – минут через пять сказала Марина. – Я тебя еще при погрузке в эшелон запомнила – все суетились, кричали, а ты один такой спокойный был. И после, уже во время бомбежки. И в овраге, где мы прятались, и… – Просто я временами как бы не в себе! В моем теле сидит злобный сорокалетний мужик, ветеран нескольких войн. Он и не такие ужасы видел… – сказал я без улыбки и впервые посмотрел ей в глаза. Красивые глаза, серо-зеленые… Она вдруг наклонилась и начала меня целовать. Вот ведь… а я почти справился с возбуждением! Но не ответить на ее порыв было выше моих сил. Только через полчаса мы расцепили объятия, дыша при этом, словно кросс бегали. – Ой, что я делаю! – зашептала она сбивчиво. – Нет, ну правда! – Ты еще скажи: мы комсомольцы, нам до свадьбы нельзя! – подъебнул я. – Молчи, дурак! – резко ответила Марина. – Вокруг меня каждый день гибнут десятки людей. Война… ничего запретного не осталось! И я готова… я хочу, но… – Тут ее пафос снова угас, и девушка, что-то сбивчиво залепетав, уткнулась в мое плечо. Я стоял и осторожно гладил ее по волосам и спине, не предпринимая никаких сексуальных действий. Действительно, не время сейчас… Вот, может быть, вечером? Человек не согласен отказываться от радостей жизни даже на передовой. Хотя как раз на фронте больше всего ценишь мир и стремишься урвать хоть что-то у хрупкого бытия, такого ненадежного и преходящего. – Ты надолго сюда? – тихо спросила Марина, не поднимая головы.