Девушка с длинными черными волосами, с которой Жан-Антуан уже виделся, когда они были у Нгао в прошлый раз, бесшумно появилась на пороге. – Проводи этих двух джентльменов в свободную комнату. Они поживут здесь какое-то время, – сказал ей Нгао и повернулся к Эйлин. – Мне сообщат, если о ваших друзьях или бойне станет известно что-то еще. Эйлин с благодарностью кивнула. – И еще раз хочу сказать, что мне жаль Чарли и Щенка. Надеюсь, горечь утраты друзей вас больше не коснется, – с прежним непроницаемым лицом напоследок сообщил Нгао, посмотрев на Эйлин, Жана-Антуана и Питера. Несмотря на то, что судьба Лихих Малых оставалась неизвестна, ждать у Нгао Энга больше было некого. Друзья вышли в темноту внутреннего дворика в сопровождении сестры Нгао. Ночь сгущалась над заснеженными крышами, вьюга таскала поземку под ногами. И хотя со времени пожара на Собачьем острове прошли почти сутки, холодный ветер все еще отдавал запахом гари. Эйлин свернула влево, обхватила себя руками и, не попрощавшись, побрела к лестнице, ведущей на второй этаж. Жан-Антуан проводил ее взглядом до самой двери ее тесной квартирки. А потом ее фигура скрылась за дверью. Сестра Нгао отвела Жана-Антуана и Питера в комнатку на первом этаже. Как и во многие помещения здесь, в эту комнатку вход был только из внутреннего дворика и небольшое окошко рядом. Комната была тесно заставлена разной мебелью и походила на заброшенную кладовку. Здесь стояли две старые кровати, одна упиралась изголовьем в боковую часть другой. Только сейчас Жан-Антуан стал отдаленно понимать, в чем заключался бизнес Нгао Энга. Очевидно, он давал кров над головой и, возможно, защиту людям, приехавшим из Китая. Возможно, рынок также принадлежал Нгао. – Спасибо вам и вашему брату за то, что не оставили нас на улице в такую погоду, – поблагодарил Жан-Антуан, стоя на пороге комнатки. Сестра Нгао улыбнулась ему, кивнула, низко склонив голову, и побежала обратно в дом. Он еще долго смотрел девушке вслед, потом перевел глаза на окно Эйлин. У нее уже не горел свет. Устраиваясь в этой тесной негостеприимной ночлежке, юноша чувствовал, как ему не хватало все это время его теплой мягкой постели в поместье Ревельеров. И пусть он будет самым ненавистным человеком во всей Франции, но на тепло родного дома он, все-таки, имел право. Он подумал об этом вскользь, лежа на кровати под небольшим окном. Храп Питера к тому времени уже заполнил тесную комнатку. А засыпая, юноша вновь вспомнил мгновение, когда Чарли исчез в ледяных волнах Темзы, и ему стало как-то совестно думать о своем комфорте в то время, как Лихие Малые лишились части своих друзей, крыши над головой и свободы. В то время, как тела Чарли и Щенка были сейчас неизвестно где, в темноте и холоде, одинокие и безнадежно мертвые. Темные коридоры, туннели и затопленные шахты лифта мучили Жана-Антуана всю ночь. Ему снились рушащиеся здания и крики. И еще волшебство. Оно было в точности таким, каким его хотел видеть Чарли – тщательно измельченные частички золота, испускающие лучи всех цветов радуги. Юноша проснулся от одной странной мысли. Она буквально вырвала его из сна: разве не видел он сам собственными глазами эти частички золота, светящиеся цветным светом? Одним открытым глазом он уставился через всю комнату в противоположную стену. Другой глаз утопал в подушке. Комнату заливал дневной свет. С улицы отчетливо доносился гвалт бурлящего рынка. Дверь была приоткрыта и со скрипом качалась на ветру, а постель Питера пуста. Эта мысль прокручивалась в