— Мне нужно одно — чтобы вы меня не выгоняли. — Не начинайте опять свои мольбы. Объясните то, что вы только что сказали. — Я ее видела. Грант хохотнул: — Это называется объяснением? — Вы меня не слушаете, а должны бы! Я не хочу вам плохого. — Так говорите же, если вам есть что сказать! — Вы же мне рта не даете раскрыть. Было это в прошлую пятницу. Миссис Бартон взяла выходной и меня заставила изменить выходной с субботы на пятницу. Эта старая грымза никому жизни не дает: всегда следит, что ушла я, а потом уж сама выходит. Но я хлопнула дверью, она решила, будто я ушла, и потом сама отправилась. Ну а я вернулась — с чего это ей так меня выставлять? Когда поднималась к спальне, зазвонил телефон. Задумчивость на лице Гранта сменилась злостью. Он резко бросил: — И вы решили подслушать! Агнес всхлипнула. — Совсем не это. Мне захотелось узнать, может, это она… миссис Хатауэй. Выяснить, она ли вам звонила… или кто-нибудь еще. Мне… нравилось слушать ваши разговоры. — Значит, такое не в первый раз? И что же вы тогда услышали? Агнес резко вскинула голову: — Я услышала женский голос: «Мистер Хатауэй… Мне хотелось бы поговорить с мистером Хатауэем». Глава 24 Марк Харлоу развернулся на табурете. — Ну и как тебе? Сисели в коричневой юбке до колен и красновато-коричневом джемпере с высоким воротником стояла у камина. Горел лишь светильник над пианино. Сисели находилась в тени, лишь изредка разрываемой всполохами пламени от камина. Кудряшки ее растрепались. У нее в ногах, почти у самого огня, растянулся Брамбл, положив голову на переднюю лапу, а задние разбросав в стороны, словно тюленьи ласты. Поужинав кроликом, он спал глубоким мирным сном юного невинного создания. В доме царила тишина. Полковник и миссис Эббот отправились на чай к викарию, в единственный дом, куда Реджинальда Эббота можно было хоть как-то заманить. Теперь они с викарием наверняка добродушно сражались в шахматы, которые оба просто обожали. Фрэнк Эббот и главный инспектор Лэмб, заехав домой к мисс Винни, отбыли куда-то еще в компании мисс Сильвер. Сисели добралась до дома одна и увидела стоявшего на крыльце Марка. Поскольку все вокруг сочиняли таинственные версии и строили туманные догадки, не посвящая в них Сисели, она куда больше обрадовалась его появлению, нежели могла бы ему выказать в другое время. Они недавно попили чаю, и Марк рассказывал ей, что сочиняет музыку для нового ревю Лео Тэнфилда. И проиллюстрировал это одним фрагментом. Отвлекшись от своих раздумий, Сисели рассеянно спросила: — Что? — Дорогая, не так резко! — Я не слушала. Если он и разозлился, то этого не выказал, а лишь улыбнулся и произнес: — А ты станешь слушать, если я снова сыграю? — Да. Марк опять ударил по клавишам. Блистательная техника, россыпь переливчатых звуков, а затем — остроумный речитатив с четким ритмом и детализацией акцентов. Мелодия весьма заурядная, однако исполнение вполне достойное. Взяв последний аккорд, Марк поинтересовался: — Ну и как? — Шустро, — ответила Сисели. — И что ты под этим подразумеваешь, дорогая? — Не называй меня «дорогая». — Даже с глазу на глаз? — Особенно с глазу на глаз. Марк рассмеялся: — Перед сборищем досужих сплетниц можно, а с глазу на глаз — в высшей степени неприлично? Однако ты забавная. — Мне безразлично, как ты говоришь при посторонних, но даже если и называешь меня так, это ничего не значит. — Это действительно ничего не значит? — Нет. Марк поднялся с табурета и подошел к ней. В его голосе послышались ленивые и насмешливо-язвительные нотки. — Слушай, Сисели, сколько это еще будет продолжаться? — Что именно? — Твое замужество. Почему бы тебе не развестись? — Тут не так все просто! — Ну, люди ведь каждый день разводятся. Сисели промолчала. — Так что же? Она проговорила, склонив голову набок и глядя ему в лицо: — Не желаю обсуждать свое замужество. Это мое дело, и больше оно никого не касается. — Таким образом ты еще сильнее загоняешь переживания внутрь себя! Когда о чем-то молчишь, это тебя угнетает. Цивилизованные люди говорят о подобном, а не держат это в себе и не превращают в трагедию. Не знаю, почему вы с Грантом разошлись, но ситуация такова: ты живешь в одном доме, а он — в другом. И ты постоянно молчишь. Не надо думать, будто люди ничего не замечают. Если желаешь с ним помириться, так помирись, а я останусь другом и тебе, и ему, как прежде. Но если не собираешься мириться, то нет смысла продолжать так себя вести. Избавься от этого напускного фарса и дай еще один шанс и себе, и мне. Сисели резко вскинула брови и ледяным тоном произнесла: — Это предложение? — Сис! — Предложение или нет? — Господи, какая же ты жестокая! — Сам напросился. — Я только поинтересовался, почему ты не разводишься. — Ну хорошо, я тебе отвечу. Все очень просто — Грант не даст мне развода. Я не могу развестись с ним, если он не даст мне на то веских оснований, а он мне их не даст. Грант мог бы развестись со мной через три года из-за моего пренебрежения супружескими обязанностями, но этого он тоже не сделает. В общем, дело обстоит вот так. — И нет никакого выхода? — удивленно воскликнул Марк. — Нет. — Безо всякого перехода Сисели продолжила: — По-моему, в самом конце смена тональности несколько резковата. Думаю, она лучше звучала бы вот так. — Она подошла к пианино и взяла несколько аккордов. — Да, гораздо лучше. Марк шагнул к ней. Они стояли рядом, глядя на клавиши. — Не знаю… хотелось бы сделать переход порезче. Я даже могу акцентировать диссонанс. Сис, значит, ничего не получится — в смысле у нас тобой? — Нет. И не заставляй меня это повторять, иначе я разозлюсь. Если тебе действительно нужен диссонанс, оставь его, но, по-моему, ты ошибаешься. Вещь слишком легкая для диссонанса, и исполняться она должна непринужденно и бойко. Глава 25