Это был хороший и какой-то спокойный вечер. По крайней мере, Лике казалось, что сидящего напротив нее человека она знает давно-давно. Много лет. Конечно, так оно и было, но двадцать лет, на протяжении которых они не виделись, словно растворились, канули в небытие. Антон Таланов казался Гликерии Ковалевой не другом, нет, а словно частью ее самой, как рука или нога. В половине десятого она решила, что пора и честь знать. Прошлой ночью она совсем мало спала, а сегодняшний день оказался богатым и на прогулки на свежем воздухе, и на встречи с разговорами. Лику клонило ко сну, и она раз за разом зевала все шире. – Я пойду, Антош, – сказала она, вставая. – А то у меня сейчас рот порвется. – Я тебя провожу. – Да не надо меня провожать, – запротестовала Лика. – Тут идти-то пять минут. Я уже, если ты не заметил, достаточно взрослая девочка, так что доберусь. Вот только посуду помою. Она составила тарелки друг на друга, пошла с ними к раковине и вдруг замерла как вкопанная. Рядом с раковиной стояла подставка для ножей. Обычная китайская металлическая подставка, наполненная пластиковой соломкой, в которую были воткнуты три стальных ножа и четвертый, Лика глазам своим не поверила, с характерной ручкой из бересты. Такой, как делал ее дед. Она машинально мыла тарелки, не отрывая взгляда от приметного ножа. – Это неправильно. Я доведу тебя до отеля. – Антон отвлек ее внимание от подставки. – Вот только маме позвоню. Я всегда звоню ей в одно и то же время, иначе она волнуется. – Звони маме, а я пойду. – Лика говорила ласково, как будто Таланов все еще был маленьким ребенком. – Антон, правда. По его лицу была видна вся происходящая в нем борьба. Видимо, Антон Таланов был из тех людей, которые терпеть не могут навязываться. – Ладно, – сдался он наконец. – Я и так сегодня злоупотребил твоим обществом. Тут действительно близко. Луша, так завтра я заеду за тобой в десять утра. Буду ждать на парковке у шлагбаума. Ты же не передумала ехать на кладбище? – Конечно, не передумала, – заверила Лика. – Спасибо тебе. К десяти буду готова. Она помахала Антону рукой, вышла из дома, прошла до калитки, вышла на улицу, вдохнув полной грудью напоенный морем, соснами и травой летний воздух. Повернула налево и зашагала в сторону Пляжной улицы, мыслями оставаясь все еще в небольшом доме Талановых. Мысли эти крутились вокруг ножа. Точь-в-точь как у деда, а еще в ее сне, где такой же точно нож торчал из груди Регины. Остался позади дом Светланы, когда-то – их с бабушкой и дедом. Теперь Лика шла мимо забора особняка, стоящего на месте дома Батуриных. Ворота, с которыми она поравнялась, были открыты. Интересно, и кто тут все-таки живет? Лика повернула голову влево, вытянула шею, чтобы вглядеться внутрь двора, плохо различимого в сгущающихся августовских сумерках. В поле зрения вдруг мелькнули ноги в ярко-красных кедах. Увидеть, кому они принадлежали, она не успела. Удар по голове был глухим, но ярким, словно вспышка света. Не успев ни вскрикнуть, ни просто испугаться, Лика рухнула лицом в траву. В себя она пришла оттого, что кто-то настойчиво и не очень-то церемонно хлопал ее по щекам. – Эй, вы живы? – услышала она знакомый мужской голос. – Эй, девушка, как вас там, Лора, Лена? – Лика, – пробормотала она и открыла глаза, обнаружив, что лежит на спине. Видимо, тот, кто ее хлопал, приводя в сознание, до того успел ее перевернуть. Сфокусировав взгляд, она обнаружила сидящего рядом на корточках учителя Благушина и непроизвольно дернулась. – Это вы меня ударили? – Помилуйте, – непритворно удивился он. – Зачем бы мне было это надо? Я пошел прогуляться перед сном, а тут