голове Жана-Антуана снова и снова. Она шла вразрез со всем, что юноша знал о мире и со всеми теми суровыми вещами, что он узнал о жизни за время, проведенное в Англии. Он не мог не принимать во внимание также, что Чарли за одну ночь поправился после смертельных ран, нанесенных Томом Сканланом благодаря чудотворному Византийскому камню. Стало быть, Чарли возможно жив! Он поделился своими размышлениями на этот счет с Эйлин и Питером за завтраком, любезно накрытым Нгао Энгом для своих гостей. Тид воспринял доводы Жана-Антуана с энтузиазмом, но Эйлин нет. Она была холодна и скептична. – Если так, то где он? – спросила она, почти с раздражением глядя на бледнеющего француза. – Согласно договоренности, мы должны были встретиться здесь. Почему он не пришел? Требовательный взгляд мошенницы заставил Жана-Антуана пожать плечами. Питер на время перестал жевать. – Вы молоды, он просто заразил вас своими беспечными фантазиями о волшебстве и чудесах. – Вовсе нет! Я, напротив, всегда считал это безумствами, – поспешно заверил ее Жан-Антуан. – До тех пор, пока сам не увидел это свечение. Игнорировать сей факт я не могу, точно так же, как и дать этому свое объяснение. Я вообще мало что могу объяснить из того, что делал и чем руководствовался мсье Чарли, но еще раз подчеркну, что мы все видели, как он исцелился от страшных ран в тот самый момент, когда мы ожидали найти его бездыханным. Эйлин сидела глядя в стол и не обращала внимания на умоляющий смилостивиться над ним вид Жана-Антуана. А когда она заговорила глухим и неодобрительным голосом, он понял, что его положение стало еще хуже. – Мир гораздо проще и суровее, чем видел его Чарли, – произнесла Эйлин и посмотрела в лицо Жана-Антуана. В ее твердом немигающем взгляде отчетливо читалось немое напоминание о портрете на втором этаже разрушавшегося дома в Стрэнде. – Вы можете верить в то, что облегчит вам жизнь, но прошу вас, оставьте свои мысли при себе. Вы должны понимать, как выглядят ваши попытки оживить того, кого с нами уже нет. Вы сами видели, как Чарли это делал, когда погиб Щенок. Единственное, что способны оживить ваши слова, это боль, мсье Ревельер. Не делайте так. У меня нет родственников и близких людей. Чарли я знала много лет, мне потребуется время, чтобы найти способ справиться с его утратой. Не мучайте меня пустыми надеждами. Жан-Антуан почувствовал, как в лицо ударяет жар. – Простите, я вовсе… – Я понимаю, – кивнула Эйлин, не дав ему закончить, и вышла из-за стола. Питер еще некоторое время сидел, не шевелясь, потом украдкой ткнул локтем в плечо Жана-Антуана: – А я думаю, может ты и прав. Это ж Чарли. Жан-Антуан рассказал Питеру, что собирается возвращаться во Францию. Втайне от Эйлин они условились подождать недельку, вдруг вернется Чарли, заодно могли появиться новости о Лихих Малых. Следующие несколько дней прошли во всеобщей надежде узнать какие-нибудь хорошие новости и подготовке юноши к прощанию. Жану-Антуану было бы проще вернуться домой, зная, что здесь, в Англии, у его единственных друзей тоже все налаживается, но где-то в глубине души опасался, что Эйлин права. Он также опасался, что уехав, не единственный останется в одиночестве. О женщинах он знал мало, а после всего этого приключения, выяснилось, что его познания еще меньше, чем он думал. Но про Эйлин он все же понимал одну вещь. Она всегда будет преследовать только свои интересы и, скорее всего, оставит Питера одного, и их дороги разойдутся. Она вновь станет выживать так, как выживала раньше, стремясь