Серия: Совпадение #3 Переводчики: Яна Сорокина (пролог, 1–2 главы), Leree (3–5 глава), Людмила Крамсаева (с 6 главы) Редакторы: Альбина Анкудимова (пролог-1 глава), Александра Одинцова (2–5 глава), Кристина (с 6 главы) Главный редактор: Светлана Симонова Обложка: Екатерина Белобородова Оформитель: Юлия Цветкова Переведено специально для групп: vk.com/book_in_style и vk.com/bb_vmp Пролог Люк 8 лет Я ненавижу бегать, но, кажется, всегда делал это. Я всегда и всюду убегал. Постоянно пытался спрятаться. Я прятался столько же, сколько и бегал, а если не делал этого — случалось что-то плохое: меня находили или заставляли делать вещи, от которых скручивало живот, или приходилось с этим справляться. — Выходи, выходи, где бы ты ни был, — пропела мама, когда я выбежал из дома. Ее язык заплетался, значит, она опять принимала свои лекарства. Она делала это очень часто, что для меня не имело никакого смысла. Иногда мне приходилось пить таблетки из-за болезни. Но когда мама принимала их, кажется, она только сильнее заболевала. Она не всегда была такой, точнее, не настолько плохой. Примерно год назад, когда отец еще был с нами, она была нормальной и не принимала лекарств. Но сейчас, это происходит постоянно, и мне кажется, она начинает сходить с ума. Я сравниваю ее с другими мамами, смотря на своих друзей. Я вижу, как их забирают из школы, и они счастливы вместе. Друзья всегда рады видеть своих мам и не убегают от них, пытаясь спрятаться, как это делаю я все время. Я забежал за заднюю часть дома, убегая от звука ее голоса, что гнался в поисках меня. Она постоянно меня ищет, и я ненавижу, когда она так делает — мне приходится убегать и прятаться. Но она всегда меня находит. Обычно я прятался под кроватью или в шкафу, или где-нибудь еще в доме, но она всегда меня находила. Так что сегодня я решил спрятаться на улице. Как только забежал за лестницу, то остановился, чтобы отдышаться. Там было достаточно места для укрытия. Я подтянул ноги к телу и положил голову на колени. Солнечный свет искрился через трещины в дереве и попадал прямо на меня. Я переживал из-за этого, ведь если солнце видит меня, то и она сможет меня увидеть. Насколько это было возможно, я прижался к нижней ступени и сел так, чтобы солнечные лучи не падали на меня. Раздался скрип двери, и я задержал дыхание. — Люк, — позвала меня мама, стоя на верхней ступеньке. Шаркая тапочками по дереву, она закрыла дверь. — Люк, ты здесь? Я спрятал лицо в ладонях, пытаясь не заплакать, иначе она могла меня услышать. Возможно, мама захотела бы обнять меня, но я не любил, когда она делала это. Я не любил множество вещей, которые она делала и какие чувства вызывала у меня при этом. — Люк Прайс, — позвала мама с ноткой предупреждения в голосе, спускаясь вниз. Я поднял голову и сквозь трещины в лестнице увидел ее розовые пушистые тапочки. Запах от ее сигарет заставил скрутиться мой живот в тугой узел. — Если ты здесь и игнорируешь меня, то у тебя будут большие проблемы, — она практически пропела это, словно песню из игры, в которую мы играли. Иногда мне кажется, что все это для нее игра. Игра, которую я всегда проигрывал. C каждым ее шагом ступени лестницы поскрипывали. Пепел от сигарет падал на пол и на мою голову. Немного пепла попало мне в рот, но я не выплюнул его. Я оставался под лестницей до тех пор, пока мог, борясь со своим сердцем, которое билось так сильно, что ладони покрылись потом. В конце концов, кажется после того, как прошла вечность, она развернулась и пошла обратно в дом. — Хорошо, будь по-твоему, — сказала она. Никогда не получалось, по-моему, и я лучше всех знал это, поэтому не надеялся на другой исход. Но все же сидел в своем укрытии, пока не хлопнула дверь. Я дождался, когда небо станет серым и выбрался из-под лестницы. Если бы это зависело