вы. Подозрительная Гликерия Ковалева перевела взгляд на его ноги. Совершенно обычные мужские ноги, одетые в серые кроссовки. Тот, кто ее ударил, был в красных кедах. Не он или успел сходить домой и переобуться? – Что? Чего это вы меня так разглядываете? – Ничего. Помогите мне встать, пожалуйста. Благушин протянул ей руку, и Лика поднялась на ноги, пытаясь прислушаться к внутренним ощущениям. Голова не болела и не кружилась, только затылок, на который пришелся удар, саднило немного. Она потрогала – шишка. – Куда вы шли? Вас проводить? – Я шла к себе в отель. Но вы, если можно, проводите меня обратно к Антону Таланову. Мне нужно ему рассказать о том, что случилось. Дело в том, что меня ударили по голове. Кто-то поджидал меня, стоя за воротами этого дома. – И вы успели рассмотреть нападавшего? – Голос Благушина звучал скептически. – Нет, все произошло слишком быстро. – Понимаете, вас не мог никто ударить, потому что в этом доме никто не живет. Хозяева уехали за границу еще в прошлом году. Кроме того, я вышел из своей калитки и увидел вас, вы шли по дорожке, потом остановились, а потом упали. Вы были одна. – Уже темно. Вы могли просто не видеть этого человека, тем более он стоял внутри двора, за автоматическим забором. – Но забор закрыт. Лика посмотрела – действительно, забор, сдвигающийся в сторону на полозьях, сейчас был закрыт. Чертовщина какая-то. Благушин довел ее до участка Таланова, помог подняться в дом. Открывший дверь Антон, естественно, встревожился, увидев ее перемазанной грязью и с зелеными пятнами травы на джинсах. – Ты что, упала? Вот я же знал, что тебя надо проводить. Луша, как же так? Лика принялась рассказывать свою версию случившегося, однако школьный учитель сразу же принялся качать головой, а когда она замолчала, поведал о закрытых воротах и о том, что не видел рядом никакого другого человека. – Твоя подруга, Антон, просто потеряла сознание, – предположил он. – У меня не бывает обмороков, – сообщила Лика мрачно. – Спорное заявление, потому что я нашел вас именно в обмороке. – Потому что меня ударили по голове, я упала и ударилась. Вот, у меня тут шишка. Антон, потрогай. Он протянул руку, коснулся шелковистых Ликиных волос, нащупал шишку, а потом погладил затылок. Чуть заметно, но все равно приятно. Похоже, мальчишечка из ее детства вырос и научился неплохо угождать женщинам. И не женат до сих пор, потому что женщин у него много. Очень много. – Разумеется, шишка. Головой вы, падая, приложились знатно. В общем, Антош, ты же и сам знаешь, что Скоробогатовы уже год как уехали. И забор закрыт, а факты вещь упрямая. В общем, вы как хотите, а я пошел. – Спасибо за помощь, – бросила в спину Благушину вежливая Гликерия Ковалева и, дождавшись, пока Антон закроет за гостем дверь, выпалила: – Тоша, меня действительно ударили по голове. Это был человек в красных кедах, который стоял внутри двора Батуриных, то есть теперь этих, неизвестных мне Скоробогатовых. Я ничего не придумала. – Я верю, Луша, – с мягкой улыбкой сказал Антон, и Лика поняла: нет, не верит. Одну в отель он ее, разумеется, не отпустил. Проводил до самых дверей, даже внутрь зашел, правда, остановился у стойки ресепшена, не претендуя на то, чтобы быть приглашенным в номер. Возможно, у него сегодня на вечер назначено свидание, и позвонить ему было нужно вовсе не маме, а какой-нибудь девушке, которой можно ласково гладить затылок и накручивать на длинные, очень изящные мужские пальцы тонкие пряди женских волос. Представив эту картину, Лика вздохнула и тут же рассердилась на себя. «Ты что, с ума сошла? – осведомился внутренний голос. – Это же Тоша, мальчик, которого