Эти зловещие слова напугали Марджери. Она заподозрила, что могла недооценить решимость своих родителей. Было ошибкой выплескивать раздражение. Надо поскорее успокоиться и мыслить логически. Все еще возбужденная, но сумевшая себя обуздать, она произнесла: – Я вам не принцесса! Мы джентри[7], а не аристократы. Мой брак не обязан быть политическим союзом. Я – дочь купца. Люди вроде нас политических браков не устраивают. Это разъярило сэра Реджинальда, его лицо побагровело. – Я – рыцарь! – Но не граф! – Я веду свой род от Ральфа Фицджеральда, ставшего графом Ширинга двести лет назад! И Барт тоже! А Ральф Фицджеральд был сыном сэра Джеральда и братом Мерфина, строителя моста. В моих жилах течет кровь английского дворянства! Марджери устрашилась сильнее прежнего: она не только осмелилась пойти против несгибаемой воли отца, но и уязвила его семейную гордость. Этакое сочетание преодолеть будет непросто. Ладно, главное – ни за что не проявлять слабость. Она повернулась к Барту. Уж ему-то вряд ли нужна невеста, не желающая выходить замуж. – Приношу извинения, лорд Ширинг, но я выйду за Неда Уилларда. – Святые угодники! – возмутился сэр Реджинальд. – Не бывать этому! – Но я люблю Неда Уилларда! – Ты слишком молода, чтобы хоть в кого-то влюбляться! А твои Уилларды вдобавок почти протестанты! – Они ходят к мессе, как и положено. – Все равно! Ты выйдешь за виконта Ширинга! – Нет, – сказала Марджери, спокойно и решительно. Барт между тем постепенно приходил в себя. – Знал ведь, что с нею будет непросто, – пробормотал он. – Ей просто нужна твердая рука, – пояснил сэр Реджинальд. – То есть порка? Леди Джейн поспешила вмешаться. – Подумай как следует, Марджери, – предложила она. – Однажды ты станешь графиней, а твой сын родится графом. – Только это вам и нужно! – Марджери услышала, как ее голос срывается в крик, но ничего не могла с собою поделать. – Хотите, чтобы ваши внуки родились знатными, да?! – По вытянувшимся лицам родителей она поняла, что угадала, и презрительно добавила: – Ну так вот, я не стану племенной кобылой, сколько бы вы ни грезили о знатности! Едва выпалив эти слова, она сообразила, что зашла слишком далеко. Ее оскорбление поразило отца в самое больное место. Сэр Реджинальд расстегнул ремень. Марджери испуганно попятилась – и наткнулась на письменный стол. Не сбежать… Отец схватил ее левой рукой за шею, притянул к себе. Перед глазами мелькнула медная пряжка ремня, и девушке сделалось настолько страшно, что она взвизгнула. Сэр Реджинальд кинул дочь на стол, заставил унизительно согнуться. Марджери пыталась вырваться, но с отцом ей было не справиться, он легко ее удерживал. – Пожалуйста, оставьте нас, лорд Ширинг, – попросила леди Джейн. Эта просьба напугала девушку еще сильнее. Хлопнула дверь, ремень со свистом распорол воздух, боль пронзила заднюю поверхность бедер. Тонкое платье не смогло защитить от удара. Марджери завопила – раз, другой, третий… – Думаю, хватит, Реджинальд, – снова подала голос мать. – Пожалеешь розгу – испортишь ребенка, – возразил отец. С этой прописной истиной дети были знакомы не понаслышке, ведь все взрослые считали порку самым надежным средством вразумления непослушных юнцов. – Вообще-то в Библии сказано по-другому, – поправила леди Джейн. – Там говорится: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[8]. Сына, не дочь. Сэр Реджинальд хмыкнул. – В Писании, жена, также сказано: «Не оставляй юноши без наказания»[9], разве нет? – Она почти взрослая. И мы оба знаем, что Марджери бесполезно так учить. От наказаний она только больше упрямится. – Так что нам делать? – Положись на меня. Я потолкую с нею, когда она успокоится. – Хорошо. – Согласие отца вроде бы означало, что с унижением покончено, но тут ремень свистнул снова, боль вновь пронзила исстрадавшиеся бедра, и девушка опять не сдержала вопля. А потом отцовские сапоги протопали по полу, сэр Реджинальд вышел из библиотеки, и все и вправду закончилось. 