от меня, то остался бы там, но я устал и хотел есть. Я не мог услышать или увидеть ее сейчас, поэтому решился выглянуть из-под лестницы. Горизонт был чист, и я выполз на траву. Встав на ноги, быстро отряхнул свою одежду. Задержав дыхания, перебежал на другую сторону дома, пока не оказался на переднем дворе. Я никогда особо не любил место, в котором мы жили. Трава во всех дворах была желтой, а дома нуждались в ремонте, и наш тоже. Мама говорила, что все это потому, что мы бедные так как мой отец, бросил нас и забыл обо мне, мы не могли ничего себе позволить. Я не уверен, что ее словам можно было верить, ведь она всегда врала. Например, она всегда обещала мне из раза в раз, что заставляет меня делать вещи, которые я не хочу в последний раз. Некоторое время я простоял во дворе, придумывая куда пойти. Можно было бы забраться через окно в спальне моей сестры и спрятаться там до ее прихода, возможно, она смогла бы помочь мне. Но в последнее время она стала странной и ее начало раздражать, когда я разговаривал с ней. Ей повезло, мама практически не замечала ее по сравнению со мной. Не знаю почему. Я делал все возможное, чтобы стать незаметным. Я не приставал к ней, постоянно убирался и делал все, как она хотела. Я молчал и чаще всего сидел в своей комнате, даже раскладывал все свои игрушки, как она любила. Эми же казалась не существовала для нее. Ей повезло. Я хотел бы стать невидимкой. Я решил пойти на заправку за углом, там было кафе, где можно купить что-нибудь поесть. Живот сводило от голода. Но как только я встал, сразу же услышал скрип открывающейся двери. — Люк, иди сюда сейчас же! — яростным голосом позвала меня мама, щелкая пальцами и показывая рукой, чтобы я встал около нее. — Ты мне нужен. Я застыл, мечтая быть более храбрым, чтобы убежать. Просто сбежать и никогда не возвращаться. Спать в коробке, потому что такая жизнь казалась мне намного привлекательнее, чем моя в этом стерилизованном доме. Но я не был достаточно храбрым и подошел к ней, как она того требовала. Она держала дверь открытой, ее волосы были убраны в высокий хвост; из одежды на ней были фиолетовая майка и клетчатые шорты, которые она всегда носила. Это было что-то вроде рабочей формы, хотя у нее и не было работы. Точнее не было такой, где нужно было носить форму. Несмотря на это, она продавала лекарства жутковатым мужчинам, которые всегда пялились на нее или на Эми, когда та выходила из спальни. Она позвала меня. — Иди сюда. Тяжело дыша, я поплелся к двери; казалось, меня сейчас вырвет. Это случилась каждый раз, когда ей нужна была моя помощь. У меня начинал болеть живот от представления того, что она заставит меня сделать. Когда я поднялся, она дала мне пройти, при этом, не выглядев счастливой, но и грустной она не была. Она держала дверь для меня, наблюдая за мной своими карими глазами, напоминавшими мне мрамор, отчего захотелось убежать куда подальше. Когда я зашел, она закрыла верхний засов, задвинула цепочку и только затем повернулась ко мне. Шторы были задернут, от не потухшей сигареты исходил дым, заполнивший всю комнату. Около дивана стоял стол, покрытый пластиком, чтобы «не испортить скатерть», как однажды сказала мама. Она была убеждена, что грязный воздух может навредить ей или дому, именно поэтому она практически не выходила. — Почему ты убежал? — спросила она, обходя диван и садясь на него. Взяла сигарету и стряхнула с нее пепел, прежде чем поднести ко рту. Глубоко затянувшись, через секунду, выпустила клубок дыма, который окутал ее лицо. — Ты играл? Я кивнул, потому что это было лучше, чем сказать, что я прятался от нее. — Да. Она сделала еще одну затяжку и затем уставилась на статуэтки кошек, стоявших на полке в ряд. Каждый ряд был расположен согласно породе. Однажды она уже делала это, когда приняла слишком