— Ты мне тут из себя це… эээ… девственницу не строй. И резину тянуть не надо. Где и когда тебя завербовали? Какие задания получал и от кого? — Что за выражения в приличном обществе? Завербовали, предал! Вас адмирал флота товарищ Чернавин попросил по-дружески приехать в Лениноран и помочь с расследованием. Он вас тоже завербовал? Майор Жилинский тут же сбросил маску невозмутимости, хищно и довольно улыбнулся, словно ждал именно такого спектакля и этой сцены. Наверное мою реакцию он просчитал раньше, и я полностью оправдал его ожидания. Громов же наоборот, покраснел, как рак, и настроение его перешло в стадию кипения энд бешенства. — Ты что себе позволяешь, сосунок? — Подожди, Федор Васильевич! — вмешался майор, сохранивший хладнокровие и мгновенно оценивший сказанное. — Рядовой Морозов нам все сам объяснит. Надо дать ему возможность высказаться. — В камере будет объяснять. Следователю, — продолжил гнуть свою линию возмущенный кавторанг. — В камеру, так в камеру. Извольте предъявить доказательства моей вины. И вообще без адвоката разговаривать не желаю. И без американского консула тоже, — поняв, что немного перегнул палку, поправился. — Про американского консула — шутка! Израильского давайте. Начальник особого отдела Каспийской флотилии мгновенно остыл. Сообразил, что он здесь по факту неофициально расследование проводит. Что дело секретное и вдобавок политическое, в котором фигурирует целый генерал КГБ, и никаких следователей сюда близко нельзя подпускать. Секретных тюрем в его распоряжении нет, а на гарнизонной гаупвахте меня держать опасно. — Графологическая экспертиза установила, что письмо написано твоей рукой. Не помогла хитрость с печатным шрифтом. Отпираться бесполезно. Будешь отрицать? — Надеюсь, вы на экспертизу не все послание отправляли, а только отдельные фрагменты? Иначе о содержимом письма будут знать слишком многие. Кавторанг скрипнул зубами, майор хмыкнул, что-то типа: «Я же говорил», из чего можно было сделать вывод, что догадка была точной. — За последние месяцы ты дважды был в самоволке за пределами части, — неожиданно ударил фигуральным ножом в спину особист. Вот же тихушник, даже об этом знает! Правда, всего два раза вычислил — но каков профессионал. И выдержка отменная — выложил в нужный момент. — Письмо я написал. Смысл отрицать очевидное? — Тээкс. Уже лучше. Кто тебе продиктовал текст? — Может я сам написал? — Эксперт сделал вывод, что автор послания имеет минимум два высших образования, одно из которых — техническое. Так что не пудри мозги, выкладывай все подчистую. В принципе, нечто подобное я ожидал. Рано или поздно на меня все равно вышли бы, среди нескольких сотен человек найти одного активного шпиона не так уж сложно. Тем более, такого как я — выдающегося и замечательного, чрезмерно наглого и деятельного. Поэтому пришлось подключать легенду о старце Исмаиле и напрямую намекать, что он связан со Слепым. После этого мое разоблачение стало лишь делом времени, очень короткого времени. Хотя про экспертизу почерка я не подумал, здесь таких специалистов нет, только в Баку, а для этого надо иметь конкретного подозреваемого — рядового Морозова. Не могли же они пятьсот личных дел в Баку отправить? Значит прокололся в чем-то другом, а графолог лишь подтвердил подозрения. Единственное, что меня не устроило — третий лишний в нашем разговоре. Вдобавок хитрый и умный. Поэтому решил избавиться от майора Жилинского, пока не поздно. — Товарищ капитан второго ранга. Дальнейший разговор не может быть продолжен в присутствии товарища майора. Информация предназначена лично вам и никому больше. Это не мое требование, и оно неизменно. Либо наедине, либо в карцер. Гражданин Жилинский, надеюсь, не обиделся, по крайней мере внешне никак этого не проявил, и молча покинул кабинет. — Товарищ майор, не стоит вам это знать. Многие знания — многие печали. И таки вас можно поздравить с должностью начальника особого отдела? Но тот ничего не ответил, мягко прикрыв дверь за собой. — Итак, что ты имеешь мне сказать? И от кого? — От старца Исмаила, от кого же еще? — Ты его знал раньше? — Да. Познакомились на вокзале в Баку. Подсел рядом, угостил фисташками. Я их раньше никогда не ел — первый раз попробовал. Ну и разговорились. Зацепил с первой фразы. Сказал, что глупо охранять забор, когда твоем доме пожар. Я даже обиделся. Ну и слово за слово, понеслась душа в рай. — Значит, на вокзале он тебя и завербовал? — Неправильный термин. Убедил. Очень хорошо и доказательно убедил, что я обязан ему помочь. Но это долго рассказывать, может как-нибудь в следующий раз. — На вокзале он тебе и сообщил эти сведения? Откуда взялась картинка с кораблем? — Нет, в поезде все передал. Ночью. Можете у младшего сержанта Зайцева спросить, я вместо него в тамбуре до трех часов ночи дежурил. Там и передал. Корабль я потом перерисовал, оригинал сжег. — Покушение — инсценировка? — Нет, все на