Варни с тихим стоном шевельнулся – и Грета снова сосредоточилась на своем пациенте. Ему явно стало лучше: жизненные показатели стабилизировались и теперь были ближе к норме, чем до осмотра. – Он начинает приходить в себя, – сообщила она. – Надо бы уложить его в постель, и, по-моему, худшее уже позади. Ратвен отозвался не сразу, и, обернувшись, она увидела, что он с задумчивым видом барабанит пальцами по подлокотнику кресла. – Что такое? – спросила она. – Ничего. Ну… может, и ничего. Думаю позвонить Крансвеллу в музей и попросить кое-что для меня выяснить. Однако я подожду, пока утро будет не настолько ранним, потому что я – добрый. – А какой сейчас час? – уточнила Грета, снимая перчатки. – Боюсь, что скоро шесть. – Господи! Мне надо предупредить: сегодня я вести прием никак не смогу. Надо надеяться, что Анна или Надежда согласятся на лишнее дежурство, если я немного их поумоляю. – Верю в вашу способность к убедительным молениям, – сказал Ратвен. – Мне сварить еще кофе? – Да, пожалуйста, – согласилась она. Они оба прекрасно понимали, что ничего еще не закончилось. – Да, именно это – и я дам вам присягу в вечной верности. – Вы уже присягнули мне в вечной верности, когда я отвозил вас в аэропорт, – напомнил ей Ратвен. – Или это было несколько недель назад, когда я приготовил вам тирамису? Я уже стал путаться. Он улыбнулся, несмотря на тревожно нахмуренные брови, и Грета почувствовала, как устало улыбается в ответ. Глава 2 Ни Ратвен, ни Грета не заметили того момента, когда нечто, наблюдавшее за ними через окно гостиной, ушло, скрывшись до того, как наступающий рассвет обнаружит его присутствие. А на улицах не было прохожих, которые увидели бы, как оно пересекает дорогу по пути к реке и спускается вниз по ступеням, ведущим к воде у мемориала подводникам. В ранний час того же понедельника владелец угловой бакалейной лавочки в Уайтчепеле спустился вниз, чтобы отпереть стальные жалюзи на своей витрине и начать подготовку к рабочему дню. Стоило ему поднять жалюзи, как он увидел на улице нечто, сначала принятое им за украденный в универмаге манекен. При более внимательном рассмотрении находка оказалась трупом обнаженной женщины, и вместо глаз у него зияли красные дыры, а из разинутого рта что-то вываливалось. Он не стал приглядываться и потому не понял, что это – дешевые пластиковые четки: как только мужчину перестало рвать, он проковылял в глубину лавки и позвонил в полицию. К тому времени, как большинство горожан проснулись, это событие уже заполнило все новостные ленты: «ПОТРОШИТЕЛЬ СНОВА НАНЕС УДАР! СЧЕТ ЖЕРТВ ДОШЕЛ ДО ДЕВЯТИ». В нескольких кварталах от бакалейщика с его неприятной утренней находкой можно было увидеть крошечную табличку конторы «Лоудерс и Летбридж, лицензированный бухгалтерский учет и аудит», располагающейся этажом выше «Акбар-кебаба» и заведения, предлагающего услуги по денежным переводам и обналичиванию чеков. Бухгалтерская фирма на Уайтчепел-роуд обосновалась лет на сорок раньше своих соседей, однако времена настали тяжелые, было сочтено разумным перенести контору наверх и сдать первый этаж под другие заведения. В результате этого во всей конторе постоянно царил запах кебабов. Фаститокалон, работавший в конторе клерком практически все время ее существования, не особо возражал против запаха жира и пряностей, однако ему не нравилось уносить этот запах домой на своей одежде. Он постарался это компенсировать, вытребовав у старика Летбриджа разрешение курить в конторе, на что Летбридж неохотно согласился – в основном потому, что и сам был не прочь время от времени выкурить сигару, но возможно, на подсознательном уровне установив некую закономерность: если «мистер Фредерик Васс» более или менее удовлетворен, то у него, Летбриджа, на загривке меньше фурункулов. По правде говоря, Летбридж оказался в числе самых снисходительных работодателей, с какими приходилось иметь дело Фаститокалону. Не так уж просто отыскать человека, готового нанять пожилого и непривлекательного служащего со странным сероватым цветом лица и хроническим кашлем, даже если этого человека убедили в том, что кашель не заразный. Летбридж проигнорировал физические недостатки и нанял его за сверхъестественный математический талант, что оказалось на руку абсолютно всем. Как правило, Фаститокалон старался не читать мыслей окружающих – отчасти из элементарной вежливости, а отчасти для собственного блага (у большинства людей думы были не только банальными, но