Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 10 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * * Когда щит наконец-то перестали топтать, Юрий Дмитриевич отпихнул его в сторону, вытянул ноги из-под какой-то горячей туши, столкнул обмякшее человеческое тело, липкое от парной крови, поднялся на ноги, задрал личину, вглядываясь в пыльную свалку впереди. Там, судя по всему, изрядную часть татарской шайки дружина прижала к обозу и теперь успешно добивала. Разбойники и хотели бы сбежать – но по плотно забитой телегами дороге разве токмо поодиночке можно пробраться, да и то без спешки. Даже возничие, прыгая с облучков, предпочитали искать спасения в топком, но непролазном осиннике, а не по дороге драпать. Меж повозок, рыдванов и кибиток быстро не побегаешь. – Кажется, победили, – сделал спокойный вывод опытный воевода. Затем наклонился, всмотрелся под ноги. Взял за сапог степняка в шапке с торчащей стрелой, оттащил в сторону, передвинул на пару шагов другого. Присел, ласково погладив по морде скакуна: – Ты как, Чалый? Живой? Лошадь жалобно заржала. – Потерпи, милый, потерпи. Нас сегодня не кололи, не рубили. Может, и обойдется… Звенигородский князь выпрямился во весь рост, и сверкнувшая на солнце позолота наконец привлекла внимание. Сразу с нескольких направлений к воеводе поскакали бояре, стали спешиваться: – Ты жив, Юрий Дмитриевич?! Ты цел, княже? Не ранен? – Помогите коня освободить, – снова наклонился воевода. В несколько рук люди смогли сдвинуть одну мертвую тушу, приподнять другую – и княжеский скакун, опять громко заржав, неуклюже встал на ноги. Замер, дрожа и фыркая. – Молодец, Чалый, – ткнулся лицом ему в морду Юрий Дмитриевич. – Все хорошо, все в порядке. Ноги на месте, голова на месте, шея на месте. Ран на тебе нет, кровь чужая. – Тут еще кто-то стонет! – Дружинники перевернули тело в панцирной кольчуге. Боровский холоп, издав странный хриплый звук, уставился в небо мертвыми глазами. И судя по проломленно груди, подавать признаков жизни он никак не мог. – Там где-то новик должен быть! – спохватился воевода. – Ищите, други, служивые за него дрались! Сын князя Ярослава! Проклятье, это ведь его первая стычка… Съехавшиеся бояре стали осматриваться внимательнее, холопы – передвигать тела и заглядывать под конские туши. – Здесь! – неожиданно закричал воин, стоявший на коленях возле мертвого пегого коня. – Здесь кто-то лежит! Его тут, бедолагу, наполовину в землю вдавило… Пегую лошадь поспешно оттащили, переложили княжича на чистое место, сняли шлем, наскоро осмотрели. – Кольчуга на боку порвана, но крови нет, – поднял голову нашедший мальчишку холоп. – В остальном вроде цел. Токмо оглушило, вестимо. Да потоптало изрядно. – Новичкам везет, – ответил Юрий Дмитриевич, присел рядом с княжичем, легонько похлопал по щекам. – Ну же, мальчишка, дыши! Новик вдруг закашлялся, протяжно застонал, открыл голубые глаза. Осторожно спросил: – Где я? – Покамест в мире земном, – тихонько щелкнул его по носу воевода. – Хотя отчаянно пытался его покинуть. Больше так не поступай. Дружина сражается в строю, как одно целое. И в сем ее главная сила! Одиночки в бою не выживают. – Прости, княже… – сглотнул мальчишка. – Зато ты показал себя достойным внуком Владимира Храброго, – сжалившись, похвалил его Юрий Дмитриевич. – Отваги тебе не занимать. Нужно будет запомнить твое имя, Василий, сын Ярослава. Такие воины нашей земле нужны. – И воевода подмигнул мальчишке: – Ну так как, княже? Понравился тебе первый урок ратного дела? – Не знаю… – неуверенно ответил новик. – Ничего, научим, – распрямился князь и протянул ему руку, помогая подняться. – Это только первый блин комом. Потом приноровишься. Часть первая. Тайная любовь 26 октября 1424 года Москва, Кремль О возвращении дружины гонцы донесли заблаговременно, за несколько дней до появления ратных полков на Ногайском тракте. Посему холодная белокаменная столица великой Руси успела хорошо подготовиться к чествованию победителей. Горожане расчистили улицы, убрав с них впустую стоящие возки, охапки завезенной для хозяйственных нужд соломы и груды вываленных дров, наскоро подновили стены, тыны и ворота, покрасили их – или хотя бы украсили венками из еловых веток, последними осенними цветами, ярко вышитыми полотенцами либо просто красивыми цветными тканями.