полном серьезно. Если бы не дед, то не с кем вам было бы разговаривать. — Откуда твой «старец» узнал о покушении? Случайно оказался в нужном месте? Ты в это веришь? — Разве вы еще не поняли? У дедушки явные паранормальные способности. Экстрасенс в чистом виде. — Ты серьезно? — Конечно. Два часа с ним на вокзале разговаривал, сидя на самом проходе, на виду у всех, а его никто не запомнил. К тому же он такие вещи мне поведал, о которых кроме меня никто никогда не знал. И как ногу в детстве распорол на рыбалке, и что одна девица… неважно, в общем. Сказал, что в отпуск поеду в марте месяце. И даже когда на дембель уйду. — Тоже мне экстрасенс, — впервые улыбнулся кавторанг. — Сам ты не мог посчитать когда два года службы заканчиваются? — В том-то и дело. Исмаил сказал, что на дембель мне в августе этого года, 1989-го! Всех студентов домой отправят. — Стоп! Ты же не студент, тебя отчислили? В личном деле написано. — Все правильно. В марте должен поехать домой и восстановиться в институте. Тогда в августе меня демобилизуют. — Тьфу. Морозов, заморочил голову глупыми сказками. Какой к чертям морским, дембель в августе? Что за бред. Возвращаемся обратно к теме. Что тебе известно о генерале Калугине? — Кроме того, что в письме? Ничего. Мое дело маленькое — передать все в точности, без ошибок и отсебятины. — Откуда ты узнал, что главком приедет на пятнадцатую заставу? — Все оттуда же. Исмаил все подробно расписал, где плакат будет висеть, где закладку сделать, что на столбе написать. Потом дождаться, когда вы приедете, рассказать вам, что оно и как. — Стоп! Откуда он… Твою подлодку… Так вот почему ты на меня так посмотрел в первый раз, словно привидение увидел. Очень странная реакция — поэтому запомнил. Чего дед сам ко мне не пришел, там же в Баку? Зачем эти сложности? Почему Лениноран? — То мне не ведомо. Дед толком не объяснил, лишь туман напустил и мистикой загрузил. Сказал, что ноги у вас больные, и сердце надо лечить. Негоже когда… — Негоже что? — насторожился кавторанг, словно почувствовал что-то. — Калугина сказал, что надо брать сейчас. Много вреда стране принесет. Нельзя его в депутаты, он столько грязи и секретов выболтает, что никак не исправить потом. Меченый его к себе опять приблизит, и его тронуть нельзя будет. Публичная фигура, черное знамя перестройки. — Понятно, — заскрежетал зубами моряк. Ему явно не понравилось сказанное. — Но ты начал говорить про сердце. Негоже что? Договаривай. — Тут я честно говоря не понял. Дед Исмаил иногда что-то странное говорит, словно сам с собой разговаривает. Может это вообще ерунда кака-то. — Не тяни. Чувствую неприятное что-то. Выкладывай! — Негоже, говорит, когда начальник штаба армии во время войны от инфаркта умирает. И еще сказал, что нельзя вам в Ханкалу. Не надо искушать судьбу. Второй раз уже не исправить. — Ханкала — это пригород Грозного вроде? Что там делать морскому офицеру? — Откуда мне знать? Сказал что негоже и все. И что вторую чеченскую войну выиграет Россия. — Какую? Вторую чеченскую? Он беленов объелся? Ладно, проехали. Откуда у него фотография новейшего авианосца и секретного истребителя? — Не знаю. Только это не фото было, а рисунок. Похоже дедушка собственноручно его изобразил. На некоторое время разговор прервался, видимо фраза про «вторую чеченскую, Россию и Ханкалу» зацепила его внимание, и не давала сосредоточится на допросе, или беседе, смотря как оценивать. — Так я не понял, чем именно тебя убедили, что ты добровольно без угроз и шантажа согласился сотрудничать с не пойми-кем, и влезть в такие опасные игры? — Все просто. Красочно, в подробностях описал, как распадется Советский Союз через полтора года. Сколько будет крови и войн, нищеты и разрухи. Очень красочно и убедительно, так что никаких сомнений не осталось. Капитан принял удар с похвальной выдержкой, лишь снова покраснел. Впрочем, не факт что поверил сразу и безоговорочно, но то, что новость поразила и ошарашила — абсолютно точно. — И ничего изменить нельзя? Или все-таки можно? — чуть охрипшим голосом поинтересовался кавторанг, не слишком искренне изобразив недоверчивый скептицизм. Если такой вообще можно изобразить. — Через полгода процесс станет необратимым. Если постараться, то можно успеть. — И я должен поверить в эту ахинею? Без единого доказательства? Может лучше закрыть в камере тебя и потрясти как следует? Сейчас существуют препараты, что ты сам все выложишь, все что знал, все и не знал и даже, то что забыть успел. — Зря стараетесь. Исмаил сказал, что вы пугать будете, но сами сразу поверите и согласитесь. Меня наоборот беречь будете, как зеницу ока, поскольку я — единственная ниточка к старцу. Другой нет и не будет. — Не борзей, матрос. Незаменимых людей не бывает. Знаешь, кто это сказал? — Товарищ Берия или товарищ Сталин? — Смотри-ка, начитанный малый. Так что там тебе наплел еще мифический старец, которого никто в глаза не видал?