Кое-где, как и сказал Фергюсон, встречаются маршрутные указатели, оранжевые флажки. Но потом, вот что странно, у развилки флажок почему-то оказывается не на правой – как должно быть – тропинке, а на левой. Я останавливаюсь, закрываю глаза, вызываю из памяти карту, которую запомнила перед стартом. Так и есть, флажок определенно не на той стороне. Кто-то ведет другую игру? Неважно. Карта надежно спрятана у меня в голове. Я оставляю флажок на месте и бегу дальше. Вскоре я перегоняю девушку, которая интересовалась моим самочувствием, потом нескольких других. Я там, в том месте, где бежать и дышать – это и есть все, и где все – это чувствовать землю под ногами и лететь вперед. Я вся забрызгалась грязью, когда бежала вдоль ручья, царапины на руке и колене сочатся кровью, но мне нет до этого никакого дела. Я обхожу двух девчонок, сбивших меня веткой на повороте. Обхожу с запасом. На их лицах удивление. Они пытаются прибавить, но не могут. И исчезают из виду у меня за спиной. Обгоняю еще одну. И еще нескольких. Я сбилась со счета – остался ли кто-то еще впереди? Пройти нормально меня уже не устраивает – я хочу быть первой. И прибавляю. Обхожу двух или трех мальчишек, потом еще нескольких, и далеко впереди появляется финиш, то место, откуда мы стартовали. Я прохожу вершину холма, и Фергюсон, Билл и с полдюжины парней подбадривают меня криками. Пересекаю финишную линию. Тренер смотрит, прищурясь, на секундомер и качает головой. – Ты что же, весь маршрут на спринте прошла? Я останавливаюсь, пытаюсь ответить, но не могу. Мир начинает кружиться… – Не отвечай! Пошла! Хрипя, сдерживая тошноту, бегу вокруг автомобильной стоянки. Бегу, понемногу сбавляя, и наконец, чувствуя, что меня уже не выворачивает наизнанку, останавливаюсь. К финишу подтягиваются мальчишки, потом девчонки. – Что случилось? – спрашивает Фергюсон, заметив кровь у меня на руке и ноге. Я пожимаю плечами. – Споткнулась. Все в порядке, «Скорая» не понадобится. Он смеется, достает аптечку и накладывает повязку на мое колено. – А мы с тобой хорошая пара, – говорит Бен, когда мы садимся в машину. – Да? – Я пришел первым из парней, ты – первой из девушек. – Ты пришел раньше меня – на сколько? Бен пожимает плечами. – Минут на пять, а что? – Мы стартовали через десять минут после вас. А значит, я прошла маршрут быстрее тебя. Удивление на лице Бена сменяется ухмылкой. – Хорошо. Теперь у меня появилась причина тренироваться усерднее. Он смотрит на мой «Лево» – 8.1 – и показывает свой – 7.9. – Ты и здесь меня обошла. – Автобус трогается, и Бен наклоняется ко мне. – Так что сейчас самое время… – Он говорит так тихо, что мне приходится наклониться, и я рада этому. Его тело пышет жаром, а мое холодеет с каждой секундой. – Время для чего? Бен уже не улыбается. – Я тут проверил кое-что, порасспросил… – О чем? – Тори не первая, кто исчез. В нашей школе были и другие Зачищенные, которые пропадали внезапно и без всякого объяснения. – Их возвращали, – шепчу я и невольно сжимаюсь от холода. Бен обнимает меня за плечи. – Это не все. Пропадали не только Зачищенные. Как те трое, которых увели в пятницу с Ассамблеи. Теперь их тоже нет, и такое случается не впервые. – То есть обычные люди тоже пропадают? Тех, кто был на Ассамблее, увели лордеры. Должно быть, они их и забрали. – Живот сводят спазмы. – Но зачем? – С ребятами дело более или менее понятное. Я слышал, что одного взяли с мобильным телефоном. Второй тоже был