ты кормила кашей, а не мужчина, с которым может быть что-то романтическое. У тебя есть Викентий, да и вообще тебе никогда не нравились мальчики, только мужчины постарше». Словно в подтверждение ее мыслей телефон зазвонил, высветив на экране имя любовника. – Да, Викеш, – сказала она, нажав на кнопку ответа, и, закрыв микрофон рукой, прошептала Антону: – Спасибо. Завтра как договорились. Голос Викентия в трубке долго и нудно рассказывал про очередную проблему с женой. С ней ему, разумеется, не повезло. Жена была жуткой стервой, выедающей мозг чайной ложкой и создающей невыносимую обстановку в квартире. Если Лика все понимала правильно, невыносимость быта и выедание мозга заключались в том, что жена требовала обычного мужского внимания, а также участия в воспитании двоих детей, сына и дочери, находившихся в самом расцвете пубертата с его подростковыми проблемами. Викентий же, искренне полагая, что его роль в семье ограничивается добычей денег, в проблемы влезать не хотел, объясняя жене, что их решение – целиком и полностью ее забота, раз она не работает. Он вполне мог себе позволить остаться у Лики ночевать, сообщив жене, что не придет, под каким-то надуманным предлогом, нимало не заботясь о том, чтобы тот был хотя бы минимально достоверным. Если бы Лика была его женой, то давно бы выгнала Викентия. Но она была любовницей, товарищем, партнером и другом, хотя в последнее время и этими ролями довольно сильно тяготилась. Те времена, когда она мечтала, что возлюбленный бросит свою стерву и поступит полностью в ее распоряжение, давно прошли. Да и не возлюбленный он уже. Лика понимала, что рядом с Викентием ее держат только сила привычки и страх остаться совсем одной. И работать он бы ей не дал, а зачем все рушить из-за того, что прошла любовь? Да была ли она… Монотонно бубнящий голос ввинчивался в ухо, отчего начала надсадно болеть голова. Или это она от удара болела? Должны же быть последствия, если тебя чем-то огрели с размаху? И не надо говорить, что ей показалось. – Ладно, Викеш, – сказала она устало, перебив его, и Викентий удивленно замолчал, потому что обычно Лика такой нетактичности себе не позволяла. – Давай завтра договорим, ладно? У меня голова болит. Я… поскользнулась на мокрой траве, упала и ударилась. У меня теперь шишка на голове, представляешь? Она озвучивала Викентию ту же версию, которой так возмущалась, когда ее выдвинул учитель Благушин. Но не говорить же своему начальнику и любовнику о том, что ее ударили по голове? Тогда и про труп на пляже надо рассказывать, а делать этого категорически нельзя. Он не поверит, начнет говорить, что Лика нестабильна, что ей нужно показаться врачу и пропить какие-нибудь таблетки. Нет, ничего она ему не скажет. – Упала? Надо врачу показаться, это может быть серьезно. А вдруг у тебя сотрясение мозга? – У меня нет сотрясения и вообще все хорошо. Мне просто надо выспаться. Целую, Викеш. Пока. – И я тебя целую, – проговорил он. – Но приехать пока не могу. Не получается. Да и стерва эта воспользуется моим отъездом, чтобы… Разговор заходил на второй круг, и Лика, повторив «целую», просто нажала на кнопку отбоя. Зевая с риском вывихнуть челюсть, она разделась, умылась, натянула свою пижамку, улеглась в постель, отправила маме эсэмэску, что у нее все хорошо, и тут же уснула. Ей снился сон, внутри которого она тоже спала на своей уютной кровати, заправленной накрахмаленным до хруста бельем. Бабушка признавала только такое постельное белье, накрахмаленное, чуть подсиненное, идеально отглаженное. Там, во сне, шестнадцатилетнюю Лушу разбудили тихие, словно крадущиеся, шаги. Привстав на