– Я многому научился. Мой отец построил там причал и амбар, а дядюшка Дик теперь всем заправляет. – Отец Неда умер десять лет назад, и с тех пор делами занималась его мать. – Мы возим английскую железную руду, олово и свинец из Кума в Кале, а оттуда продаем по всей Европе. Нед не стал уточнять, что Кале был основой их семейного достатка. – Война не мешает? – Ролло подразумевал, что Англия воевала с Францией, но интересовала его, совершенно очевидно, не сама война, а та угроза, какую она сулила доходам Уиллардов. – Кале хорошо защищен, – отмахнулся Нед, хотя в глубине души сам в том сомневался. – Его окружают форты, которые прикрывали город все двести лет, что он принадлежит Англии. – Терпение юноши иссякло. – Марджери дома? – Зачем ты хочешь ее видеть? Таких вопросов обычно не задают, но Нед предпочел притвориться, что не заметил грубости, и раскрыл свою дорожную суму. – Я привез ей подарок из Франции. – Он достал из сумы аккуратно сложенный отрез искрящегося шелка лавандового отлива. – Думаю, цвет должен подойти. – Она не захочет тебя видеть. Нед нахмурился. Что это значит? – А мне кажется, захочет. – Назови хоть одну причину, почему. Нед помедлил, тщательно подбирая слова: – Дело в том, Ролло, что я влюблен в твою сестру, и она, по-моему, разделяет мои чувства. – Позволь тебя заверить, юный Нед, что за год твоего отсутствия многое изменилось, – снисходительно изрек Ролло. Ерунда какая-то. Должно быть, Ролло над ним попросту потешается, в своей обычной манере. – Все же будь добр, позови ее. Ролло улыбнулся, и Нед забеспокоился сильнее прежнего: этакая улыбочка возникала на губах Ролло всякий раз, когда тому разрешали всыпать розог младшим ученикам. – Марджери помолвлена и скоро выйдет замуж. – Что? – Нед ошарашенно уставился на брата Марджери, чувствуя себя так, будто его огрели дубинкой по темечку. Да, он не знал, как его встретят, но ничего подобного даже подумать не мог. Ролло молчал и продолжал улыбаться. – За кого? – спросил Нед первое, что пришло в голову. – Она выйдет замуж за виконта Ширинга. – За Барта? – не поверил Нед. Это было попросту невозможно. Среди всех молодых мужчин страны туповатый и вечно хмурый Барт Ширинг казался последним, кто способен пленить сердце Марджери. Конечно, возможность в один прекрасный день стать графиней Ширинг прельстила бы множество девушек, но Марджери, в чем Нед не сомневался, была не из их числа. Во всяком случае, так он думал год назад. – Ты, верно, шутишь? – прибавил Уиллард, помолчав. Вопрос был глупым, и Нед сам это сообразил. Да, за Ролло водилась привычка измысливать всякие каверзы, но вот склонностью к дурацким розыгрышам он не отличался, потому что не терпел оказываться в смешном положении – а тут его наверняка обсмеяли бы, стань известно другим об этой выдумке. Ролло пожал плечами. – О помолвке объявят завтра, на пиру у графа. Завтра, на двенадцатый день Рождества. Если граф Ширинг устраивает пиршество, значит, семейство Неда точно будет среди приглашенных. И Нед собственным ушами услышит объявление о помолвке – конечно, если Ролло не обманул. – Она любит его? – выдавил из себя Нед. Ролло явно не ожидал подобного вопроса, и настала его очередь растеряться. – Не вижу, с какой бы стати обсуждать это с тобою. Уклончивость Ролло побуждала предположить, что ответом будет «нет». – А ты почему так заерзал? Ролло оскалился. – Проваливай-ка подобру-поздорову, не то я поколочу тебя, как обычно! Нед расправил плечи. – Мы больше не в школе, Ролло. Еще посмотрим, кто кого поколотит. Ему и вправду хотелось подраться, ярость застилала глаза, и было все равно, кто в итоге возьмет верх. Но Ролло все-таки сдержался. Он просто подошел к входной двери и распахнул ту настежь. – Уходи, – сказал он. Нед помедлил. Уходить, не повидавшись с Марджери, было не с руки. Знай он, где ее комната, можно было бы кинуться мимо Ролло, взбежать наверх… Но будет глупо, если он примется открывать все двери подряд в чужом доме. Уиллард положил отрез шелка обратно в сумку. – Еще поглядим, чья возьмет. Ты не сможешь