Красны девицы приоделись в нарядные сарафаны, охабни и душегрейки, достали из сундуков набитные индийские и пуховые вологодские платки, подвесили сверкающие эмалями и золотом височные кольца, серьги с драгоценными самоцветами, застегнули на шеях жемчужные ожерелья и монисты из серебряных арабских дирхемов. Мужчины накинули на плечи подбитые дорогими мехами красные, коричневые и синие суконные плащи, опоясались ремнями с изящными накладками из серебра, кости и янтаря, с поясными сумками, проклепанными золотыми бляшками. И все запаслись кто просом и ячменем, кто цветами. Дорога опустела – стража разогнала в стороны, по стоянкам и проездам, смердов и купцов с их телегами, дровнями и розвальнями, отправила на пастбища овечьи отары, стада всякого крупного скота, каковой хозяева вели в богатый город на торг, а в привратники встали только боярские дети в начищенных добротных доспехах. Над южными пригородами надолго повисла напряженная гнетущая тишина… Незадолго до полудня в этой тишине стал различим низкий нутряной гул, идущий откуда-то из глубины земли. Этот гул нарастал и нарастал, став сравнимым с шумом раскрутившегося мельничного колеса – и вот наконец-то из-за поворота дороги, огибающей священную Ярилову рощу, вынеслась сверкающая броней кованая рать. Дружина, судя по всему, тоже готовилась к встрече. Всадники мчались на рысях, по пять воинов в ряд, одетые словно бы для битвы: в пластинчатых бахтерцах и юшманах, в наведенных серебром и золотом, а иные и в вороненых шлемах с мягкими железными бармицами. Алые щиты-капельки с золотыми львами на лицевой стороне и медной, начищенной до золотого блеска окантовкой, на плечах – алые плащи с меховым подбоем, в руках – рогатины, направленные в небо острыми, длинными и широкими, полированными до зеркальной яркости наконечниками, под которыми развевались разноцветные матерчатые и веревочные бунчуки. Яркие потники под седлами, сбруя увешана серебряными бубенчиками – крупные боевые скакуны тяжело вбивали подковы в сухую плотную землю. И этот топот тысяч и тысяч копыт сливался в единый могучий гул, расходящийся на десятки верст окрест. Стремительно промчавшись последние две версты, дружина влетела на мост, опущенный через широкий ров – и в тот же миг в городе на всех звонницах оглушительно запели колокола, заглушив набат привратной стражи. Витязи въехали на улицы, запруженные толпами горожан – и поневоле натянули поводья, переходя со стремительной скачки на медленный шаг. – Слава! Слава!!! Любо победителям! Любо защитникам русской земли! Любо князю Юрию Дмитриевичу! Слава несокрушимому! Любо витязям! Слава великому воину! Горожане осыпали вернувшихся из удачного похода дружинников просом и ячменем, женщины кидали цветы или просто лепестки, юные девы, выбирая воинов помоложе, подбегали и набрасывали на лошадиные шеи и седельные луки яркие венки и длинные цветочные косы. Сверкающие броней ратники, крепко сжимая толстые ратовища рогатин и рукояти щитов, степенно улыбались с высоты – широкоплечие, могучие, с окладистыми и хорошо вычесанными бородами. Медленно переставляли копыта тяжелые скакуны, фыркали и мотали мордами – отчего начинали весело звенеть украшающие узду серебряные бубенчики… – Любо князю Звенигородскому! Слава непобедимому защитнику нашему!!! – Приветственные крики, серебряный звон, бой колоколов, гул набата сливались в единый радостный гул всеобщего праздника, к которому вскорости присоединилось пение многих развеселившихся москвичей. Под этот звон, эти крики и песни передовые десятки армии, рассыпая просо, лепестки и цветочные бутоны, выехали на площадь перед Большим великокняжеским дворцом, натянули поводья, стали спешиваться. Несколько дружинников взяли коней под уздцы, а пятеро из воинов – наряженные в самые драгоценные бахтерцы и юшманы с наведенными золотом надписями, сделанными на пластинах арабской вязью вперемешку со славянской буквицей, в вороненых с серебром островерхих шлемах, с алыми плащами, подбитыми соболем, на плечах – ступили на ступени крыльца. На самом верху сего крыльца во главе небольшой свиты воевод встречал великий князь Василий Дмитриевич с супругой Софьей Витовтовной – тоже одетые в соболя и парчу, в шитые золотом платья, в усыпанных самоцветами шапках и драгоценных оплечьях. Одеяние великой княгини – статной, кареглазой, с белым точеным лицом – дополнял наброшенный на голову поверх шапки платок из невесомого китайского шелка да височные кольца с полумесяцами; в руках же она держала увесистый эмалевый ковш с пенистым хмельным медом, дабы по древнему русскому обычаю напоить гостей после долгой дороги. Князь рядом с супругой казался гигантом – выше почти на голову, вдвое шире в плечах, с заметно выпирающим брюшком и щекастым округлым лицом. Дополнительную солидность ему придавала борода – седая, с редкой примесью каштановых волос, пышная, широкая, длиной на всю грудь, с двумя косичками по левой стороне, украшенными продолговатыми рубиновыми заколками и золотыми