и громкими), однако он прекрасно знал, что о нем думает Летбридж. Если он вообще вспоминает о Фредерике Вассе. Например, сейчас Летбридж очень четко думал: «Если он не прекратит этот чертов шум, отправлю его домой прямо сейчас». Кашель у Фаститокалона полностью не проходил никогда, но порой он ослабевал, а порой – усиливался. У него закончился рецепт на противокашлевый препарат. Он все собирался сходить к врачу за новым, но пока так этого и не сделал. Кашель усилился уже несколько дней назад и превратился в отвратительное перханье, от которого болело глубоко в груди и который не проходил, сколько бы мерзких голубых ментоловых пастилок он ни рассасывал. Перспектива уйти домой казалась довольно приятной, хотя в его нынешней квартире было холодновато, так что, когда через несколько минут спустя хмурый Летбридж зашел в его кабинет, он немного попротестовал, но делал это не особенно долго. * * * Ратвен ходил по пустой гостиной, подбирая остатки средств первой помощи, разбросанные по полу у дивана: выброшенный марлевый тампон и упаковка от спиртовых салфеток при дневном свете выглядели странной безвкусицей. Он остро осознавал тот факт, что уже десять или одиннадцать часов подряд совершенно не скучал – и что это служит источником глубочайшего облегчения. В последние недели Ратвен все больше убеждался в том, что ему снова нечем себя занять, и это было катастрофой. Какое-то время он отсрочивал тоску тем, что еще раз обновил свое жилище, а потом реставрировал старинный «Ягуар», однако еще больше совершенствовать кухню было просто некуда, а «Ягуар» стал ездить лучше, чем новенький, – и он ощутил медленный, но неумолимый прилив скуки. Стоял ноябрь, серый конец года, а в ноябре его возраст всегда давал о себе знать. Он подумывал об отъезде в Шотландию, чтобы тосковать в более подходящей обстановке. О возвращении к корням. Для того чтобы этого НЕ делать, было несколько весьма веских причин, однако перед лицом серьезной скуки Ратвен начал позволять себе вызывать в воображении приглушенные меланхоличные краски вереска и лишайников, прохладное прикосновение тумана, довольно-таки мучительно-романтичные развалины фамильного замка. И овец. Там будут овцы, что несколько разбавит готическую атмосферу. Формально Эдмунд Сент-Джеймс Ратвен имел британский титул, так что на графа Дракулу не тянул, да и разрушенный замок был не вполне его собственностью. В начале семнадцатого века имел место целый ряд всяких казусов, странно отразившихся на наследовании внутри клана. Да и вообще, Ратвен был мертвым, что дополнительно осложняло дело. Итак: разрушенный замок, право на который было спорным, где почти наверняка имелись летучие мыши, но волков не было. Три из двух – уже неплохо, пусть даже из замка не видно гор. Ратвен не был особо привержен традициям. У него вообще не было гроба, не говоря уже о том, чтобы в нем спать: в гробу просто повернуться негде, даже в современном, более широком, да и матрас в нем просто смехотворный, и от него чертовски болит спина. Он унес мятые обертки на кухню и выбросил в мусор. Позаботившись о том, чтобы Варни был должным образом устроен в одной из гостевых спален, и с радостью услышав, что его состояние хотя и остается тяжелым, но стабилизировалось, Ратвен пару часов копался в собственной весьма солидной библиотеке. Странный вид описанного Варни оружия не совпадал с тем, что сразу приходило в голову, но что-то в самой идее казалось знакомым. Убив таким образом несколько часов, он решил, что утро уже достаточно позднее, чтобы позвонить Августу Крансвеллу в Британский музей, надеясь застать его в кабинете, а не в одном из закоулков сложного лабиринта отдела хранения. И когда Крансвелл уже после третьего гудка поднял трубку, Ратвен почувствовал неожиданно сильное облегчение. – Алло? – Август, – сказал Ратвен, – я вас ни от чего не оторвал? – Нет-нет-нет… Ну, вообще-то, да, но это не страшно. В чем дело? – Мне нужна ваша помощь в одном исследовании. Как обычно. – К вашим услугам, милорд. – В голосе Крансвелла послышалась улыбка. – Как обычно. Какая будет тема на этот раз? – Ритуальные кинжалы. Точнее, ритуальные кинжалы, смазанные чем-то ядовитым. – Ратвен привалился к кухонному столу, глядя на сушилку у мойки: хирургические инструменты Греты рядком лежали на нержавеющей стали, снова пройдя кипячение. Ему уже давно не приходилось стерилизовать хирургический инструмент – со Второй мировой войны на самом-то деле, – однако и через