Она откусила кусок. Яблоко было крупным, но зеленым и кислым. – Я получила большое, зеленое и кислое яблоко, – совсем уже бесстрастно прокомментировала волшебница. – Теперь у меня всегда будет яблочный пирог. Она отшвырнула надкусанное яблоко и сотворила новое. То оказалось точно таким же, как предыдущее. Но предыдущее при этом растворилось в воздухе. – У меня не может быть более одного яблока одновременно, – подытожила Джиданна. – Если я создаю второе, то первое исчезает. На пирог не хватит. Она еще немного поэкспериментировала, изучая возможности этой жалкой, но все-таки Сущности. Оказалось, что при создании второго яблока исчезает только несъеденная часть первого. Проглоченное остается проглоченным. И даже откушенная часть остается во рту. При этом неважно, съела ли его сама Джиданна или кто-нибудь другой. – Ладно, не так уж и плохо, – наконец пожала плечами волшебница. – По крайней мере, от голода теперь точно не умру. Хотя я бы предпочла окорок. – Фрукты полезнее для здоровья, дочь моя, – наставительно заметил Дрекозиус. Он единственный еще не сделал выбора. Взвешивал все «за» и «против», прикидывал возможности. Очевиднее всего казался Космодан. Отец Богов, верховный владыка Сальвана. Но в том-то и проблема. Тучегонитель – не бог чего-то конкретного, как остальная севига. Конечно, у него тоже есть своя стезя – он хозяин небес, облаков и туч, грома и молнии, дождя и града… но в первую очередь он просто самый главный. И совершенно неизвестно, какой дар он может дать. Какой угодно может. И потому Дрекозиус, взвесив все «за» и «против», коснулся когтистой лапы Якулянга. Звездный Дракон – не самое популярное божество в севиге, и поклоняются ему в основном обитатели болот и те народы, что покрыты чешуей… но именно это и стало для Дрекозиуса решающим аргументом. Наверняка люди редко возносят Ползущему свои молитвы, так что ему будет приятно, и он не поскупится. И каким же было его разочарование, когда он осознал, что ему досталось. Дар Спящего Человека. Возможность в любой момент по своему желанию погрузиться в сон. – Я приму это смиренно и с благодарностью, – не очень убедительно произнес жрец. А вот Джиданне Сущность Дрекозиуса очень понравилась. Рядом с ней ее Яблоко уже не казалось таким гоблинным. – А у тебя что? – спросила она Плаценту. Тот зло скрипнул зубами, раскрыл рот… и заговорил на непонятном языке. – Фоку дегура, сакитне тахора! – сплюнул он. На лице Мектига отразилось непередаваемое изумление. Он повернулся к Плаценте и спросил: – Ты знаешь оксетунг? – Галатиль фиста га, стродинн, – скривился полугоблин. Изумление Мектига сменилось гневом. Он почти мгновенно переместился к Плаценте, стиснул его шею и очень тихо сказал: – Прощаю один раз. В следующий – убью. Дрекозиус тихо сказал Джиданне, что слово «стродинн» на оксетунге означает мужеложца. И это, возможно, худшее оскорбление для дармага. Когда Мектиг отпустил полугоблина, тот хрустнул шеей и начал бешено изрыгать брань на всех языках Парифата: – Нья ку се те е-ба монате, бабука! Чонга умаоемао илеасини со’о! Гуй де ни та ма де, во хен ни! Гобло турку трикасетранг и дертерзог! – Вот это действительно удивительно, – покивал Дрекозиус. – Оксетунг, билетанди, обезьяний, ю-ян, орчанг… сын мой, неужели ты овладел всеми этими языками? Или… быть может, ты просто получил возможность на всех них браниться? Могу ошибаться и прости, если ошибаюсь, но пока что ты не произнес ни одного слова, не относящегося к обсценной лексике… – Уаль иси гармасимхосохосоло! – огрызнулся Плацента. – О, а это эльфийский! – оживилась Джиданна. – У нас в общаге была одна эльфка… интересно, где она сейчас… Ты что сказал-то, кстати? – Он просто послал нас в анналы, дочь моя, – скорбно улыбнулся Дрекозиус. – Не знала, что на эльфийском слово «жопа» такое длинное. – Дочь моя, прошу тебя, стерегись непристойностей! – ахнул жрец. – Разве боги для того даровали тебе этот прелестный рот, чтобы ты оскверняла его грязными словесами? В эльдуальяне нет слова «ж-о-п-а». Есть слово «скверно-пахнущее-место-сзади». Эльф скорее вырвет себе язык, чем скажет «ж-о-п-а» или «г-о-в-н-о» – именно поэтому в их языке таких слов вообще нет. – А вы что, знаете эльфийский, отче? – Я знаю десять языков, дочь моя. – Недурственно. И какие же? – Парифатский, сальванский, эльдуальян, оксетунг, гоблинский, орчанг, билетанди, обезьяний, ю-ян и бранный ньявлингуал. Джиданна глянула с завистью – сама она знала только парифатский, паргоронский и язык Каш. Причем Каш – язык чисто прикладной, для составления заклинаний. Говорить на нем никто не говорит. А паргоронский Джиданна знала очень плохо. Брала его в свое время факультативом, но потом долго гадала, зачем ей это вообще понадобилось. В итоге своей новой Сущностью доволен остался только Мектиг. Да и тот больше по нетребовательности. В конце концов, его Самозатачивающийся Клинок не намного лучше самого обычного оселка. Но по крайней мере из Шиасса искатели Криабала выбрались. Вернулись в мир живых. Снова оказались под синим небом и ярким солнцем… точнее, под звездным небом и яркой луной. Никто не знал, сколько точно дней они провели в мире мертвых. Там никому всерьез спать не хотелось. Но когда они