Вечером обошлось без серенад, а ранним утром, в сопровождении моих мосарабов и негрил, мы отправились на турнир… Глава 18 Похожие в своих угловатых доспехах на сказочных чудовищ, дестриеры с места рванули вперед, сразу развив впечатляющую скорость. Удары копыт по утоптанной ристалищной дорожке отдались дрожью деревянных трибун. Через мгновение корончатые наконечники копий, перевитых лентами в цветах их обладателей, врезались в щиты противников и с треском разлетелись на куски. Всадник в черно-желтом сюркотте, как камень из пращи, вылетел из седла и с лязгом покатился по земле, теряя куски доспеха. Конь его противника встал на дыбы, на мгновение показалось, что седок удержится, но лопнули подпруги и Гийом де Кевр вместе с седлом грохнулся на дорожку. Навершие его штеххелма в виде лебедя, распростершего крылья, слетело с креплений и повисло на боку шлема, вызвав гомерический хохот на трибунах простолюдинов. К бойцам мигом метнулись пажи с помощниками герольдов и утащили в шатры. Некоторое время над ристалищем стоял сдержанный гул. Через несколько минут персеваны вернулись и о чем-то доложили герольдмейстеру, после чего он отправился к маршалу турнира. Над трибунами понеслись нетерпеливые крики. Вдруг резко взвыли фанфары. Герольдмейстер дождался, пока стихнет рев, приосанился и речитативом заголосил: — Аннибалу де Летелье и Гийому де Кевр присуждается поражение. Ввиду их полной неспособности продолжать состязание, я объявляю победителем сего турнира Франциска де Вертю!!! Его слова взорвали уже трибуны знати. Сторонники искупавшихся в пыли претендентов бурно негодовали, а приверженцы графа де Вертю, наоборот, разразились ликованием. Таким образом, не проведя ни одного поединка, оный претендент формально выиграл турнир. А я облегченно вздохнул. Турнир дело такое, всякое может случиться. Втихомолку зевнул и скосил глаза на трибуны. Франциск, склонившись к дюшесе, что-то шептал ей. Баронесса де Виллекье, мать потенциального победителя, выглядела абсолютно бесстрастной. Ну-ну… В отдельной ложе разместилась Феодора в окружении своей свиты — наикрасивейших девушек бретонского двора. Выглядела она шикарно — портные за ночь сотворили совершеннейшее чудо средневекового швейного искусства. Платье из золотой парчи, расшитое по лифу алыми розами с бутонами, инкрустированными мелкими лалами, просто слепило взгляд. Золотая диадема из наследства франкского посла завершала общее великолепие. Феодора пока вела себя образцово-показательно, тщательно маскируя заинтересованность, и вообще напоминала собой красивую величавую статую. Умница девочка. Нет, все-таки удивительного таланта ребенок. Горжусь! Возле громадного шатра, выполненного в гербовых цветах виновницы торжества, суетливыми муравьями сновали слуги, сервируя праздничный стол. При взгляде на эту картинку, у меня в ушах послышался звон монет… Только сам шатер обошелся в четыре десятка экю, не говоря уже о расходах на провиант и вино. То ли дело угощение для простолюдинов — им просто закупили два десятка овец и пару бычков, и теперь без особых затей жарили на вертелах. Для них же организовали свой турнир, где два десятка молодцов стреляли по мишеням из арбалетов, а все желающие испытать силу и выиграть призы могли вволю тузить друг друга дубинками или кулаками. Чем активно и занимались. А для общего развлечения старалась целая команда шутов. Оные состязались на ослах, а вместо оружия использовали дохлых кур и гусей. Тьфу, мерзость… Пока я обозревал ристалище, накал на трибунах достиг своего апогея. Протестовали как простолюдины, так и знатные: все были разочарованы таким скорым окончанием зрелища. А я, наоборот, был доволен как медведь, добравшийся до меда — потому что не выспался, раны все еще продолжали донимать, к тому же зверски хотелось есть. И вообще, баловство все это… — Нажраться хочу… — угрюмо буркнул Тук, сидевший рядом со мной. — И бабу… — И я… Распорядители турнира и представители сторон отправились советоваться с дюком. Только я порадовался, что все скоро закончится, как раздался рев герольдмейстера: — Слушайте, слушайте!.. После его речи я втихомолку выругался. Потому что отдых откладывался, так как граф де Вертю любезно согласился дать утешительное удовлетворение проигравшим партиям. Сторонники де Кевра и де Летелье объединялись в один отряд