3 Нед не сомневался, что встретит Марджери на пиру у графа Суизина. Ведь ее родители вряд ли смогут удержать девушку взаперти. Это все равно что прилюдно устроить скандал. Все сразу примутся судачить, почему Марджери не приехала. Оставленные повозками колеи в грязи замерзли, Недов пони шел осторожно, выбирая, куда ступить на коварной поверхности. Исходившее от животного тепло согревало тело, но вот руки и ноги стыли от холода. Рядом с Недом, верхом на приземистой кобыле с широким крупом, ехала мать. Владение графа Ширинга, Новый замок, располагалось в дюжине миль от Кингсбриджа. Дорога заняла почти половину короткого зимнего дня, и Нед изнывал от нетерпения. Он должен повидаться с Марджери, и не только потому, что ему безумно хочется ее увидеть; нет, необходимо разобраться, что, черт подери, происходит. Наконец впереди показался замок. Новым его прозвали еще полторы сотни лет назад. Совсем недавно граф возвел себе дом на развалинах средневековой крепости. Стужа выбелила уцелевшие остатки старинных укреплений, сложенные из того же серого камня, что и стены кингсбриджского собора, украсила их затейливыми узорами. Подъехав ближе, Нед различил звуки празднества – громкие приветствия, хохот и музыку, которую играли деревенские музыканты: рокотал барабан, звала плясать скрипка, завывали волынки. Гомон голосов и прочий шум обещали жар от костров, горячую еду и что-нибудь крепкое для поднятия духа. Нед наподдал пятками, пуская лошадь рысью. Ему не терпелось добраться до места и положить конец своему смятению. Неужто Марджери и впрямь любит Барта Ширинга и готова выйти за того замуж? Дорога вела к воротам. Грачи, восседавшие на замковых стенах, встречали вновь прибывающих хриплыми криками, словно насмехаясь над ними. Подъемный мост давно исчез, ров засыпали, однако в надвратной башенке до сих пор сохранились узкие бойницы. Нед миновал ворота и въехал на заполненный людьми двор. Разряженные гости бродили среди лошадей и повозок, мимо сновали графские слуги. Нед передал поводья своего пони конюху и присоединился к тем, кто вереницей двигался к дому. Марджери нигде не видно. На дальней стороне двора возвышалось современное кирпичное здание, примыкавшее к старинным замковым постройкам; его будто подпирали с обоих краев часовня и пивоварня. За те четыре года, что минули с возведения дома, Неду довелось лишь единожды тут побывать, и он не мог не восхититься чередой больших окон и рядами печных труб на крыше. Затмевавшее собою дома богатейших торговцев Кингсбриджа, это здание было самым крупным из всех, какие юноше случалось видеть; возможно, в Лондоне найдутся дома и побольше, но там он никогда не бывал. Граф Суизин утратил свое положение в правление Генриха Восьмого, ибо не одобрял затеянного королем разрыва с папой, зато пять лет назад, когда к власти пришла ревностная католичка Мария Тюдор, он снова сделался богатым и важным и пользовался покровительством короны. Все это сулило роскошный пир. Нед вошел в дом и очутился в просторной зале с потолком высоко вверху. Благодаря большим окнам в зале было светло даже зимним днем. Стены были отделаны лакированными дубовыми панелями, поверх которых висели шпалеры с изображением охотничьих сцен. В двух громадных очагах, по одному в каждом конце длинного помещения, потрескивали горящие дрова. На галерее, что тянулась вдоль трех из четырех стен, наяривали те самые музыканты, чью игру юноша услышал издалека. А высоко на четвертой стене красовался портрет отца графа Суизина, с графским жезлом в руке. Некоторые гости, разбившись на восьмерки, отплясывали задорный деревенский танец, то брались за руки, образуя подвижные круги, то расходились, чтобы выкинуть коленце-другое. Прочие вели разговоры, возвышая голоса, чтобы перекричать музыку и топот ног плясунов. Нед взял деревянную чашку с горячим сидром и стал осматриваться. Поодаль, неодобрительно поглядывая на пляшущих, стоял судовладелец Филберт Кобли с семейством; все они были одеты в черное с серым. Кингсбриджские протестанты были этаким наполовину тайным кружком – все знали, что они есть, и многих могли бы назвать