туда, где роскошь и богатство, по-настоящему оживая лишь тогда, когда будет чувствовать свое превосходство над одураченными жертвами обманов. Питер будет искать того человека, сбежавшего с бойни, чтобы узнать, что случилось с его бандой, и быть может, когда-нибудь найдет Лихих Малых. Это все было довольно грустно, но этот подтекст, этот намек на подобное будущее начал чувствоваться в каждом следующем дне с того самого момента, как не стало Чарли, и Жан-Антуан ничего не мог с этим поделать. Может быть, доктор Джилкрист Чарльз Мидуорт Третий, чей портрет видел Жан-Антуан в доме на улице Стрэнд, и был всего лишь чудаковатым разбойником. Но Чарли Бродячие Штаны действительно был настоящим волшебником. Хотя бы потому, что мог объединять таких разных людей, как Жан-Антуан, Эйлин и Лихие Малые вокруг себя, вокруг странной тайны, вместилищем которой был сам разбойник. Ведь, несмотря на слова Эйлин, не только Чарли, но каждый из них хотел видеть в мире нечто большее и нечто более важное. И только с чудачествами и таинственной недосказанностью Чарли, они чувствовали спасительное приближение к некой тайне, способной заставить их забыть безрадостный быт и бессмысленный путь их существования. Однажды вечером, накануне своего отбытия, Жан-Антуан вернулся на улицу Стрэнд. Постоял перед покосившемся домом, желая увидеть в окне лохматую фигуру в высокой шляпе. За все дни Чарли так и не вернулся, и ждать его возвращения юноша больше не стал. Поэтому напоследок он пришел сюда. Время было позднее. Улица почти пуста. – Столько, сколько из-за тебя я в жизни не боялся, – добродушно улыбнувшись, обратился француз к безмолвному дому. – В жизни не получал таких травм и не видел ни истинной радости, ни истинной печали. Дом Джилкриста по-прежнему не реагировал на голос Жана-Антуана, лишь неизменно мрачно поблескивая отражениями в темных провалах окон. – Я считал тебя своим проклятьем. Своей карой. Теперь я вообще не знаю, кто ты. Но если бы ты не свалился на мою голову, я так и не понял бы, что было не так с моей жизнью. Я бы сам не справился. И всю жизнь бежал бы от чего-то. Ветер смел облачко снега с крыши дома, но больше ничего не менялось. Строение по-прежнему оставалось глухим к словам француза. Жан-Антуан продолжил говорить, веря, что если есть хотя бы незначительный, безумный и ничем не оправданный шанс, что его слова не растворятся просто в ночной пустоте, то ему стоило сказать то, зачем он сюда пришел. – Поэтому, пожалуйста, если ты действительно волшебник, или если твой Византийский камень и вправду творит чудеса… вернись, Чарли… или Джилкрист. Или как там тебя на самом деле зовут. Вернись, чтобы помогать другим так же, как помог мне. Оставшуюся половину ночи он не мог заснуть, и в отличие от других ночей не из-за храпа Питера. Питера сегодня он вообще не видел. Он лежал, слушая, как трещат на морозе оголенные ветки кустарников за окном, но мыли его были не здесь. Жан-Антуан с замиранием сердца думал о моменте прощания с Эйлин. Ему хотелось, чтобы это прощание не стало окончательным и оставляло какую-то смутную надежду. Наверное, надежду на то, что когда-нибудь при каких-нибудь других обстоятельствах они смогут встретиться вновь. Он подбирал слова и несколько раз прокручивал в уме предстоящую сцену, искренне надеясь, что сможет удержаться при Эйлин от слез и бесперспективных объяснений в любви. Это было бы так смешно и нелепо. Он заснул только под утро, незаметно для себя. Его разбудила сестра Нгао. Увидев ее лицо над своим, юноша