локтях, она увидела через открытую дверь деда, который бесшумно, но быстро одевался, причем так, словно собирался на рыбалку. Свет он не включал, видимо не хотел разбудить бабушку. Едва слышно хлопнула дверь, ведущая на крыльцо, и все стихло. Правда, за рыбой, что ли, пошел? Так вроде с вечера не говорил ничего. Луша откинулась обратно на подушку, намереваясь снова заснуть. Известно же, что предрассветный сон самый сладкий. Однако заснуть не получалось. Мягкая и уютная постель казалась сделанной из камней, от которых начинали болеть бока. Луша ворочалась, пытаясь найти удобное положение, но оно все не находилось, и она встала, чтобы попить. Графин с водой стоял в соседней комнате, служившей гостиной и столовой. В нее выходили двери всех спален, и Луша, как давеча дед, старалась идти бесшумно, чтобы не потревожить бабушкин сон. Налив воды в стоящий рядом стеклянный стакан, не граненый, а тоненький, из гладкого стекла, с голубой каемочкой из васильков, Луше они очень нравились, она сделала несколько глотков. Взгляд ее упал на модные электрические часы, стоящие на телевизоре и светящиеся красными цифрами с мигающими точками между ними. Часы показывали 00:50, и это было странно, потому что время было не предрассветное. На рыбалку в такое время не ходили точно. И куда, спрашивается, отправился дед? Луша внутри сна испытывала сильную тревогу. Ей отчего-то казалось, что случилось что-то плохое, а если и нет, то вот-вот случится. На цыпочках вернувшись в свою комнату, она накинула поверх трикотажной ночнушки, в которой спала, ситцевый халат в цветочек, сверху теплую, связанную бабушкой кофту, как была босая, выскочила на крыльцо и побежала в сторону калитки. Дом за ее спиной был по-прежнему погружен в темноту. Как и дед, Луша не разбудила бабушку, и это было хорошо, потому что внучкину ночную прогулку та бы точно не одобрила. Знакомой до мельчайших подробностей дорогой она вышла к песчаным дюнам, за которыми начинался пляж. Почему она была уверена, что дед отправился именно туда, девочка не знала. Наверное, потому, что со стороны пляжа из темноты доносились какие-то смутные голоса. Луша выскочила из-под сосен, ступила на холодный песок и… проснулась от тихого, но настойчивого стука в дверь. Тяжело дыша, Лика села в постели, откинула одеяло, потому что телу было жарко. Снова неприятно бухало в груди сердце, но паника не распускала свои кольца, не сбивала дыхание, не наполняла сознание ужасом. Соскочив с кровати, она подошла к двери и открыла ее, удивляясь про себя, кому это понадобилось приходить к ней ночью. Коридор был совершенно пуст. Так, значит, ей показалось. Присниться, что кто-то стучит, ей не могло, потому что во сне снова была та ночь, когда не стало деда и убили Регину. Можно считать, что теперь она знает, как и почему оказалась на пляже? Или все это игры сознания, ложные воспоминания, наведенные во сне, и на самом деле все было по-другому? Она захлопнула дверь, подошла к журнальному столику, стоявшему у имевшегося в номере дивана, свернула крышечку у бутылки с водой, сделала несколько глотков, посмотрела на часы. Как и прошлой ночью, половина третьего. Со стаканом в руках Лика шагнула к окну, которое не занавешивала на ночь, несмотря на ярко освещенный бассейн. Картина, открывавшаяся взгляду, была очень красивой. Под темным небом синела в ярком свете фонарей вода в бассейне. Ночи теперь уже прохладные, поэтому от подогретой воды поднимался пар. Уходили ввысь сосны и трясли мохнатыми лапами елки. Деревянное строение бани по-черному, стоящей на краю бассейна, казалось похожим на лесную избушку какого-то сказочного существа.