Когда идешь знакомой тропой, идти можно даже не глядя… Я и не смотрела. Ни на того, кто хрипел, теряя свою жизнь, ни на тех из великих орлов, которых успели убить темные, и которых сейчас стремительно возрождала я. Мне хватало сумрака зажмуренных глаз и чувства тепла, наполняющего тех, кому я давала второй шанс вдохнуть воздух этого мира. И тут в сумрак моего восприятия, ворвался огромное переливающееся око. «Вернулась!» — торжествующе сказал мир. «Я, собственно, и не уходила», — мысленно ответила ему, вливая отнимаемую у темного жизнь в два разрушенных гнезда, возвращая к жизни едва вылупившихся орлят и восстанавливая разбитые при падении яйца… в них тоже была жизнь. «Но ты сбежала, — не согласился Сатарен». «Я пыталась спасти того, кто был обречен», — ответила, ни на миг не переставая возвращать жизнь орлам. «Спасла? — заинтересовался мир». «Хотелось бы верить, что да…» Темный под моей ладонью содрогнулся в агонии и утратил последние капли жизни. Я открыла глаза и поднялась. Кесарь стоял рядом, незыблемой непоколебимой стеной силы, в небо поднимались оживленные мной орлы, и опустившись на колени стояли умнейшие из темных, которым хватило мозгов, не вступать в бой с тем, кто не ведал поражений в принципе. В зеленоватом небе вспыхнула руна подчинения. Вспыхнула, рассыпалась на мириады собственных уменьшенных копий, и рухнула на голову каждого из подчинившихся темных. Огромные орлы, поднявшись на крыло, встречали потрясенным клекотом своих убитых сородичей, матери понеслись к детям, отцы срывали с себя путы, тайшени, дикие кошки темных, стояли, не зная как реагировать на происходящее. — Время, — напомнила я супругу. Портал вспыхнул перед нами. *** Наступление темных на Эрадарас захлебнулось в их же крови. Я выпила пятерых сильнейших из тэнетрийских магов, возвратив к жизни гигантских орлов, драконов, дриад, песчаных демонов и морских монстров. Кесарь тем временем подчинил всех темных, сунувшихся на нашу светлую территорию. Всех! Мы действовали быстро, жестко и безжалостно. Для жалости поводов не было – слишком живы были воспоминания о том, первом пришествии, и я никогда не забуду останки тех, кто едва родился на свет, но темные не пощадили даже младенцев. Так что мы были чем-то вроде возмездия. Справедливого, неотвратимого и непоколебимого возмездия. К сумеркам эта истина дошла, наконец, до главного арахнида Тэнетра, и в спальне кесаря, где я только прилегла, наконец, уже просто шатаясь от усталости, раздался требовательный звон. Я перевернулась на спину, раскинув руки и думая о том, что разговора с Арахандаром и его сыновьями я сейчас не выдержу. В смысле сам разговор вполне, а вот божественный отъем сил арахнида, для возрождения тех человеческих городов, что он уничтожил – едва ли. И в то же время — я безумно соскучилась по Адрасу и Мраку. — Я могу перенести сюда Адраса, — кесарь вышел из ванной комнаты, одетый лишь в полотенце, обернутое вокруг бедер. Внезапно подумала, что в момент исполнения супружеского долга, эпическое ЭТО я так и не увидела… как то не до того было. — Я бы мог продемонстрировать, но едва ли ты впечатлишься увиденным, нежная моя, а я, увы, с трудом выдержу твое явно сопутствующее сравнение… ммм… органов. Логично. Вновь откинувшись на подушку, я была вынуждена признать: — Безумно устала. Араэден подошел, лег рядом, устроившись на боку, провел пальцам по моей щеке, губам, шее, и его прикосновения провокационно спустились к пуговицам на платье. Немного поразмыслив, сообщила: — И голова болит. — Достойно лгать — это искусство, нежная моя, и ты им еще не овладела, — произнес кесарь, безжалостно расстегивая первую пуговку. Выразительно посмотрела на супруга. Супруг, был вынужден вспомнить, что он не только Мировое Зло, но еще и муж, а безжалостность в отношениях с любимой женщиной все-таки неуместна. И ладонь, вынужденная прервать попытку приступить к супружеским обязанностям, сжалась в кулак, на то краткое, но явственное мгновение, что кесарь фигурально выражаясь, пытался взять себя в руки, а после благочестиво и уже без намеков и принуждений, легла мне на живот, согревая теплом той нежности, что неизменно уничтожала весь лед в глазах Араэдена, когда Ледяной Свет смотрел на меня. — Я, наверное, никогда к этому не привыкну, — глядя на него, тихо прошептала я. — К чему? — улыбнулся Араэден. — К этой бесконечной нежности в твоих глазах, — все так же шепотом, едва слышно вымолвила