Только начался первый тайм «красных» с «горцами», как уже Тоськино нападение забило «горцам» гол. Ох, и обрадовались же все ребята! От нашего «ура» прямо в ушах зазвенело. Мы еще потому так радовались Тоськиной победе, что у нас очень любят сбивать с Игоря спесь. А главное, конечно, было то, что «красные» взяли верх над какими-то там «шотландскими горцами». Игорь ужасно надулся, стал говорить, что Тоська играет грубо, что футбольное поле недостаточно хорошо начерчено, — словом, хотел на попятный. Но мы ему не дали. — Играй, играй! — закричали ребята. — Нечего увиливать! Тогда Игорь начал рвать игру, с угла атаковал Тоськины ворота, но Хомич, то есть новая пуговица, подпрыгнул очень легко, как акробат, и отбил мяч. — Ура! Ура-а! — закричали со всех сторон наши и обступили стол, чтобы видеть, что будет дальше. — Игра продолжается. Один — ноль в пользу «красных», — объявил Сенька Громов, главный судья матча. В этот момент большая рука легла на футбольное поле и преспокойно забрала от Тоськиных ворот Хомича. Мы ахнули. — Это что такое? Кто смеет?! — Я смею, — сказал знакомый голос. Ребята расступились. Позади стоял Николай Митрофанович и, прищурившись, разглядывал новую Тоськину пуговицу. — Скажите, откуда она у вас? — обратился он к Тоське. — Это, Николай Митрофанович, мой лучший вратарь, Хомич, — сказал Тоська и протянул руку, чтобы получить пуговицу. Но Николай Митрофанович, вместо того чтобы отдать, вдруг взял да и опустил пуговицу в карман. — А я думаю, что это не Хомич, а пуговица от моего нового пальто, — сказал он спокойно. — Меня интересует только, где вы ее взяли. Наступила тишина. Все глаза обратились к Тоське. Что-то он скажет? Ведь он не может выдать Сизова! — Николай Митрофанович, я не знал, что это ваша пуговица. Честное пионерское, не знал! — сказал Тоська дрожащим голосом. — Я… я ее нашел… — Гм… нашли? — Николай Митрофанович опять прищурился. — Странно. Мне казалось, что все пуговицы у меня хорошо пришиты. — Он еще раз посмотрел на Тоську. — Впрочем, я верю вам. Ведь вы не зря же даете слово? И Николай Митрофанович ушел, забрав Хомича. Конечно, мы сейчас же набросились на Тоську — зачем он нас обманул! Но Тоська клялся, что он соврал только сейчас и в том, что нашел пуговицу, а о Сизове сказал нам правду. — Посчитаюсь я с этим Сизовым за Николая Митрофановича! — сказал он сердито. — Будет он меня помнить! На следующей переменке Тоська с Игорем отправились вниз, на первый этаж, где у нас помещаются младшие классы. Многие из ребят пошли следом за ними — смотреть, как они будут расправляться с Сизовым. У второклассников тоже шел матч на столе. Играли два незнакомых мне мальчика, а Валя Сизов, черненький, круглоголовый, похожий на воробья, вел трансляцию. Он свернул из бумаги рупор и с азартом выкликал: — Внимание! Мяч переходит на левую сторону. Метким ударом Семичастный направляет его в ворота противника. Мяч скользнул по штанге. Вот его захватили… — Его захватили и потащили на расправу, — сказал сердитым голосом Тоська, схватив Вальку за шиворот. Валька запищал: — Оставь! Чего ты… Чего ты ко мне лезешь? — Говори: где взял пуговицу, которую мне променял? — рявкнул Тоська. — Нашел. Я ее нашел! — пропищал Сизов, стараясь вырваться из Тоськиных рук. — Врешь! Знаю я, как ты нашел! Ты ее с пальто Николая Митрофановича срезал, — сказал Тоська. — Ох, и поколочу же я тебя! — Давай его судить, — вмешался Игорь Зимелев. — Ребята, собирайтесь на суд. Будем судить Сизова за то, что он срезает пуговицы. Я буду прокурором. На скамью подсудимых Сизова! — На скамью подсудимых! На скамью подсудимых! — подхватили многие ребята. Никто толком не знал, что это за «скамья подсудимых», но маленький Сизов так испугался, что ребятам захотелось помучить его. — Ведите его в пионерскую комнату. Будем там его