— Знаешь, — шепчу я, — я всегда считала тебя своей сестрой, хотя мы и не были связаны кровными узами. Я была готова бросить все, чтобы быть рядом с тобой, потому что это то, что делает семья. Но если я единственная, кто отказывается от всего, а ты единственная, кто берет, это не семья. — Мои глаза поворачиваются к ней. — Это собственность. Ты продолжаешь ожидать, что я уступлю тебе, потому что так было всегда. И ты не можешь смириться с тем, что снова не добиваешься своего. Она прижимает руку к животу. — Кения, я беременна. У меня будет семья. Ты серьезно отвернешься от меня и моего ребенка? Мое сердце бешено колотится. Я сопротивляюсь чувству вины, которое хочет проникнуть в мою решимость и откусить от нее кусочек. Я всегда отдавалась Саше. Всегда. Это одна из причин, по которой она думала, что секс с моим парнем не повлияет на нас. Я вздергиваю подбородок. — Я люблю тебя, Саша. Ты моя сестра, и у нас всегда будут совместные воспоминания. У нас всегда будет наша история. Но я больше не позволю тебе использовать меня и плохо обращаться со мной. Я больше не позволю тебе ходить вокруг да около и говорить мне, что я должна принять это из-за любви. Это не то, что такое любовь. И это не то, что такое семья. — Кения, пожалуйста. — Она протягивает руку и хватает меня за руку. Я стряхиваю ее с себя. — Меня и близко не будет на твоей свадьбе, так что не ищи меня и не надейся, что я передумаю. Крупные слезы катятся по ее лицу. Одна за другой. Я остаюсь неподвижной на пассажирском сиденье. — Теперь я собираюсь вызвать для тебя такси, и ты позволишь им отвезти тебя домой, потому что ты не сядешь за руль в таком состоянии. Это будет мое последнее выступление в роли твоей сестры. — Почему ты делаешь это со мной? — Ее голос пропитан ядом. — Почему ты ведешь себя как с… Я улыбаюсь и прерываю ее, хватая свой телефон, чтобы вызвать такси. Она дрожит, как ураган, ее грудь поднимается и опускается. Я открываю свою дверь. — Водитель будет здесь через десять минут. Я рекомендую тебе беречь себя. Для тебя и ребенка. — Мой взгляд опускается на ее живот. — Приятной жизни, Саша. Когда я выхожу из машины, я слышу короткие гудки клаксона. Саша бьет руками по рулю и плачет. Сквозь тонированное лобовое стекло я вижу, как поблескивает ее обручальное кольцо. С тяжелым сердцем я тащусь вверх по лестнице, хотя часть меня все еще хочет сбежать к моей сестре и решить все ее проблемы. Санни вскакивает на ноги, когда я захожу в ее квартиру. — Я видела Сашу. Скажи только слово, и я спущусь туда со своей битой. — Она беременна, — говорю я устало. — Что? — У нее отвисает челюсть. Я поднимаю руку. — Я действительно не хочу говорить об этом. Санни с беспокойством наблюдает за мной, пока я бреду в ванную и прислоняюсь к раковине у стены. Слезы выступают у меня из глаз и текут по щекам. Я ужасный человек. Я ужасна. Она беременна. Я нужна ей. Я должна быть рядом с ней, несмотря ни на что. Сомнения выползают из тени и нападают на меня, как маленькие букашки. Они ползают по моей коже и впиваются в мои раны, пока они не начинают гореть. В этот момент у меня звонит телефон. Это Белль. Я быстро вытираю щеки и улыбаюсь ей. — Белль, привет, детка! — Привет, мисс Кения. — Что случилось? — Мой голос сдавленный. К счастью, мне не приходится говорить слишком много. Она начинает рассказывать о своем дне и берет разговор в свои руки. Мне удается улыбнуться и кивнуть в соответствующие моменты. Она, кажется, довольна. Через некоторое время Алистер осторожно забирает телефон у своей дочери и говорит ей пойти помочь миссис Хэнсли с ужином. — Хорошо. — Она радостно вскакивает, ее два хвостика развеваются. — Пока, мисс Кения. — Пока, милая. Я ожидаю, что Алистер закончит разговор, но он изучает меня серьезным хмурым взглядом. — Ты плакала? — Нет. — Кения. — То, как он произносит мое имя, такое нежное и приторное, почти снова запускает водяные струи. Я потираю лоб, не в силах скрыть свои эмоции. — Саша сказала мне, что беременна. — Одна слеза выкатывается из моего глаза. — Она попросила меня быть частью жизни ребенка, и я сказала ей… — Рыдание прерывает мои слова. — Я сказала ей "нет". — Кения. — Его голос похож на рокот. — Черт, как бы я хотел тебя обнять. Можете называть меня идиоткой, но я бы тоже хотела, чтобы он мог. — Скажи мне, что я сделала правильный выбор. Скажи мне, что я не ужасный человек. — Ты не ужасный человек, Кения, но ты человек. — Он вздыхает. — То, что ты чувствуешь прямо сейчас, говорит мне, двигаешься ли ты дальше. И если она все еще причиняет тебе боль, значит, ты не полностью исцелена. Ты имеешь право требовать дистанцироваться, пока эти раны не заживут. Ни у кого не должно быть полномочий принуждать тебя к исцелению. Я шмыгаю носом, поднимая голову. — Ты хочешь сказать, что никого не следует принуждать? Ты? Он смеется. — Я учусь. Я улыбаюсь. — Когда ты, наконец, исцелишься, ты будешь двигаться дальше. Возможно, ты даже снова впустишь ее в свою жизнь и простишь то, что она сделала. — Я не думаю, что это произойдет в ближайшее время. — Ну, — его губы медленно приподнимаются, — если у тебя есть кто-то еще, кого ты любишь, кто-то, кто любит тебя еще больше в ответ, возможно, будет легче справиться с болью. Мое предложение — отпустить и сосредоточить свою любовь и внимание на этом человеке. Я смеюсь. Кто сказал, что этот человек не силен в продажах? — Алистер, ты пытаешься выставить себя передо мной? Его улыбка озаряет его лицо, и у меня почти перехватывает дыхание. — Кения, так уж случилось, что мне скоро предстоит поездка за пределы страны. Я буду в вашем районе на следующей неделе. — Он наклоняется ближе к камере. — Если ты не против, я хочу тебя увидеть. ГЛАВА 22 ПАПОРОТНИКИ ЛЮБВИ ХОЛЛАНД В тот момент, когда я спрашиваю о встрече, слезы Кении исчезают, ее глаза бегают взад-вперед, и она неубедительно оправдывается тем, что ей нужно вернуться на работу. Как будто я куплюсь хоть на одну строчку из этого. Я удовлетворенно улыбаюсь. Возможно, она паникует, но я отвлек ее от разговора с сестрой. Оценка. — Ты закончил разговор с Кенией? — Спрашивает Иезекииль. — Да. — Она в порядке? Я на сто процентов уверен, что она больше сосредоточена на том, что она сделает, чтобы защитить свою ложь, чем на свадьбе Саши с дробовиком. Это должно занять ее на некоторое время. — Она могла бы быть лучше, но я дал ей пищу для размышлений. — Хм. — Иезекииль, ты можешь расставить эти тарелки? — Напевает миссис Хэнсли, передавая ему стопку тарелок. — Конечно. — Он бредет прочь. Миссис Хэнсли посылает ему сердечные взгляды, которые он полностью игнорирует.