Она снова зашуршала ключом в замке. «Упрямая мелкая бестолочь», – подумал Горбач. – Слушай, я не очень с детьми умею разговаривать, – сказал он. – Я не знаю, стоит ли материться при детях, хотя очень хочется, и как вот этих самых детей надо в чем-то убеждать. У меня своих пока нет. – Какие ваши годы, – заметила девочка. Она продолжила шуршать ключом. От напряжения вспотела и раскраснелась. Горбач вздохнул. Кажется, придется призвать на помощь все свое небогатое красноречие. Как заставить девчонку бежать отсюда? Если придут эмиссары, то конец обоим. – Дело не в этом. Просто беги, пожалуйста, к обозам. Здесь очень опасно. Ты смогла прогнать одну тварь, но если их сейчас придет десять? Они нас обоих убьют. Ты очень хорошая девочка, ты мне очень помогла, отогнала эмиссара. Считай, мы в расчете за тех собак. – Вы дурак какой-то, – сказала девочка. «И правда дурак», – подумал он. – Представляешь, каково мне будет, если из-за меня тебя убьют? – спросил Горбач. Девочка услышала его и на секунду замерла. В тот же момент ключ с хрустом вошел в скважину, и она едва не упала. – Вошел! – завопила она. – Ура! – заорал Горбач. На эмоциях он попытался потрясти кулаками в победном жесте, но охнул и опустил травмированную руку. – Крутится! – сказала девочка с восторгом. – Ты молодец! – А вы говорили – беги, беги, – сказала девочка. – Я все равно был прав, – сказал Горбач. – Нет. – Да что же ты все время споришь? – спросил Горбач. В ответ девочка только глубоко вздохнула. Погнутая дверь не сразу раскрылась. Еще несколько минут Горбач с девочкой общими усилиями пытались выбить ее из коробки – хоть и открытую, но плотно застрявшую. Девочка тянула дверь на себя, а Горбач, как атлант, толкал ее снизу. От нервов и усилий девочка выглядела изнуренной и дышала тяжело, словно долго бежала. – Сейчас бы обратно тварь эту, – сказала девочка и хихикнула. – Чтобы с дверью помог. – Он бы ее быстро выбил, – согласился Горбач из-за решетки. – Стой, стой! Поддается! Отойди от двери, я толкну. Железная крышка распахнулась. Горбач наконец-то выпрямился в полный рост – спину заломило. Он вздохнул, втянув в себя запах гари и огня. Плац выглядел грустно. Офицерский корпус уцелел, но хлипкие бараки выгорели почти полностью. Хозблок горел до сих пор – в воздухе отчетливо пахло химикатами. Горбач насчитал восемнадцать трупов. Кто-то задушен, на их шеях красные следы. У некоторых не было глаз, словно кто-то выдавил их пальцами. Тот парень, чья рука упала на крышку зиндана, с татуировкой, лежал и смотрел в небо. В остекленевших глазах застыл ужас. Рот был разорван, будто кто-то ухватил его за подбородок и лоб и потянул в разные стороны. Глаза отсутствовали. Нижняя челюсть неловко лежала на ключице. Горбач узнал Васнецова, смешливого усатого бойца из пятого сквада. Васнецов недавно женился, вспомнил Горбач. Он еще раз оглядел поле боя, и его затошнило. Голова закружилась, он зашатался. Упал бы, но девочка подхватила его сбоку. Горбач обнял ее за плечо здоровой рукой. Они пошли в сторону восточного сектора. Двигались украдкой, по стенке, постоянно смотрели по сторонам. Несколько раз в отдалении ломаным шагом проходили эмиссары. Они не всегда замечали живых людей – в городе еще слишком много беспокойного, чтобы пристально вычленять отдельное. Но Горбач был уверен, что скоро город дотлеет. Тогда Стазис окончательно накроет его, превратит в свою территорию. Один эмиссар заметил Горбача с девочкой и запел, готовясь к атаке. Но на полпути сменил ноту и развернулся – сначала торсом, потом тазом. Он побрел обратно, неровно подволакивая ногу и при каждом шаге вскидывая в воздух серые руки. Неизвестно, что его напугало. Ребенок или маленькая тележка с горящими головнями, которую ребенок упрямо тащил с собой. Из расположения Горбач захватил офицерскую клановую дубинку и пистолет с двумя обоймами. Можно было взять автомат, но однорукому бойцу стрелять из автомата неудобно. Для девочки они взяли в арсенале маленький арбалет с пистолетной рукояткой и коробку болтов. Девочка увлеченно вертела в руках ладный маленький арбалет, и ее взгляд становился мечтательным. Сначала шли медленно, потому что несколько раз Горбач останавливался поблевать. Девочка смотрела с жалостью, а Горбач на нее – с удивлением. Железные нервы у ребенка. Пару раз при виде истерзанных тел Горбач едва не терял сознание. Когда начинало качать, девочка сильно тыкала его в бок, чтобы пришел в себя. Чем дальше они шли на восток, тем менее печальной становилась картина разрушений. Горбач заметил даже несколько живых людей. Если повезет, они не сильно отстанут от эвакуационных обозов. – Слушай, – сказал Горбач, когда до границы восточного сектора оставалось всего ничего. – Ты говорила, что приходила ко мне. – Да, – смущенно сказала девочка. – С пирогом, – уточнил Горбач. – Ну да. Сама пекла, – сказала девочка. – Он у тебя не с собой? – спросил Горбач. – Вы разве есть хотите? – удивилась девочка. – Я думала, у вас аппетита нет. – Я сутки ничего не ел, – признался Горбач. – А он с чем у тебя? – С крысой, – сказала девочка гордо. – Хотя знаешь, подождем до обозов. – Да с печенью он, – сказала девочка и захихикала. – С тобой не соскучишься, – заметил Горбач недовольно. Из-за пазухи куртки она достала небольшой сверток и протянула его Горбачу. Он аккуратно развернул его, стараясь не потревожить перебитое предплечье. Пирог невероятно вкусно пах. Сверху на тесте девочка изобразила розочку. Горбач аккуратно отломил половину, оставшуюся половину снова завернул и протянул девочке. После всех волнений обычный пирог показался Горбачу самым вкусным, что он ел на свете. Умял кусок за полминуты, стараясь не уронить ни крошки. – Очень вкусно. Ты прямо мастерица. И форты строишь, и пироги печешь. Спасибо, – сказал он. – Я еще стреляю хорошо, – сказала девочка и погладила рукоять арбалета. – А с чьей печенью испекла, кстати? – спросил Горбач. – Крысы, – сказала девочка. Горбач остановился и сглотнул. Девочка, внимательно следившая за его лицом, снова засмеялась. – Почему вы такой доверчивый? – спросила девочка. – Я совсем не доверчивый, – сказал Горбач. – Нет, погоди. Честно, печень крысы? – Ох, – вздохнула девочка. – Вы когда-нибудь крысу видели? Сколько той крысы? Знаете, какая у нее печень маленькая? Это что же, надо сто крыс для пирога поймать? – И то правда, – успокоился Горбач. – Хотя бывают очень большие крысы, – девочка развела руками, – вот такие, прямо огромные. Хвост – метр. Сама – метр. Зубы, как у волка. – Не приходилось встречать, – сказал Горбач. – Не случалось такого везения. – Мне тоже. Но мне рассказывали. Линка видела такую. Она кота зажевала и убежала. Не Линка, а крыса. – Так с чем был пирог? – С крысой. – Господи, дай мне сил, – попросил Горбач. Девочка засмеялась. Но вскоре замолчала. Около восточных ворот обозов не оказалось. Но сами ворота смяты и растоптаны, на дороге виднелись отчетливые следы шин и колес от телег. Следы совсем свежие. В ночном воздухе еще плясала пыль. Если повезет, то нагоним, решил Горбач. На привратной вышке стоял солдат и палил в воздух из автомата. Он давал короткую очередь и хохотал. И снова, и снова. – Всем елдец! – смеялся солдат. Автомат в его руках ходил ходуном. – Эй, привет, друг! – Солдат заметил Горбача и помахал рукой. – Тебе тоже елдец! – Нет, спасибо, – пробормотал Горбач. Он сделал полшага вперед, чтобы прикрыть девочку от автоматчика. – Чего говоришь? – радостно спросил боец. Горбач вгляделся и узнал в стрелке большеглазого детину из патруля. – Я тебя знаю, патрульный! – крикнул Горбач. – Ты меня вчера из самоволки привел! Спускайся! Нагоним обозы! Пойдем, не дури! – Я туда больше никогда не спущусь, там елдец, – сказал боец и засмеялся.