судить, — командовал Игорь Зимелев. — Пустите, я не срезал! Честное слово, не срезал! — отбивался Сизов. — Наши ребята видели, как я нашел! Пустите!.. Он пыхтел и вырывался, слезы размазывались у него по щекам. Старшие ребята крепко держали его и смеялись. — Судить его! Врет он все! Он срезал пуговицы, — повторял Тоська. Сизова потащили в пионерскую комнату, поставили стулья кругом стола, старшие ребята расселись: они были судом. Сизова посадили отдельно, под конвоем двух старших мальчиков. — Судьей буду я, — сказал Тоська торжественно. — Я буду его судить. — Нет, — раздался голос у дверей, — ты не будешь его судить! Ты на это не имеешь права. Все обернулись. У дверей стоял Паша Воронов. — Ты не имеешь права судить Сизова, потому что ты сам такой же, — повторил он. — Ты сам срезал пуговицы с бабушкиной наволочки. Как же ты смеешь судить и приговаривать за это Сизова?! Смотреть на Тоську было неприятно. Глаза у него бегали во все стороны. Он ничего не ответил Паше, ни слова. — Наш судья должен быть правильный человек и справедливый, — опять сказал Паша. — А вы даже не спросили Сизова, может быть, он и вправду не виноват? — Не виноват, не виноват! Я не резал. Пусть наши ребята скажут! — закричал Сизов. Он перестал плакать и во все глаза смотрел на своего защитника. — Он не виноват. Он не резал. Он эту пуговицу нашел в учительской раздевалке на полу, — сказали сразу несколько второклассников. — Мы видели… — Чудаки! — удивился Паша. — Чего же вы до сих пор молчали? Второклассники смутились. — А мы вашего Тоськи боялись, — прошептал наконец один, белобрысый. — Он чуть что — кулаками разговаривает. Паша обернулся к Тоське. — Эх ты, судья! — сказал он. — Хорош, нечего сказать… Тоська засунул руки в карманы и смотрел в пол. Вдруг он быстро подошел к Сизову. Он подошел так быстро, что Сизов еле успел отскочить и заслонить рукой голову. Тоська засмеялся очень кисло. — Не бойся, я не бить, — сказал он. — Не плачь, воробей! Я тебе принесу марки Борнео с неграми… И еще золотое перо. Он легонько стукнул Сизова по плечу и быстро вышел из пионерской комнаты. После уроков Игорь Зимелев подошел к Тоське. — Ну, что же, будем доигрывать матч? — спросил он. — Нет, — сказал Тоська, — что-то не хочется… И вообще футбол мне надоел. 10 апреля Слушайте! Слушайте! Слушайте! Внимание! Внимание! Внимание! Говорит центральная радиостанция Андрея Сазонова! Говорит на той волне, на которой диктор Левитан сообщал все самые важные новости на свете. Случилось чудо! Такое, как в сказках бывает. А может, я это все во сне вижу? Я и то сегодня два раза просил папу сказать словечко, чтоб я понял, что не сплю. Папу просил сказать!! Я написал это, и у меня внутри все задрожало. И папа сказал, по-своему, по-папиному, на «о». Я обвел красным карандашом число «10 апреля», чтобы каждый, если возьмет когда-нибудь в руки мою тетрадь, сейчас же сообразил, что в этот день случилось что-то особенное. И он не ошибется. В этот день… Нет, нет, так не годится. Надо утихомирить себя, «призвать к порядку», как говорит Ольга Петровна, и записать все с самого начала, потому что это самый замечательный, необыкновенный, странный, чудесный, особенный, превеликолепный, не знаю, как еще назвать, день в нашей жизни! И я, папа и мама должны запомнить его навсегда. Андрюшка, ты, пожалуйста, не заскакивай вперед! (Это я сам себе пишу.) Значит, по порядку так по порядку. Начну с самого утра. Мы с мамой поднялись, как всегда, в семь часов. Я умылся и пошел в кухню ставить чайник, а мама вышла из ванной, оделась и пошла в соседнюю мастерскую отдавать в починку папины сапоги. Потом я пришел из кухни и только собрался будить папу, как вдруг… Ничего не «вдруг», а просто раздался звонок. Иду открывать дверь. «Наверное, — думаю, — газета, или молочница, или в крайнем случае Соня».