числом в двадцать бойцов и должны были сражаться пешим порядком против отряда такой же численности сторонников де Вертю. — Держи… — сунул я флягу с арманьяком Туку. — Это уже поинтереснее… — Ага… — Скотт с наслаждением присосался к горлышку. — Все будет нормально, монсьор. Мои остолопы записались в отряд к конту, а они… ого-го… порвут всех… — Да мне все равно, — честно ответил я. — Один хрен, бастард уже победил. А эта толкотня — лишь на потеху толпе… Эй… стой… — окликнул я слугу, разносившего лакомства по трибуне. — Свободен! — Логан вырвал у него блюдо с сыром и ветчиной. — Прошу, монсьор… Пока мы с Логаном и пажами удовлетворяли низменные потребности, герольдмейстер объяснял правила боя. Участники должны были биться турнирными булавами — такими увесистыми дубинами из мореного ясеня. Щиты разрешались, добивать лежачих запрещалось, употреблять иное оружие — тоже. Вот, собственно, и все правила. Ах, ну да… Виновница торжества, контесса Теодория, могла в любой момент прекратить состязание, выбросив на ристалище свой платок. Бойцы активно экипировались в турнирные доспехи для пешего боя. Но обладателей полного комплекта таковых оказалось очень мало, тем паче посвященных рыцарей к забаве не допустили, поэтому большинство рядились кто во что горазд, а точнее — в то, что есть. Стоп… не понял… Куда смотрит герольдмейстер? Очень интересно… Для полного триумфа требуется, чтобы партия де Вертю нагнула остальных и в данном случае. Но вот с этим-то может и не сложиться… В свое время, будучи тренером молодежной сборной, я не раз подписывал на соревнования более взрослых оболтусов, чем предписывал регламент соревнований. Делов-то — изменить возраст в заявке… Никакого мошенничества, только ловкость рук. Так сказать, все в копилку победы. Похоже, в пятнадцатом веке подобные кунштюки тоже вполне в ходу — потому что в партию претендентов как-то незаметно затесались несколько верзил явно недворянской наружности. Мало того… — Сир… — к моему уху склонился Луиджи, — да там добрая половина — от Пентьевров. Вон Роберт де Левинь… А вон тот, усатый, если я не ошибаюсь, эскюэ графа Д'Эспине. Неладно это… — Вижу. Только вот нахрена было с утра чеснок жрать?.. — Прошу прощения, сир… Ну так как? — Жди пока… Я слегка задумался. Похоже, здесь пахнет не только банальным желанием выиграть. Это уже политика. Как ни крути, бастард де Вертю представляет правящую династию. Его победа — это победа дюка Франциска. Что само по себе вторым претендентам на трон, то есть Пентьеврам — как серпом по яйцам. Но они совершают ошибку. Жирный такой косяк… И мне грех было бы этим не воспользоваться. Вроде бы и какое мне дело до бретонских интриг… но дюк — союзник, а это значит — дело все-таки есть. — Пьетро, живо о конь, возьми пару людей с собой — и домой. Привезете мне шкатулку. Да, именно эту. Вперед… — Что не так, монсьор? — встревожился Тук. — Да ничего особенного, братец. Похоже, нас опять пытаются обставить как тупых маранов. — Драться будем? — Логан со страдальческим видом повел плечами. — Я, как бы, того… — Да и я… того… Постараемся обойтись. Луиджи, сообщи маршалу турнира, что я желаю приватно с ним встретиться. Немедленно… Конт Генгам отнесся к моему предложению с полным пониманием. Франциска мы пока решили не информировать. Пока… Герольдмейстер сообщил маршалу турнира о готовности бойцов к схватке. Оба отряда выстроились в две шеренги одна против другой, и под рев фанфар ринулись вперед. Держать строй никто даже и не подумал — каждый старался выбрать себе своего соперника. Бой мгновенно рассыпался на ряд отдельных поединков. — Придурки… — буркнул я себе под нос. Тук меня не услышал, он вовсю болел за своих оруженосцев, действующих рядом с бастардом де Вертю. Луиджи было все равно: он пожирал глазами дам на трибунах. Первые несколько минут было совсем непонятно, кто кого побеждает, ну а потом стало просматриваться явное преимущество партии претендентов. Почти половина их противников уже вышли из строя, то есть валялись на земле или пытались выползти из ристалища. Остальных загнали в угол и теперь слаженно, умело и методично долбили дубинами и щитами. Вскоре из «наших» на ногах остались всего пятеро: сам бастард, оба оруженосца Логана и еще пара бойцов, мне неизвестных. Все они сражались более чем достойно, но противников было по крайней