поименно, однако их существование в открытую не признавалось; точно так, подумалось Неду, как с теми мужчинами, что любят мужчин, а не женщин. Конечно, протестанты не сознавались в своих убеждениях, потому что тогда их стали бы пытать, требуя отречения, и сожгли бы на костре, посмей они отказаться. Когда их спрашивали, во что они верят, эти люди обычно отвечали уклончиво. Они исправно посещали католические богослужения, как полагалось по закону, однако не упускали случая осудить непристойные песенки, платья с глубоким вырезом, обнажавшие грудь, и пьянство священников. А одеваться скромно закон не запрещал. Нед был знаком почти с каждым из гостей. С более молодыми из них он вместе ходил когда-то в кингсбриджскую грамматическую школу, а девиц дергал за волосы по воскресеньям после службы. С более старшими, местными нобилями, ему тоже доводилось встречаться, ибо они постоянно заходили по делам к его матери. Высматривая Марджери, он вдруг заметил незнакомца, длинноносого мужчину лет тридцати-сорока, с редеющими темно-русыми волосами и щегольской бородкой, подстриженной по последним веяниям. Невысокий и худощавый, этот незнакомец был облачен в темно-красный камзол, выглядевший неприлично дорогим. Он беседовал о чем-то с графом Суизином и сэром Реджинальдом Фицджеральдом. Неда поразило поведение местных нобилей: хорошо одетый незнакомец был им явно не по нраву – вон, Реджинальд скрестил руки на груди, а Суизин широко расставил ноги и подбоченился, – однако слушали они очень внимательно. Музыканты доиграли очередную мелодию, и в наступившей относительной тишине Нед заговорил с Дэниелом, сыном Филберта Кобли; на пару лет старше Неда, тот отличался полнотой, лицо у него было круглое и бледное. – Кто это? – спросил Нед, указывая на мужчину в красном камзоле. – Сэр Уильям Сесил, управляет владениями принцессы Елизаветы. Елизавета Тюдор приходилась королеве Марии младшей единокровной сестрой. – Слыхал я о нем, – проговорил Нед. – Он же был канцлером, да? – Верно. В ту пору Нед был еще слишком молод, чтобы следить за политикой, но имя Сесила ему запомнилось: матушка часто восхищалась этим человеком. На вкус Марии Тюдор, Сесил недостаточно доказал свою приверженность католичеству, и, став королевой, она отправила канцлера в отставку, а потому теперь он исполнял куда более скромные обязанности, приглядывая за имуществом Елизаветы. Интересно, что он здесь делает? Матушке наверняка захочется увидеть Сесила своими глазами. Вдобавок гость явно привез какие-то новости, а Элис была поистине одержима новостями. Она сызмальства внушала сыновьям, что знания способны принести богатство – или уберечь от разорения. Но, поискав взглядом мать, Нед внезапно заметил Марджери и мгновенно забыл об Уильяме Сесиле. Облик Марджери его потряс. Она выглядела совсем взрослой, будто прошло пять лет, а не всего один год. Вьющиеся русые волосы уложены в изысканную прическу и прикрыты мужской шляпой с пышными перьями. Белый кружевной воротничок облегал шею и будто освещал лицо девушки. Невысокая ростом, она вовсе не была худой, и жесткий лиф светло-голубого платья не скрывал милых взору округлостей фигуры. Как обычно, ее лицо не знало покоя. Она то улыбалась, то поднимала брови, то наклоняла голову, а выражения удивления, недоверия, насмешки и восторга сменяли друг друга. Нед понял, что таращится на нее, как было всегда, и на мгновение возникло такое чувство, словно в зале нет никого, кроме них двоих. Очнувшись от столбняка, он стал протискиваться сквозь толпу. Марджери заметила его. Сперва ее лицо озарилось довольной улыбкой, и это несказанно обрадовало Неда; затем, как погода весенним днем, все резко изменилось и на лице девушки отразилось беспокойство. Чем ближе он подходил, тем шире становились ее глаза, в которых читался испуг; она словно просила его уйти, но Нед не отступал. Им нужно поговорить! Оказавшись рядом, он не успел раскрыть рта – Марджери его опередила. – Иди за мной, как только начнут «Охоту на оленя», – велела она негромко. – И ничего не спрашивай.