придурок, вечно лез в драки и во все такое. Может, в банде состоял? – А девушка? Бен пожимает плечами. – Ничего плохого она не сделала. Но была очень умная, задавала учителям неловкие вопросы. По истории. Типа, почему делалось так и не делалось этак. Задавала неловкие вопросы. Как Бен. – Тебе нужно остановиться. Перестань расспрашивать, а иначе можешь оказаться следующим. – Но как же Тори? Если никто не будет спрашивать, то никому и дела до нее не будет. Неужели не понимаешь? На ее месте может оказаться любой, ты или я. Нет, я должен выяснить, что с ней случилось. – Не хочу, чтобы ты исчез, – шепчу я, и он обнимает меня крепче. В его объятии глина и пот, и его сердце бьется под моим ухом. Парни сзади начинают шуметь и посвистывать. – Никаких обнимашек в автобусе! – кричит, обернувшись, Фергюсон. Я выпрямляюсь, но Бен не выпускает мою руку. Держит так же крепко, как держал руку Тори. Сюрприз! Автобус возвращается к школе, и там меня ждут двое, мама и папа. Я машу на прощание Бену и другим и иду к машине, грязная и усталая, с перевязанной коленкой. Тело как будто одеревенело, и каждый шаг дается с напряжением. Мама выскакивает из машины с перекошенным лицом. – Что, черт возьми, с тобой случилось? – Со мной все в порядке. И посмотри. – Показываю ей «Лево» – 6.6. Даже с учетом нашего невеселого разговора на обратном пути бег определенно наилучший способ для поддержания высокого уровня. – Посмотри, в каком ты состоянии! – Она поворачивается и с решительным видом направляется к мистеру Фергюсону. Папа тоже выходит из машины и оглядывает меня с головы до ног. – Здорово было, да? – улыбается он. – О да. – Улыбаюсь в ответ и прислоняюсь к машине, чувствуя, что иначе упаду. Папу я не видела с той ночи, когда он напугал меня в темной кухне. Но сейчас он совсем другой – довольный, спокойный, ничуть не похожий на того хмурого, сурового дознавателя, который расспрашивал меня едва ли не до полуночи. – Как прошло? – Закончила первой. – Ух ты! – Он поднимает руку. – Давай пять? – Что? – Подними руку… вот так. – Я поднимаю, и он хлопает ладонью о мою ладонь, а потом кивает вслед маме и подмигивает: – Если будешь продолжать, ей это не понравится. Терпеть не может грязь и кровь. Вечером на обед приходит Джазз. С лица Эми не сходит широкая глуповатая улыбка, мама изо всех сил старается казаться добрым драконом, а папа отпускает неудачные шутки. Джазз отзывается на «Джейсона» и почти не разговаривает, смирившись со своей участью и ограничившись двумя фразами: «да, пожалуйста» и «спасибо». Я сосредотачиваюсь на еде. – Проголодалась? – удивленно спрашивает мама, когда я тянусь за второй порцией жаркого с картошкой. Подливка и йоркширский пудинг – ням-ням. Пожимаю плечами. – Я пробежала сегодня десять километров. – Обязательно возьми овощей. – На моей тарелке уже лежат несколько похожих на крохотные деревья зеленых стебельков. Пока что мне удавалось их обходить. – Что это? – Брокколи. Ты что же, еще не пробовала? – удивляется она. – Не помню. – Все смотрят на меня, и мне ничего не остается, как подцепить зелень вилкой, отправить в рот и прожевать. Брокколи – упругая и ужасная. Пытаюсь проглотить, но организм протестует, и горло сжимается. Я давлюсь и кашляю. – Все хорошо? – Мама привстает со стула, но я поднимаю руку, и она садится. Кусочек брокколи проскальзывает дальше, а остальное, когда никто не смотрит, я выплевываю на салфетку, а потом отправляю в мусорную корзину. Отвратительно.