мере вдвое больше, так что исход схватки становился все более предсказуемым. Феодора с бледным лицом нервно комкала в руках платочек. Видимо, ей очень хотелось его выбросить на ристалище, но я строго-настрого запретил это делать. Толпа ревела и бесновалась, предвкушая скорую победу превосходящего числом противника и предстоящий пир, но вдруг на ристалище выбежали герольды вместе с гвардейцами и вклинились между сражающимися. Надо сказать, они очень вовремя это сделали, потому что в партии бастарда на ногах остались всего три человека. Трибуны негодующе взвыли, один из сражающихся все равно попытался достать противника, но тут же грохнулся на землю, потому что ему подбили ноги древком алебарды. Двум бойцам из отряда претендентов быстро заломили руки и выволокли на середину ристалища. — Слушайте, слушайте!!! — взвыл герольдмейстер. — В данном состязании я присуждаю победу партии сторонников графа де Вертю, ибо его противники нарушили священные правила проведения турниров… — А что не так? — недоуменно поинтересовался у меня Логан. — …среди партии претендентов обнаружились не благородные участники, общим числом два! — словно отвечая ему, проревел распорядитель. — Ого! — удивленно охнул скотт. — А как это они… — А вот так. Слушай дальше, — оборвал я его. — … ибо сказано, да недопущены будут к состязаниям… — продолжал надрываться герольдмейстер, — не имеющие благородных предков в трех поколениях, а в случае обмана, оные, после справедливого разбирательства, будут подвергнуты назначенному наказанию… После того как герольдмейстер договорил, а маршал проконсультировался с Франциском, началось собственно «справедливое разбирательство». Особо разбираться как бы и не потребовалось: как говорил один киношный персонаж-сыскарь, «картина маслом» уже была налицо. Пользуясь суматохой, в отряд включили двух весьма умелых в ратном деле простолюдинов, оказавшихся сержантами личных дружин двух дворян из партии Пентьевров, тоже участвовавших в поединке. Сержанты признались, что за это им пообещали по пять экю, и указали на непосредственных инициаторов аферы — своих хозяев. Остальные благородные участники от них сразу открестились: мол, ни сном ни духом, это не мы, а они, негодяи такие. Негодяи под грузом улик немедленно покаялись в содеянном. На этом прения закончились, и настал черед вынесения и исполнения приговоров. С этим тоже не задержалось. Выявленных простолюдинов подвели к Франциску. Дюк взял из рук маршала турнирную булаву и самолично, от души, отходил бедолаг. Весьма жестко, но, правда, без особого членовредительства. После чего завыли фанфары персеванов и взял слово герольдмейстер: — …с сего времени никто не может порицать происхождение и добродетельность сих мужей, ибо своей доблестью и мужеством оные доказали свое право… Публика, особенно простолюдины, просто зашлась восторгом. — Нет, ну это ерунда!.. — недовольно буркнул Логан. — Он бы вообще всем холопам разрешил по турнирам расхаживать. Куда мир катится?.. — Не бурчи, братец, — улыбнулся я. — Во-первых, они не холопы, а свободные. Во-вторых, именно эти молодцы и сделали бой… — и не удержался, чтобы не поддразнить скотта: — Твоего-то Михаэля как раз вот этот усатый уронил. — Прям уронил… он просто поскользнулся… — заворчал Тук и сосредоточился на ветчине. — Ладно-ладно… Признаю. Твои лучшими были… Дальше настал черед зачинщиков. А вот с ними поступили гораздо жестче, отныне путь на турниры сим господам был заказан навсегда. Симона де Муле и Робера де Левиня, нещадно избили обломками турнирных копий, ободрали с них весь доспех, их лошадей подарили менестрелям, а потом самих дворянчиков, недолго мудрствуя, усадили верхом на ограду ристалища. Там им и предстояло сидеть до самого окончания турнира. Позорище — грандиозное. Да еще на всю жизнь. Франциск казался довольным и озадаченным одновременно, Пентьевры едва не лопались от злости. А я весьма собой гордился. И это еще не все… После того как разобрались с нарушителями турнирных канонов, пришло время собственно для того дела, ради которого и затевалась эта катавасия. Надеюсь, никто не сомневается, кому досталось право называть контессу Теодорию своей Прекрасной Дамой? Все претенденты выстроились в рядок посередине ристалища, а к ним, от самого трона контессы, слуги быстренько раскатали ковровую дорожку.