много таблеток, которые помогали ей не спать долгое время и от которых ее не тошнило. Звон стекла и несвязное бормотание заставило меня очнуться, когда она, как сумасшедшая, начала переставлять фигуры, чтобы «ничего плохого не случилось». Она знала, что так будет, она могла почувствовать это своим нутром. Думаю, что-то плохое уже случалось. Вообще-то много чего плохого происходило. — Люк, соберись, — я отвел свой взгляд от фигур, мысленно желая быть одной из них, стоять на полке и наблюдать за происходящим со стороны, а не быть участником. Она переложила сигарету в другую руку и достала свою маленькую деревянную коробку с лекарствами. Сделав последнюю затяжку, она положила ее на колени и села так, что могла включить лампу. — Хватить возиться там, иди сюда. Я весь сжался и обернулся на дверь, моля, чтобы Эми вернулась домой и отвлекла маму, тогда бы я смог спрятаться. Но она не пришла, и я застрял. Здесь. С ней. — Я должен? — спросил ее тихо. Она кивнула, и в ее глазах появились безумные огоньки. — Ты должен. Дрожа, я подошел и сел рядом с ней на диван. Она начала гладить меня по голове, как будто я был ее домашним любимцем. Она часто так делала, и меня всегда интересовало кто я для нее — животное или ребенок. — Сегодня ты плохо себя вел, — сказала мама, продолжая гладить меня. Я ненавидел это, мне ужасно хотелось потрясти головой, чтобы она не могла трогать меня. — Ты должен был прийти, когда я звала тебя. — Мне жаль. Я лгал и жалел только о том, что был найден. Мне нужно найти лучшее место, чтобы прятаться и оставаться там до тех пор, пока она не перестанет меня искать. Возможно, тогда я стану невидимкой, как Эми. — Все хорошо. Она поцеловала меня в щеку. Я закрыл глаза, чтобы не закричать: «Не трогай меня». — Я знаю, глубоко внутри ты хороший мальчик. Нет, я не такой. Я ужасен, потому что ненавижу тебя. Я ненавижу тебя так сильно, что хочу, чтобы ты исчезла. Напевая собственную песню, она открыла коробку и достала все необходимое. Мне даже не надо было смотреть, я прекрасно знал содержание этой коробки. Ложка, зажигалка, маленький пакетик с порошком цвета жженого сахара, ватный диск, вода, жгут, шприц, который она скорее всего стащила из моего тайника с инсулином. — Ты помнишь, что должен сделать? — спросила мама и продолжила напевать. Я кивнул, мне хотелось плакать, я не хотел делать этого. Я не хотел делать ничего из того, что она мне говорила. — Да. — Хорошо, — она снова погладила меня на этот раз не так нежно. Я не смотрел, как она открывает пакетик, кладет часть содержимого на ложку и смешивает с водой, я прекрасно мог представить все ее движения, ведь видел это постоянно, а иногда несколько раз в день. Все зависело от того, как сильно она уходила в себя. Если сильно, то количество доз увеличивалось. Иногда она становилась спокойной. Я любил такие дни, мама сосредотачивалась либо на уборке, либо на тараканах в своей голове. Она нагрела ложку зажигалкой, тихо напевая. У нее был прекрасный голос, но слова песни пугали. Как только ложка достаточно нагрелась, она завязала жгут вокруг своей руки. Я сел около нее, нервно постукивая пальцами о коленку, притворяясь, что меня здесь нет. В каком-нибудь другом месте, но только не здесь. Я ненавидел ее. — Так, Люк, помоги мне, хорошо? — в конце концов спросила мама, смешав все необходимое и наполнив шприц. Я повернулся к ней, трясясь. Всегда дрожал. Всегда нервничал. Все время. Постоянно боялся сделать что-нибудь не так. Перепутать. Мама всучила мне шприц и положила руку на мое колено. В местах, где были сделаны уколы, виднелись фиолетовые и желтые синяки. Ее вены четко выделялись на коже, мне было ненавистно смотреть, как игла входит в них, мама же обожала это. Как обычно, я взял ее руку и приставил иглу рядом с одним из синяков. Мои руки дрожали.