семьдесят с лишним лет воспоминания оставались такими же яркими. Голос Крансвелла стал резче: – И что за яд? – Пока не знаем. Но сам кинжал чрезвычайно странный. – Вы меня нисколько не успокоили, – заявил Кранвелл. – Что случилось? Ратвен со вздохом оторвал взгляд от зондов и пинцетов и перевел его на декоративные кафельные плитки на стенах. Он изложил события прошлой ночи и раннего утра предельно кратко, смутно ощущая, что подробности следует пересказывать лично, словно сама телефонная линия была уязвимой. – Состояние Варни хотя бы стабилизировалось, – заключил он, – и весь… инородный материал… извлечен и направлен на анализ. Грета говорит, что Варни должен восстановиться, но никто не знает, сколько времени это займет… И она указала на довольно заметные общие черты между этим делом и убийствами Потрошителя. Однако вам я звоню из-за кинжала. – Ого! – отозвался Крансвелл потрясенно, но тут же взял себя в руки. – Расскажите мне все, что можете. Я не помню наизусть наш каталог оружия и доспехов, но могу пойти и посмотреть. – Варни плохо все рассмотрел, описывает его как копье или короткое оружие, типа даги. Однако само лезвие имеет крестообразную форму. Как будто два отдельных лезвия пересекаются под прямым углом. Понятия не имею, как можно изготовить такое. – Я нечто похожее видел, но то был не нож, – сообщил ему Крансвелл. – У дождевальных установок для газонов есть такие штыри, которыми их закрепляют в почве. Но, полагаю, ваш друг столкнулся не с ритуальным штырем от дождевальной установки. – Да, маловероятно. Но если бы вы просмотрели припрятанные у вас кинжалы и проверили, нет ли чего-то схожего в вашем каталоге, я был бы весьма признателен. Но в первую очередь мне хотелось бы, чтобы вы проверили это по вашему собранию манускриптов. – Манускриптов, – эхом отозвался Крансвелл. – Думаете, эта штука может объявиться в одном из них? – Дело в монашеских облачениях. Не могу выбросить из головы средневековые воинствующие ордена, знаете ли, берущиеся за оружие в служении богу какого-то розлива. По словам Варни, они распространялись насчет нечистых созданий тьмы, очищения и так далее, чему трудно поверить в наши дни… Но, с другой стороны, вся эта история представляется невероятной. – Я посмотрю, – пообещал Крансвелл, – нет ли чего-то в хранилище. Вряд ли хоть один из выставленных манускриптов даст нам что-то полезное, но я проверю. – Спасибо. Я… понимаю, что вы очень заняты, – невесело сказал Ратвен. – И я вам благодарен. – По правде говоря, мне сейчас не мешало бы сделать перерыв. Если я что-то найду, то позвоню ближе к вечеру, хорошо? – Отлично, – ответил он. – Если у вас на вечер нет планов и есть желание пообщаться, приходите ко мне. Приготовлю вам ужин в качестве частичной компенсации за потраченное время. Крансвелл хохотнул. – Договорились, – заявил он. – Любая возможность не готовить самому, знаете ли… Ладно, пойду смотреть, что у нас есть. – Спасибо, – еще раз искренне поблагодарил Ратвен. Он повесил трубку, чувствуя себя немного виноватым из-за того, что вовлек в эту историю еще одного человека, но в основном радуясь тому, что заручился помощью Крансвелла и его возможностями по доступу к поразительному количеству первоисточников. * * * Привалившись к лабораторному столу, Грета терла впадинки на висках и смотрела, как ее бывший парень подкручивает колесики своего микроскопа. – Ну и? – спросила она. – Что «и»? – Небольшой поворот, еще один. – Как я могу проводить хоть какой-то анализ, когда ты постоянно меня прерываешь своими «ну и»? Честно говоря, ничего полезного не вижу. Просто острый кусочек какого-то серебристого металла. Надо будет сделать спектрограмму. Судя по тону, Гарри задачей заинтересовался. Она подошла, и он посторонился, позволяя посмотреть в микроскоп. Как он и сказал, пользы было мало: треугольный кусочек белого металла, предположительно – кончик какого-то лезвия, кое-где с сероватыми пятнышками. Грету тревожили именно эти пятнышки налета. Помимо металла и крови, от них пахло чем-то сернистым – резко и знакомо, словно она уже когда-то сталкивалась с этим запахом, но сейчас не могла его распознать. А реакция Варни на это вот вещество говорила о довольно сложном воспалительном ответе. – А ты можешь? – уточнила она. – Когда мне в прошлый раз понадобилась спектрометрия, то анализа образцов пришлось ждать просто вечность: передо мной была очередь из нескольких лабораторий. Да и вообще, это же, должно быть, жутко дорого.