я. Его улыбка стала чуть шире, и кесарь произнес: — Она была там всегда, нежная моя. Всегда, когда я смотрел на тебя. Как же мне искренне, бесконечно, основательно, сокрушительно и безумно жаль, что я раньше об этом не знала… Если бы знала, в Прайде уже лет пять все было бы по-моему. — Ты чудовище, — усмехнулся кесарь. Я бы возразила, но за сегодня я безжалостно убила пятерых темных… и не испытывала по этому поводу ни малейшего сожаления, лишь искренне пожалела, что еще не вымыла руки. — Хорошо, ты чудовище с немытыми руками, — Араэден поднялся, подхватил меня на руки и понес в ванную комнату. А я смотрела на его нечеловечески жестокое лицо, острые хищные черты, выдававшие силу и характер этого монстра, на прямые пряди платиновых волос и видела… заботу, нежность и бесконечную любовь. Удивительно, насколько внешность кесаря, оказывается не соответствовала его внутренней составляющей. — Не обольщайся, — посоветовал пресветлый. — Не обольщаюсь, — коварно заверила я. — Но между тобой и шенге много общего. — К примеру? Кесарь внес меня в ванную комнату, поставил на пол и начал расстегивать мое платье. — К примеру, вы оба очень страшные на вид, но… — Но любим тебя, — Араэден ловко расстегнул платье, и оно упало к моим ногам. За платьем последовали сорочка и нижнее белье, а после, прижав совершенно обнаженную меня к себе, кесарь склонился к моим губам и тихо произнес: — В свое время твой шенге был грозой всех орочьих племен. Перед ним склонили голову Степные, Горные и Ледяные. Джашг был силой, с которой пришлось считаться даже элементалям, и жестокость этого орка в свое время потрясла даже меня. Но монстром он не был. Садистом и чудовищем тоже – он был последней надеждой своего племени и он выстоял. Когда были уничтожены практически все носители крови Алого пламени, Джашг был первым, кто заговорил о мире и мирном договоре. Маг Жизни, единственный из всех оркских вождей, способный оживлять своих павших, он больше не хотел видеть их смерть. И мы заключили договор, я и вождь объединенных Лесных племен. Позже договор о ненападении подписали и остальные вожди орочьих племен, и несколько веков, мы не нарушали обозначенные границы. А потом ты попала в Готмир. Кесарь обнял меня крепче и едва слышно добавил: — Место, закрытое для меня условиями договора, нежная моя. Но Джашг выслушал послание Локара, а дальше… Продолжать он не стал, впрочем и смысла продолжать не было. Я все поняла. Шенге нашел меня по его просьбе, а вот взял под опеку и удочерил, уже вопреки. — Именно так, нежная моя, — усмехнулся Араэден. Нежное прикосновение к моим губам и сказанное почти беззвучно: — В отличие от тебя, я умею лгать, Кари. Рожденный и выросший в Эрадарасе, я более чем великолепно овладел этим искусством, в ином случае, Джашг никогда не отпустил свою едва обретенную дочь с Аршханом, потому что за тебя, твой отец… не родной, а тот, кто стал настоящим, сражался бы до конца. И подхватив меня на руки снова, кесарь отнес к ванной, опустил в теплую воду и сел на бортик, с улыбкой глядя в мои потрясенно распахнутые глаза. — Когда все вот это закончится, я хочу узнать о тех событиях подробнее, — наконец справившись со смятением, решительно заявила. — Ты всегда сможешь спросить у шенге. — А он расскажет? — с сомнением уточнила я. — Не уверен, — откровенно признал кесарь. Я тоже не была уверена, но одно знала точно – иногда, те кто очень страшен снаружи, бывают удивительно добрыми внутри. По –своему добрыми, конечно, у обоих доброта была своеобразная, но была… И как-то невольно при мыслях о доброте, я вспомнил того, кто в далеком детстве был добрее всех — моего дедушку. Дедушку, которого кесарь просто убил. И я посмотрела в глаза, ледяные глаза кесаря, в которых… в которых не сумела прочесть ничего. И вот вопрос, Кат, не сумела, или не захотела? — И первое, и второе. Араэден нервным движением руки отбросил прядь платиновых волос назад, посмотрел почти с ненавистью куда-то в никуда и резко, даже как-то зло заговорил: — Мне не было нужды убивать Уитримана, нежная моя, и тебе как никому известно об этом. Зачем убивать, если я мог просто выпить его силу? — Эммм… — почему-то об этом я как-то ранее не подумала. И тут кесарь хрипло добавил: — Но вина за его смерть лежит на мне. Его рука сжалась в кулак, несколько секунд молчания, и едва слышное: — Триста лет, нежная моя, триста лет… В какой-то момент я практически сдался. Яд я изготовил для себя.