Что ж, стоит, наверное, рискнуть – и положиться на милость Господа. – Приходи днем в лавку, – велела она. – Принеси четыре ливра. Купишь «Латинскую грамматику». И прошу тебя, ни в коем случае не упоминай Эразма. Похоже, Пьера слегка напугала ее прямота, но он ответил: – Договорились. – А вечером отыщи меня на рыбном рынке. – В столь поздний час тут никого не будет. – Принеси с собою «Грамматику». – И что потом? – Доверься Господу. – Сильви отвернулась и ушла, не дожидаясь ответа. По дороге домой она не переставала молиться о том, чтобы ее решение оказалось правильным. Париж делился на три части. Самая крупная из них, которую называли просто – Город, занимала северный, правый берег реки Сены. Поселение на южном, левом берегу уступало Городу размерами и звалось Университетом – или Латинским кварталом, поскольку все студиозусы изъяснялись на латыни. Остров между берегами носил имя Ситэ; именно на нем проживала семья Сильви. Их дом располагался под сенью громадного собора Нотр-Дам. На первом этаже дома находилась лавка, книги хранились в шкафах с запертыми решетчатыми дверцами. Жилые покои размещались на втором этаже. Заднюю часть дома занимала печатная мастерская. Сильви со своей матушкой Изабель по очереди торговали в лавке, а Жиль Пало, муж и отец, не слишком удачливый торговец, трудился в мастерской. Сильви пожарила форель с луком и чесноком в кухоньке наверху и поставила на стол хлеб и вино. Откуда ни возьмись появилась домашняя кошечка Фифи. Сильви кинула ей рыбью голову, и кошка принялась насыщаться, причем начала с глаз рыбы. Сильви продолжала беспокоиться из-за случившегося утром. Придет ли студент, как обещал? Или вместо него явится стража с приказом об аресте всей семьи по обвинению в ереси? Жиль поел первым. Сильви ему прислуживала. Ее отец был крупным мужчиной, крепкие руки и широкие плечи выдавали привычку возиться с тяжелыми дубовыми печатными формами, заполненными литерами из сплава свинца и олова. В дурном настроении отец способен был коротким тычком левой отшвырнуть дочь к дальней стене комнаты, но форель оказалась нежной и вкусной, а потому Жиль пребывал в добром расположении духа. Когда Жиль поел, Сильви спустилась в лавку, отпустив пообедать матушку, а затем поменялась с нею местами, однако есть девушке не хотелось. После обеда Сильви вернулась в лавку. Покупателей не было, и Изабель не преминула спросить у дочери: – Ты чем так озабочена, милая? Сильви рассказала о Пьере Омане. Изабель нахмурилась. – Надо было договориться с ним о новой встрече, узнать его получше, прежде чем приглашать в лавку. – Знаю, мама, но под каким предлогом мне было назначать ему встречу? – Изабель вопросительно поглядела на дочь, и Сильви пояснила: – Сама знаешь, какая из меня кокетка. – Я рада, что у меня правильная дочь, – ответила Изабель. – Ты слишком честна, чтобы кружить головы парням. Ладно, сделанного не воротишь. Таков уж крест, который нам выпало нести. – Надеюсь, он не из тех, кто из-за угрызений совести бежит во всем признаваться исповеднику, – задумчиво проговорила Сильви. – Думаю, он просто испугается и не придет. Сдается мне, вы с ним больше не встретитесь. Сильви ждала совсем другого, но не стала говорить об этом матери. Семейный разговор был прерван приходом покупателя. Сильви изумленно воззрилась на человека, вошедшего в лавку. Большинство посетителей щеголяло дорогими одеяниями, что было легко объяснимо: бедняки не могли позволить себе покупать книги. Однако одежды этого молодого мужчины, пусть благопристойные, были простыми и сильно поношенными. Плотная накидка хранила следы долгих странствий, крепкие башмаки покрывал слой пыли. Он явно забрел сюда по пути откуда-то куда-то и выглядел уставшим и встревоженным. Девушка не могла не посочувствовать незнакомцу. – Мне нужно видеть Жиля Пало, – сказал тот с чужестранным выговором. – Я позову его, – откликнулась Изабель и выскользнула за дверь, что вела из лавки в мастерскую. Сильви стало любопытно. Что могло понадобиться этому страннику от ее отца? Или он желает купить какую-то особенную книгу? – Вы проделали долгий путь? – спросила она, заходя издалека. Прежде чем незнакомец успел ответить, в лавку вошел другой посетитель. Сильви его знала: это был церковник из собора. Нельзя сказать, что семейство Пало лебезило перед священниками, но они старались поддерживать с теми ровные отношения – во всяком случае, Изабель и Сильви старались. Жиль предпочитал отмалчиваться, но он, впрочем, вел себя так со всеми. – Добрый день, архидьякон Рафаил, – сказала Сильви. – Всегда рады вас видеть. Молодой человек в запыленной накидке заметно обеспокоился. Может, у него есть личная причина не любить архидьякона? – У вас есть Псалтырь? – спросил Рафаил. – Конечно. – Сильви отперла шкаф и достала книгу на латыни, предположив, что Рафаил не захочет приобретать текст на французском, пускай тот одобрен богословским факультетом Сорбонны. Должно быть, архидьякону потребовался подарок, ведь у него наверняка есть полная печатная Библия. – Вот, взгляните. Это