вернулись… усталость навалилась тяжеленным камнем. И голод тоже пришел. В желудках словно зарычали огромные волки. Вот когда Джиданне пригодилось ее Яблоко – она принялась творить одно за другим, обгладывая почти до черешка. Этими же волшебными плодами напитались и остальные – но не раньше, чем волшебница объелась так, что раздуло живот. Белке она отдала один из самых крупных, но треснувших самоцветов. Куда они попали, никто не знал. Оказались посреди какой-то рощицы. Рядом мерцала ажурная арка, ведущая обратно в Дарохранилище, чуть подальше с журчанием бежала речка, а за ней, еще дальше – темнела крепостная стена. Похоже, замок или город. – Дойдем, поищем постоялый двор?.. – для проформы предложил Дрекозиус. – Нет, – мотнул головой Мектиг, укладываясь прямо на траву. – Я хочу спать. Никто не стал спорить. У всех головы словно налились свинцом и тянули к земле. Не хватило сил даже развести костер – впрочем, это и не требовалось. Неизвестно, куда вывел их Ахлавод, но по крайней мере здесь было тепло. – Спокойной ночи, дети мои, – пожелал Дрекозиус, как бы невзначай подвигаясь к Джиданне. – Да осенит вас крылом Якулянг. Глава 5 В Пиршественных палатах было страшно шумно. Цверги орали, пели песни и звенели кружками. В воздухе стоял такой густой дух, что кружилась голова. Пахло жареным и тушеным мясом, свежим хлебом и пряными кореньями, крепчайшим элем и хмельным медом. Никогда в жизни еще Фырдуз не был в таком огромном зале. Он почти не видел стен. Под потолком висели мощные солнцешары, и свет заливал каждый уголок, но гостей было так много, что все скрывалось за пышными одеждами и бородами. Воевода Брастомгруд представил кобольда как своего личного гостя. Рядом с воеводой Фырдуз и сидел, ожидая окончания пира. Ему тоже поставили огромное блюдо, ему тоже накладывали яства и подливали напитков, но он ужасно робел и смущался. Боялся опростоволоситься перед всеми этими важными цвергами. Направо он вообще старался не поворачиваться. Слева-то сидел старик Брастомгруд, который хоть и воевода, но не особенно страшный. Очень даже свойский дядька. А вот справа… Фырдуз дрожал от мысли, что сидит по левую руку от самого принца Перетрекумба. Старшего сына его королевского величества. Известный фат и пустозвон, он любопытничал ко всему необычному – и при виде кобольда с оккупированных земель сразу загорелся, велел посадить его подле себя, начал было даже расспрашивать… но моментально о нем забыл, едва стали разносить закуски. Но Фырдуз-то не забыл. Когда подали деликатесные плоды Сверху, он даже отказался брать оранжевый и круглый. Однажды Фырдуз его уже ел и помнил, что тот брызгается соком, когда его чистишь. Забрызгать соком принца будет невыносимым срамом. Вместо этого он взял сладкие пурпурные шарики, которые воевода назвал «черешней». Те оказались очень вкусными, но с очень большими косточками. Выплевывать Фырдузу было неловко, поэтому он незаметно их глотал. А вот принц Перетрекумб не был так щепетилен. Он лопал все, что перед ним ставили, перемазал бороду мясным соком и даже забрызгал соусом собственную лысину. Лысина у него была знатная, блестящая, увенчанная огромным родимым пятном. В народе шептались, что это знак его королевского достоинства. Аккурат напротив Перетрекумба восседал его младший брат, Остозилар. Абсолютно не похожий на старшего. Прямо-таки субтильный по меркам цвергов, узкоплечий, длинноволосый. Вместо косматой неряшливой бородищи – аккуратно расчесанная, намащенная маслом бородка. Вместо красного от эля толстенного носищи – небольшой нос очень правильной формы. Вместо мутных, но добрых буркал – острый, но злобный взгляд. Ну а между принцами, во главе стола сидел их отец, король Тсаригетхорн. Очень старый, абсолютно седой и весь скрюченный цверг. Его лицо словно превратилось в одну сплошную морщину. Кресло, в котором его разместили, было огромным. А король – маленьким. Он занимал едва половину сиденья, был обложен подушками и поминутно кашлял. Ел он тоже очень мало, большую часть пира мусоля одну-единственную лепешку с грибами. И ему не было дела ни до Фырдуза, ни до его новостей. Через посредство Брастомгруда кобольд наконец передал послание от Тревдохрада и на словах рассказал все, что уже рассказал воеводе… но это никого не заинтересовало. Король только уставился на него пустым взглядом и промямлил: – Так вы бежали от хобиев?.. Поразительно… После этого он смолк, предоставляя остальное своим сыновьям, советникам и воеводам. Те, однако, отнеслись к известиям равнодушно. Перетрекумб выслушал историю Фырдуза с любопытством, но только лишь как занятную историю. Кажется, он вообще не осознал, что это все правда, что хобии и йоркзерии действительно обложили границы Яминии. Остозилар же принялся гневно фыркать. Именно он читал вслух послание Тревдохрада – читал вслух, громко, с выражением… и с язвительными комментариями. Каждое слово он нещадно критиковал, переиначивал и открыто издевался. В его изложении Тревдохрад получался бездарным дурачком, пошедшим искать вчерашний сон. – …И он, значит, погиб от случайной хобийской стрелы? – ядовито спросил принц. – Ну-ну. Я почему-то даже и не удивлен. Всегда думал, что он закончит как-то вот так – нелепо и бесполезно.