вздрогнул. – Morbleu! – (тысяча чертей!) вскрикнул он от неожиданности на французском. Девушка смущенно засмеялась. – Мой брат велел разбудить вас. Он сказал, иначе вы опоздаете на свой корабль. – Корабль? Ах да… Жан-Антуан сел в кровати и потер затекшую шею. – А я успею позавтракать? Она с сожалением поджала губы. – Уже нет. Мне жаль. – Тогда, пожалуйста, мне бы хотя бы чаю, чтобы согреться. Мне все равно еще нужно попрощаться со своими друзьями. Я возможно больше никогда их не увижу. Лицо девушки стало растерянным и еще более сожалеющим. Неожиданно из-за ее спины донесся неразборчивый воинственный возглас, который тут же потерялся в жалком скулении и храпе. Жан-Антуан наклонился вбок и только сейчас взглянул на кровать Питера Тида. Тот сидя заснул с бутылкой крепкой местной выпивки в руке. Питер казался багрово-красным на фоне бежевых обоев и пускал слюну себе на грудь. Левый ботинок был надет на левую ногу, а правый – на правую руку. Он был безнадежно пьян. Девушка с жалостью посмотрела на Жана-Антуана. – Он вчера очень переживал из-за того, что остался без друзей, – объяснила она. – Я пыталась разбудить и его. Но бесполезно. – А, – невнятно отозвался Жан-Антуан, почувствовав легкое разочарование. – Ладно. Тогда передайте, что если он когда-нибудь будет в Париже, меня там не сложно найти. Каждый человек теперь, скорее всего, знает мое имя. – Ухты, как это интересно! – воскликнула она с восторгом. – Вы известная личность у себя на родине? – Что-то вроде того, – тяжело вздохнув, признал он, встал и стал поправлять свою смятую одежду. – Я сделаю вам чай, – улыбнулась она и выскочила на улицу. Умывшись и поправив волосы, Жан-Антуан направился через двор под низким холодным небом к лестнице, ведущей к квартирке Эйлин. Дверь была не заперта, а на его стук никто не ответил. Он позвал Эйлин, но она не отозвалась. Тогда он немного приоткрыл дверь и предупредил, что входит. Однако к несчастью, Эйлин дома не оказалось. Жан-Антуан прождал ее несколько минут, но больше времени у него не было. Он взял листок бумаги, карандаш и на туалетном столике мошенницы вывел таким же крупным витиеватым почерком, как некогда писал письмо премьер-министру Д’Отпулю: Дорогая Эйлин! Я уезжаю, оставляя в сердце надежду, что когда-нибудь судьба столкнет нас вновь при лучших обстоятельствах. Я искренне сожалею о том, что не смог попрощаться с вами лично и надеюсь, что ваше отсутствие объясняется не обидой за те вещи, которые я мог по глупости наговорить. В противном случае я извиняюсь и признаюсь в безграничном желании избавить вас от любой боли, какая бы вас ни тревожила, хотя и понимаю свое бессилие в данном случае. Хочу верить, что… – Эйлин! Мне только что стало известно прозвище того самого сбежавшего участника побоища, – раздался голос Нгао за дверью. Он на минуту задержался перед приоткрытой дверью, явно почуяв перемену, потом резко вошел внутрь. Притаившийся Жан-Антуан тут же вскочил. – Вы?! – удивился Нгао. – Что вы здесь делаете? Где Эйлин? – Зашел попрощаться. Очевидно, ее здесь нет, – спешно сообщил Жан-Антуан. – Очевидно, – многозначительно согласился Нгао, пристально глядя на француза из-под приподнятых бровей. – Тогда и нам задерживаться здесь нет смысла. А кроме того, я думал, вы уже уехали в порт. Пойдемте, не хочу думать, что вы рылись в вещах мисс Вэйвуд. – Ну что вы такое говорите, в самом деле, – сотряс руками растерянный Жан-Антуан. – Всякое бывает, – отходя в сторону и жестом приглашая юношу на выход, строго проговорил китаец.