– Мойте руки, мужчины! – позвала она. – Все готово. Барни, внучатый племянник, называл эту старушку тетушкой Бетси, хотя вся Севилья знала ее как Элису. Она была милой и добродушной, но красавицей ее не назвал бы никто. На лице сразу бросался в глаза громадный нос крючком. Широким плечам соответствовали крупные ладони и большие ступни. Тетушки исполнилось шестьдесят пять, но и в этом почтенном возрасте она сохранила живость и свойственную более молодым округлость фигуры. Барни припомнилось, как говаривала другая его бабушка, в Кингсбридже: «В молодости моя сестрица Бетси была сущей занозой, вот почему ее отправили в Испанию». Сейчас было почти невозможно вообразить, чтобы тетушка Бетси творила что-нибудь этакое. Она вела себя весьма осмотрительно и мудро. Так, она предостерегла Барни насчет того, что Херонима Руис тщательно блюдет свои интересы и наверняка выйдет замуж за того, кто окажется намного богаче англичанина. Бетси воспитывала Карлоса с тех пор, как умерла родами его мать. Отец же Карлоса умер совсем недавно, за несколько дней до приезда Барни. В итоге дом как бы поделили надвое: мужчины обитали с одной стороны арки, а Бетси, владелица дома, занимала другую половину. Стол накрыли тоже во дворе. Тут было принято есть на открытом воздухе, если только не становилось вдруг слишком уж холодно. Мужчины принялись поглощать яйца с луком и пшеничный хлеб, запивая еду слабым местным вином. Они были сильными мужчинами, занимались тяжелым трудом и потому ели обильно. Эбрима завтракал вместе со всеми. В богатых семействах рабов обычно к хозяйскому столу не допускали, однако Карлос был мастеровым, зарабатывал на жизнь собственными руками, а Эбрима трудился с ним бок о бок. Впрочем, раб держался скромно, как и подобало, и никто не подумал бы, что он ровня остальным. Барни продолжал восхищаться технической сметкой Эбримы и его предложением насчет мехов. – Ты столько знаешь о литье, – сказал он, обращаясь к рабу. – Тебя научил отец Карлоса? – Нет, мой отец был мастером по железу. – Ого! – Карлос изумился. – Мне и в голову не приходило, что африканцы плавят железо. – А как, по-твоему, мы делаем мечи для войн? – Ну да… И как же ты стал рабом? – Мы воевали с соседями. Меня взяли в плен. Там, откуда я родом, пленников обыкновенно обращают в рабство. Рабы трудятся на полях победителей. Но мой хозяин умер, а его вдова продала меня работорговцу-арабу… Потом было много всего, но в конце концов я осел в Севилье. Раньше Барни не расспрашивал Эбриму о его прошлом, и теперь ему стало любопытно. Скучает ли Эбрима по дому или африканцу нравится в Севилье? На вид Эбриме лет сорок; в каком же возрасте он стал рабом? Тоскует ли он по своей семье? Но Эбрима опередил юношу: – Могу я вас кое о чем спросить, мистер Уиллард? – Конечно. – В Англии есть рабы? – Ну, не совсем… – Что вы хотите сказать? – уточнил Эбрима, помолчав. Барни поразмыслил, прежде чем ответить. – В Кингсбридже, городе, где я родился, живет португальский ювелир по имени Родриго. Он покупает дорогие ткани, кружева и шелк, потом расшивает их жемчугом и делает головные уборы, платки, вуали и прочую дребедень. Женщины без ума от его поделок. Жены богатеев съезжаются к нему со всего запада Англии и скупают все подряд. – У него есть рабы? – Когда он приехал в Кингсбридж пять лет назад, при нем был конюх из Марокко по имени Ахмед, отлично ладивший с животными. Вести об этом быстро разошлись, и горожане стали платить Ахмеду, чтобы тот поухаживал за их лошадьми. Вскоре Родриго обо всем узнал и потребовал с конюха деньги, но Ахмед не пожелал подчиниться. Тогда Родриго обратился к суду четвертной сессии[21], заявил, что эти деньги его, поскольку Ахмед – его раб. Но судья Тилбери решил так: «Ахмед не нарушал английских законов». Родриго проиграл, Ахмед сохранил деньги. Теперь у него собственный дом, и он процветает, леча лошадей. – Значит, англичане держат рабов, но если раб уходит, хозяин не может его вернуть? – Именно так. Барни заметил, что его история взволновала Эбриму. Быть может, африканцу возмечталось уехать в Англию и обрести