накосниками. Василий Дмитриевич явственно не находил себе места, то забрасывая руки за спину, то соединяя их спереди, то снова отводя назад, а когда пятеро воинов поднялись примерно до середины ведущей на крыльцо лестницы – не выдержал, сбежал навстречу и крепко обнял идущего первым воина: – Юра, брат! Какой же ты молодец! Ты опять, ты снова разгромил всех ворогов! Ты всегда побеждаешь! Ты просто настоящий Искандер! – Всегда можешь быть уверен во мне, брат… – Князь Звенигородский также крепко и искренне обнял Василия. – Приду по первому зову! Непобедимый воевода стрельнул глазами вверх, на миг прищурился на оставшуюся наверху княжескую свиту и снова бодро сжал брата в объятиях. – Как же я рад, что ты вернулся! – чуть отстранился великий князь посмотрел воеводе в лицо. Улыбнулся: – Котлы кипят чугунные, костры горят горячие, ножи точатся острые! Быть сегодня пиру великому в честь твоей победы! Столы уже составлены, погреба распахнуты, слуги угощения таскать притомились. Входи в дом, Юра. Ныне у нас праздник! – Подожди, Вась, мы кое-что забыли… Воевода обнял великого князя за плечо, повел его вниз, на расстеленную перед крыльцом кошму, отступил на три шага, отвел руку в сторону. В эту руку один из дружинников спешно вложил кривую саблю в ножнах с резными костяными накладками. – Смотрите, люди добрые!!! – громко выкрикнул звенигородский князь. – Вот меч хана Куидадата, разбойника ордынского, что земли Одоевские летом нынешним разорил, а опосля на Рязань двинулся! Так вот нет больше хана Куидадата и его армии[4]!!! Сгинули дочиста все душегубы под нашими копытами! Собравшиеся на площади горожане радостно взревели, заглушив даже колокольный звон, а Юрий Дмитриевич, немного покрутившись и дав всем москвичам вдосталь полюбоваться оружием поверженного врага, решительно швырнул его к ногам великого князя. Василий Дмитриевич сделал шаг вперед, наступив на саблю ногой, и снова крепко обнял брата: – Поклон тебе низкий, Юрий, за службу верную и подвиги ратные! Так входи же в мой дом, садись за мой стол, преломи со мною хлеб, выпей душистого меда! – Помилуй, брат, – полушепотом ответил воевода. – Я же токмо с дороги. Дозволь хоть железо на подворье своем скинуть да ополоснуться. Не в броне же мне на пиру сидеть! Париться и обедать не стану. Токмо дух переведу, и сразу к тебе. Любо? – Токмо не задерживайся! Я жду! – Великий князь уже в который раз обнял воеводу и наконец-то отпустил. Стал подниматься по ступеням. Наблюдавшая за всем этим с высоты крыльца Софья Витовтовна громко хмыкнула. Широким жестом отвела в сторону ковш, сунув кому-то в руки, развернулась и, подобрав юбки, скрылась в распахнутых дверях дворца. Быстро миновав сени, выстеленные толстым слоем свежей соломы – дабы никто грязь с улицы в горницы не тащил, – она прошла через обитую синим сукном горницу без окон, подсвеченную лишь четырьмя масляными лампами на углах, проскочила в застеленный коричневой кошмой коридор, упирающийся в слюдяное окно. Обгоняя свиту, промчалась под расписным дивными птицами потолком, повернула в конце направо, нырнув в низкую дверь, и зашагала по тесовому полу меж бревенчатых стен – по проходу, предназначенному для слуг. Через тридцать шагов женщина вышла уже в соседних хоромах, снова оказавшись под расписными потолками, между закрытых кошмою стен, и ступая по персидским коврам. Здесь московская правительница согнала с лица улыбку – для чего ей даже пришлось с силой прикусить губу, с суровым видом миновала три горницы с широкими продыхами над самым полом – для горячего воздуха от стоящих внизу печей – и остановилась перед резной двустворчатой дверью, каковую охраняли пятеро рынд в белых кафтанах и с маленькими бердышами в руках во главе с боярином в шитой золотом ферязи, надетой поверх переливчатой шелковой рубахи, с украшенной плетеными шелковыми шнурками саблей на боку. Стража низко склонилась перед московской правительницей и распахнула перед ней тяжелые темно-коричневые и глянцевые от олифы створки, ведущие на женскую половину дворца – святая святых великокняжеских хором, куда посторонние гости попадали крайне редко и только по особому приглашению. – Софья, подожди! – послышался громкий призыв из дальнего конца коридора. Княгиня слабо улыбнулась, прошла в двери. – Тебя супруг окликает, Софья Витовтовна, – на всякий случай предупредил боярин из стражи. – Благодарю, Мамай Олегрович, – кивнула ему женщина, однако сделала еще два шага вперед по пушистому ковру с рисунком из овалов и черно-коричневого плетения. И словно бы в задумчивости остановилась, снова крепко прикусив губу.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!