– Так это он уехал, а не мы, – сказал Антон. – И потом, мы же ничего не знаем. – Мы знаем достаточно. Может, он послал кобрадора как предупреждение. Чтобы мы держали рот на замке. Но если кобрадор приходил по их душу, то почему мертва мадам Эванс? Полиция пока не выдавала подробностей случившегося, но и без того было ясно. Мадам Эванс не просто умерла. Судя по суете у церкви, это не было естественной смертью или несчастным случаем. – Ты думаешь, нам поздно что-то говорить? – спросил Антон. – Может быть, и нет. – Жаклин ущипнула тесто. – Однако это будет странно выглядеть. Они зададутся вопросом, почему мы ничего не сказали им раньше. – А почему мы не сказали? Но он прекрасно знал почему. Он вспомнил темную маску, повернутую к бистро. К нему. Маску, которая сверлила взглядом окна, стены, заглядывала в кухню, где он мыл посуду. Воплощенная Совесть. Она угрожала всему, что выстроил Антон. Да. Именно поэтому он не хотел ни о чем говорить Гамашу. Это ведь глава всей Квебекской полиции. Вдруг он сообразит. Поймет, кто такой этот Антон. Даже Жаклин не знала. Он посмотрел на нее. Эти длинные пальцы в тесте, прежде такие чувственные, стали похожими на когти, вонзающиеся в тесто, лишающие его жизни. Антон знал, почему он предпочел помалкивать о кобрадоре. Но теперь начал задумываться: а почему молчала она? Дверь между пекарней и бистро с силой распахнулась, шарахнув по стене, и Жаклин с Антоном подскочили на месте. Вошла Леа Ру, а за ней – Матео. – Нам нужно… – начала было Леа, но, увидев Антона, резко замолчала. Они уставились друг на друга. Антон видел их раньше, но только мельком. Приезжие – вот все, что он о них знал. Однако теперь ему показалось, что он узнал их. По меньшей мере ее. – Вот ты где. Следом за ними вошел Оливье. Он сочувственно кивнул Леа и Матео. Свои соболезнования он уже принес им в бистро. Теперь его внимание было обращено на мойщика посуды. – Я тебя повсюду ищу. – Его голос звучал с надлежащей церемонностью и вежливостью, но в нем слышались раздраженные нотки. – Ты мне нужен в кухне. Много клиентов. Оливье натянуто улыбнулся, словно давая понять: если бы не присутствие других, он бы добавил к сказанному кое-что еще. Не столь вежливое. – Виноват, – сказал Антон. Он поспешил к двери, но остановился, чтобы взглянуть на Жаклин. – Ты в порядке? Она кивнула, и он посмотрел на Леа и Матео: – Désolé. Это ужасно. Жаклин явно только что плакала, глаза у нее были красные, опухшие от слез. Антон проследовал за Оливье через переполненное бистро, гудящее разговорами об убийстве, в кухню, насыщенную запахами трав и сочных, вкусных соусов, а еще звуками – позвякиванием тарелок, кастрюль, сковородок, столовых приборов. Для кого-то – какофония, для Антона – симфония. Даже некое подобие оперы. Звон и гром. Творчество, драма, напряжение. Соперничество примадонн. Конкуренция запахов, конкуренция поваров. Даже разбитое сердце – при падении суфле, при подгорании кастрюльки. Но по большей части все эти звуки сливались в чудесное многоголосие. Этот шум был прекрасен. Он возбуждал и утешал. Как-то раз в Италии Антон прослезился, попробовав идеальное мороженое. И второй раз – в Ранти, во Франции, попробовав багет. Булку такой воздушности, что люди проделывали сотни миль, чтобы купить ее. Да. Для кого-то кухня – место, где готовят пищу. Там царит тяжкий труд. Для немногих понимающих этот особый мир, их мир. Суетливый, замечательный. Его мир. Его святилище. И он спешил вернуться в него. Спрятаться. И надеяться, что полиция не догадается, кто он такой. – Идем, – сказал Оливье, придерживая распашную дверь в кухню. – Много работы. И не только здесь. Полицейским понадобятся сэндвичи и напитки. – Будет сделано, – сказал Антон. Оливье чуточку расслабился: – Merci. * * * Вернувшись в церковь, Изабель Лакост отправила агента в Ноултон поговорить с персоналом ресторана. Выяснить, помнит ли кто-нибудь Эвансов. Другой агент пошел по деревне со списком людей, которых нужно допросить. Лакост пригласила старшего суперинтенданта поприсутствовать. Он отказался: – Если только я тебе нужен, Изабель. Она задумчиво сказала: – Понимаете, при вас они скорее выложат правду, поскольку вы их знаете и вам известно, чем они занимались в последние дни. Но, – она улыбнулась и пожала плечами, – если они решат лгать, пусть лгут. Эти слова были не такими уж несправедливыми, как могло показаться. – Я надеюсь, ты пообедаешь с нами и останешься на ночь, – сказал он. – И может быть, нам удастся сравнить наши впечатления. В его присутствии во время допроса все будут на коротком поводке. Будут вынуждены говорить правду. Что, конечно, было важно при расследовании убийства. Но возможно, не так важно, как ложь. Ложь не обязательно свидетельствует о том, что лгущий – убийца. Но она ускоряет процесс отбора. Вот люди, которым нечего скрывать. А вот люди с секретом. Ложь была светом. Тем, который превращался в луч прожектора, рано или поздно высвечивая человека с самой большой тайной. Человека, которому хотелось скрыть гораздо больше, чем всем остальным. * * * Жан Ги Бовуар удобно устроился в кабинете дома Гамашей и стал ждать соединения с Интернетом. Не многие могли найти скрытую в долине деревню Три Сосны, включая и спутники, обеспечивавшие интернет-покрытие почти всей планеты. Деревня находилась на выселках цивилизации, информационный суперхайвей которой проходил поверху. А Три Сосны провалились в дорожную яму. Но, будучи свидетелем неописуемой жестокости в городах и других крупных поселениях, Жан Ги пришел к убеждению, что достоинства «цивилизации», вероятно, преувеличиваются. Ну, если не считать доставку пиццы на дом. А здесь можно было взять книгу в магазине Мирны, сесть в бистро Оливье, почитать в тишине под café au lait[29] и мягчайший круассан из пекарни Сары. Могло ли это заменить айфон и доставку пиццы? «Non», – пробормотал он, нетерпеливо ерзая на стуле и страдая без беспроводного высокоскоростного и большой приправленной. Примитивный, сводящий с ума, шумный и ненадежный Интернет с подключением к телефонной линии через модем достиг стадии визжания, словно боялся соединиться с внешним миром. «И все же это лучше, чем то, что есть у нас в некоторых местах», – всегда напоминал Бовуару шеф, когда тот ворчал, включая медлительный модем. Пока шло подключение, Бовуар поглядывал в окно. Он видел, как техническая группа выгружает оборудование из фургонов и затаскивает в церквушку. Везет же Лакост – иметь такой оперативный штаб прямо на месте убийства. Теплый, сухой, с водопроводом и холодильником. С туалетом. – С кофеваркой, черт побери, – пробормотал он. Лакост даже на улицу выходить не придется, а это, по мнению Бовуара, было большим преимуществом. Как же это не походило на те места, где они – он и его тесть – вынуждены были работать, расследуя убийства по всему Квебеку. Палатки, раскачивающиеся рыбацкие лодки, сараи, пещеры. Однажды Бовуар рассказал Анни про дворовую уборную, где они оборудовали оперативный штаб, но она отказалась ему верить. – Спроси у отца, – предложил он.