свободу? Тут разговор прервался. Карлос и Эбрима оба внезапно подобрались и уставились на арку в стене. Барни повернулся в ту же сторону и увидел троих мужчин, вошедших во двор. Первым шагал широкоплечий усатый коротышка в богатом наряде, а по обоим бокам, отставая на шаг-другой, его сопровождали мужчины повыше, судя по неприметной одежде, слуги – пожалуй, телохранители. Барни никогда раньше не встречал никого из этой троицы, но сразу опознал в них угрозу. Карлос заговорил намеренно ровным тоном: – Доброе утро, Санчо Санчес. – Карлос, друг мой! – откликнулся Санчес. Барни подумал, что ни за какие коврижки не счел бы их друзьями. Тетушка Бетси встала из-за стола. – Прошу вас, сеньор Санчес, присаживайтесь. – Слова были радушными, но тон заставлял насторожиться. – Позвольте чем-нибудь вас угостить. – Спасибо, сеньора Крус, не стоит, – ответил Санчес. – Вот от вина не откажусь. Он уселся на место тетушки Бетси. Двое других мужчин остались стоять. Санчес завел беседу о ценах на руду и олово, и Барни сообразил, что это, должно быть, тоже мастер по металлу. Далее обсудили войну с Францией и охватившую город хворь, то ли падучую, то ли лихорадку, которая не щадила ни бедных, ни богатых. Карлос отвечал односложно, о еде никто и не вспоминал. Наконец Санчес перешел к делу. – Ты хорошо справляешься, Карлос, – сказал он покровительственно. – Когда умер твой отец, упокой, господи, его душу, я уж было подумал, что одному тебе никак не совладать с мастерской. В двадцать один-то год, проучившись подмастерьем, ты обязан был, конечно, попытаться, но я думал, что ты не сдюжишь. А ты всех удивил. – Спасибо на добром слове, – ответил Карлос, дожидаясь продолжения. – Год назад я предлагал выкупить твою мастерскую за сотню эскудо. Карлос выпрямил спину, расправил плечи и выставил вперед подбородок. Санчес примирительно вскинул руку. – Согласен, цена малая, но именно столько она стоила, как мне казалось, после смерти твоего отца. – Это предложение было оскорбительным, – холодно произнес Карлос. Двое телохранителей пошевелились. Обычно разговоры об оскорблениях заканчивались насилием. Санчес, впрочем, держался по-прежнему самоуверенно – то ли притворялся, то ли впрямь был таким толстокожим, Барни никак не мог разобраться. Он не стал извиняться за былую обиду, наоборот, заговорил таким тоном, будто это Карлос когда-то его уязвил. – Я понимаю твои чувства, поверь. Но у меня двое сыновей, и я хочу пристроить каждого из них к собственному делу. Сейчас я готов заплатить тебе тысячу эскудо. – Словно прикинув, что Карлос не силен в счете, он добавил: – Это в десять раз больше старой цены. – Все равно слишком мало, – ответил Карлос. Барни решил вмешаться и спросил Санчеса: – Почему вы не построите мастерскую для своего второго сына? Санчес одарил юношу надменным взором, будто только теперь заметил постороннего. Должно быть, он полагал, что Барни станет молчать, пока к нему не обратятся. На вопрос ответил Карлос: – У нас в Испании всем в ремеслах заправляют корпорации. Они как английские гильдии, разве что сильнее привержены старине. Корпорация ограничивает число печей в городе. – Правила требуют высокого качества, – прибавил Санчес, – а мошенников изгоняют из дела. – А еще следят, чтобы дешевое сырье не обрушило цены, верно? – проявил осведомленность Барни. Карлос кивнул. – Санчес входит в городской совет мастеров по металлу, Барни. Гость утратил всякий интерес к юноше-англичанину. – Карлос, мой друг и сосед, ответь, пожалуйста, на простой вопрос. За какую цену ты уступишь мне свою мастерскую? Карлос покачал головой. – Она не продается. Санчес с видимым усилием подавил вспышку гнева и заставил себя улыбнуться. – Могу предложить полторы тысячи. – Я не продам ее и за пятнадцать тысяч. Барни заметил, что тетушка Бетси тревожится все сильнее. Она, очевидно, боялась Санчеса и опасалась, что Карлос своим упрямством изрядно того разозлит. Карлос тоже углядел беспокойство тетушки и продолжил чуть дружелюбнее: – Но благодарю вас за ваше щедрое предложение, сосед Санчо. Прозвучало любезно, но совершенно неискренне.