держать ее взаперти вечно. Рано или поздно я встречусь с нею. Ролло не ответил, так и стоял у распахнутой двери. Неда подмывало пихнуть его, но он справился с соблазном: они теперь мужчины, а мужчины не затевают драк по столь мелким поводам. Что ж, придется уйти. Он снова замешкался, прикидывая, как лучше поступить, ничего не придумал – и вышел наружу. – Не торопись возвращаться, – бросил Ролло ему вслед. Нед медленно двинулся в ту сторону, где стоял родительский дом, в котором он когда-то появился на свет. Дом Уиллардов тоже располагался на главной улице, напротив западного фасада собора. Его не раз перестраивали и расширяли за минувшие годы, а потому здание, со всеми пристройками, словно неприглядно расползалось по нескольким тысячам квадратных футов. Но Нед помнил, что ему нравился этот дом, – с огромными очагами, просторной столовой, где частенько случались веселые посиделки, и с мягкими перинами на кроватях. Владели домом Элис Уиллард и двое ее сыновей – а еще, разумеется, бабушка, мать покойного отца Неда. Войдя внутрь, Нед застал матушку в общей комнате, которая служила ей кабинетом, когда она покидала амбар на набережной. При виде сына Элис выскочила из-за письменного стола, кинулась к юноше, обняла и расцеловала. Сразу бросилось в глаза, что она пополнела за минувший год, но Нед не стал говорить этого вслух. Он огляделся. Помещение ничуть не изменилось, и его любимая картина висела на прежнем месте. Эта картина изображала Христа и прелюбодейку, окруженных толпою витийствующих фарисеев, что желали побить женщину камнями. Матушка часто повторяла фразу из Библии: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень»[2]. Отчасти картина ввергала в искушение – груди женщины были обнажены, и не так давно это зрелище вызывало у Неда весьма яркие видения и сны. Из окна открывался вид на рыночную площадь, за которой высился величественный фасад огромного собора, с длинной вереницей стрельчатых окон и сводчатых арок. Этот вид сопровождал Неда, сколько он себя помнил, менялось разве что небо, то зимнее, то весеннее, то летнее. Почему-то этот вид внушал смутную уверенность в собственных силах. Люди рождаются и умирают, города возникают и исчезают, войны начинаются и заканчиваются, а Кингсбриджский собор будет стоять до самого дня Страшного суда. – Значит, ты ходил в собор вознести молитву? – сказала матушка. – Молодец. Нед не стал ее обманывать. – А потом пошел к Фицджеральдам. – На ее лице промелькнула тень неудовольствия, и он прибавил: – Ты ведь не сердишься, что я сначала пошел туда? – Сержусь, но не сильно, – ответила Элис. – Я еще помню, каково быть молодой и любить. Ей исполнилось сорок восемь. После смерти Эдмунда все говорили, что она должна снова выйти замуж, и маленький Нед, которому тогда стукнуло восемь, боялся, что мама приведет в дом сурового отчима. Однако она предпочла остаться вдовой, хотя минуло уже десять лет, и ему все чаще казалось, что матушке никто не нужен. – Ролло сказал мне, что Марджери собралась за Барта Ширинга. – Прости, милый, я знала, что кто-нибудь да проговорится. Бедняжка Нед, мне так жаль! – Разве у ее отца есть право указывать ей, за кого идти замуж? – Отцы ждут, что их будут слушаться. Нам с твоим отцом не пришлось о таком беспокоиться. Будь у нас дочка… которая бы выжила… Нед понял, что она имела в виду. До Барни матушка родила двоих девочек. На кладбище с северной стороны собора имелись два крохотных надгробия, и Неду доводилось там бывать. – Женщина должна любить своего мужа, – убежденно сказал он. – Ты бы не заставляла свою дочь выходить за животное вроде Барта. – Может быть, сынок, может быть. – Что не так с этими людьми? – Сэр Реджинальд верит во власть и силу. Он мэр и думает, что дело олдермена[3] – принимать решения и требовать их исполнения. А когда мэром был твой отец, он говорил, что дело олдермена – править городом и служить городу. – Это одно и то же! – воскликнул Нед раздраженно. – Только разными словами! – Нет, – возразила матушка. – Это значит по-разному смотреть на мир. 2