прекрасный подарок. Тиснение на переплете золотом, печать в два столбца. Рафаил полистал книгу. – Очень красиво. – Пять ливров, – сказала Сильви. – Цена вполне разумная. Обычным людям такая сумма показалась бы занебесной, но архидьяконы – отнюдь не обычные люди. Тут появился третий посетитель, и Сильви сразу узнала в нем Пьера Омана. При виде его улыбчивого лица она ощутила мимолетное удовольствие. Оставалось лишь надеяться, что он проявит должную осмотрительность и не станет трепать языком при посторонних. Будет просто ужасно, если он ляпнет что-нибудь про Эразма в присутствии архидьякона и таинственного незнакомца. Вернулась Изабель. – Мой муж сейчас к вам выйдет, – сообщила она незнакомцу. Потом убедилась, что Сильви обслуживает архидьякона, и повернулась к третьему посетителю. – Что вам показать, мсье? Сильви перехватила материнский взгляд и состроила гримаску, чтобы дать понять, что этот посетитель – тот самый студент, о котором они беседовали ранее. Изабель ответила едва уловимым для стороннего взгляда кивком, показывая, что догадалась. Мать и дочь давным-давно освоили этот безмолвный способ вести разговор, их приучила к тому жизнь рядом с Жилем. – Мне нужна «Латинская грамматика», – сказал Пьер. – Уже несу. – Изабель подошла к нужному шкафу, достала книгу и положила ту на прилавок. Из мастерской вышел Жиль. Поскольку женщины обслуживали двоих посетителей из трех, он здраво предположил, что третий пришел к нему. – Да? – произнес он коротко. Жиль Пало не имел склонности любезничать, потому-то Изабель и старалась не допускать его в лавку. Незнакомец помешкал, явно смущенный многолюдьем в лавке. – Вы вроде хотели меня видеть, нет? – нетерпеливо бросил Жиль. – Э… да… У вас есть библейские истории на французском, с картинками? – Разумеется, есть, – ответил Жиль. – Эта книга продается лучше всех прочих. Могли бы спросить мою жену, чем отвлекать меня от работы. Уже не в первый раз Сильви захотелось, чтобы отец вел себя с покупателями повежливее. Однако и в самом деле странно: незнакомец назвал печатника по имени, а затем обратился с этакой вполне обычной просьбой. Девушка покосилась на мать и заметила, что та нахмурилась, тоже ощутив неправильность происходящего. Улыбчивый Пьер, как углядела Сильви краем глаза, прислушивался к разговору, очевидно заинтересовавшись. Архидьякон сказал ворчливо: – Библейские истории следует выслушивать от своих приходских священников. Если люди будут читать сами, они наверняка составят ошибочное мнение. Он положил на прилавок золотые монеты, расплачиваясь за Псалтырь. Или же люди поймут, о чем на самом деле говорится в Библии, подумалось Сильви. В те дни, когда простой народ не мог читать Библию, священники могли вещать что угодно, толковать Священное Писание, как им вздумается. Естественно, что их ужасала картина, когда свет Слова Божьего прольется на темные закоулки проповедей и церковных установлений. – Совершенно верно, ваше преподобие, – льстиво проговорил Пьер. – Прошу, не гневайтесь на скромного студента, дерзнувшего вмешаться. Мы должны держаться вместе, иначе, не приведи Господь, каждый сапожник и каждый ткач сможет основать себе по отдельной секте. Самостоятельные ремесленники, вроде сапожников и ткачей, считались наиболее уязвимыми перед протестантской ересью. Церковники полагали, будто эти занятия оставляют мастеровым слишком много времени на размышления. А еще, подумалось Сильви, они не такие пугливые, как крестьяне, и не слишком опасаются духовенства и нобилей. Девушку неприятно удивила подобострастность, выказанная Пьером. Ведь совсем недавно этот студент интересовался крамольными сочинениями. Она озадаченно посмотрела на Пьера, а тот ухмыльнулся – и подмигнул. Какой он все-таки милый… Сильви поспешила отвернуться, обернула покупку архидьякона отрезом грубого полотна и перевязала бечевой. Незнакомец в пыльной накидке неожиданно решил поспорить с архидьяконом. – Половина народа Франции в глаза не видела своих священников! – воскликнул он пылко. Это, конечно, преувеличение, мысленно поправила его Сильви, но нельзя отрицать, что много, слишком много священников пробавлялись доходами с паствы, ни разу в жизни не посетив собственных приходов. Архидьякон был, разумеется, о том осведомлен, а потому промолчал. Он взял Псалтырь и гордо удалился. – Вам завернуть «Грамматику»? – спросила Изабель у студента. – Будьте так добры. – Пьер протянул ей четыре ливра. – Вам нужна ваша книжка или нет? – недовольно справился у незнакомца Жиль. Путник наклонился, внимательно разглядывая картинки в книге, которую печатник выложил на прилавок. – Не торопите меня, – сердито ответил он. Этот человек не побоялся завязать спор с архидьяконом, и его нисколько не отвращали грубоватые манеры Жиля. У него внутри был крепкий стержень, чего сложно было ожидать по скромному облику. Пьер забрал покупку и ушел. В лавке остался всего один посетитель. У Сильви вдруг возникло такое чувство, будто гроза миновала. Посетитель захлопнул книгу, выпрямился и сказал: