— Я слышала, как почти в пять часов вечера хлопнула дверь, а потом отъехала машина. — А голоса вы слышали? Ее голос… как она попрощалась… или что-то вроде этого? — Нет. — Вы слышали голос или шаги мистера Хатауэя после того, как отъехал автомобиль? Сосредоточьтесь, мисс Рипли, это очень важно. Почему это так важно? Агнес лихорадочно соображала и наконец все поняла. Если машина отъехала, а после этого она слышала, как мистер Хатауэй ходил по дому, значит, он не мог убить Луизу Роджерс. Не мог, если она уехала, а он остался дома и расхаживал по нему, что слышала бы Агнес Рипли. Она пристально посмотрела на Лэмба и ответила: — Нет, я вообще ничего не слышала. Последовали другие вопросы, и Агнес равнодушно на них отвечала. Ее охватило полное безразличие ко всему. Лэмб спросил, где она находилась на следующий день между половиной шестого и половиной восьмого вечера и где в это время был мистер Грант. Все знали, что в ту субботу в самом начале седьмого Мэри Стоукс с криками прибежала в дом пастора. Агнес уверенно сообщила, что была в кухне вместе с миссис Бартон. Но вот о мистере Хатауэе она ничего сказать не могла — он или находился дома, или отсутствовал. Мог перетаскивать тело Луизы Роджерс, которую убил накануне вечером, а мог и сидеть у себя в кабинете. Между пятью и половиной восьмого Агнес его не видела. А еще она его не видела вечером в субботу, шестнадцатого января, когда убили Мэри Стоукс. И не могла видеть, поскольку уехала в Лентон трехчасовым автобусом, а вернулась без десяти десять вместе с прислугой миссис Эббот. Только по Мэйн-стрит она с другими девушками не пошла, потому что ей надо было зайти на почту за миссис Бартон, которая не любила возвращаться одна в темноте. По мнению Агнес, они вошли в дом примерно в половине одиннадцатого. Она не могла точно сказать, находился мистер Хатауэй дома или нет. Агнес его не видела и не слышала — лишь около одиннадцати часов раздались его шаги, когда он поднимался в спальню. Наступило молчание. Агнес подумала, что вопросы закончились. И тут большой чин вдруг задал ей еще один: — Каковы были ваши отношения с мистером Хатауэем? Вот так — напрямик. Сердце у нее екнуло, а лицо залилось краской. С трудом ворочая языком, Агнес переспросила: — Отношения? — Вы понимаете, что я имею в виду. Вы состояли с ним в любовной связи, были его любовницей? Она отшатнулась, будто ее ударили. Лицо ее исказилось, и Агнес разрыдалась. — Нет… нет… не состояла… и не была! Думаете, если бы что-то было, пришла бы я сюда? Мистер Хатауэй ни разу не взглянул на меня, словно меня и нет! Я бы все сделала, помогла бы ему, если бы он захотел! А он собрался меня выгнать. Миссис Бартон решила выбросить меня на улицу, а мистер Хатауэй ей это позволил. Я его просила, умоляла, а он все стоял на своем. Помешать я ему не могла, я вообще ничего не могла сделать. Нельзя просто сидеть и ждать, пока тебя вышвырнут. Я сказала ему, что знаю… что он сделал… с теми девушками, а он велел мне к утру убраться из дома. Но я не стала дожидаться утра, не стала собирать вещи… приехала прямо сюда… — Агнес замолчала, словно яростный поток слов вдруг натолкнулся на некую преграду, и в ужасе уставилась на Лэмба. Потом слабым и дрожащим тоном добавила: — И все без толку… Глава 28 Часы показывали семь, когда миссис Бартон вошла в кабинет с обеспокоенным выражением лица. — Мистер Грант, не знаю, что случилось, но Агнес пропала. Он поднял голову от каталога сельскохозяйственной техники и инвентаря, где делал пометки. Некоторые из них оказались слишком дорогими, чтобы позволить их себе, но кое-какие вполне можно купить на премию, которую Джеймс Рони обещал выплатить за уговор о его сыне. — Пропала? К беспокойству в голосе миссис Бартон прибавилась обида. — Сама не знаю, что и думать. Вскоре после чая Агнес быстро прошла по коридору мимо кухни, явно куда-то торопилась, на ней было пальто. Потом укатила на велосипеде. Я полагала, что она поехала на почту, все это время ждала ее, но уже семь часов, а после чая не убрано, и посуда не вымыта. Не знаю, что на нее нашло, и мне это не нравится, мистер Грант. Все эти жуткие убийства… Где Агнес могла так задержаться? Грант Хатауэй сразу все понял. Пару секунд он посидел, развернувшись к свету, а когда миссис Бартон приблизилась, чтобы убрать поднос, сухо заметил: — Вряд ли Агнес убили, однако осмелюсь предположить, что она не вернется. У нее разыгралась истерика оттого, что вы дали ей расчет. У Агнес есть подруги, к которым она могла бы уехать? Миссис Бартон стало ясно, что Агнес окончательно забыла всякие приличия. На ее лице отразилось глубочайшее потрясение. — Насчет подруг не знаю, мистер Грант. Есть какая-то миссис Парсонс, к которой Агнес иногда заходит на чай, когда бывает в Лентоне. Вам ужин сюда принести, сэр? У камина будет очень тепло и уютно. — Да, — ответил он, и экономка вышла, унеся поднос. Как только за ней закрылась дверь, Грант придвинул к себе телефон и набрал номер Эбботсли. Как и час назад, трубку сняла Сисели. — Алло! — произнесла она. — Это опять я. Фрэнк вернулся? — спросил Грант. — Нет. Я же сказала, что позвоню. — Голос у нее был какой-то запыхавшийся. — Извини за беспокойство. — Грант, что происходит? — Сам бы хотел знать. Во время разговора он услышал слабый ритмичный гул. Когда Сисели спросила: «Что ты имеешь в виду?», стало ясно, что к дому подъезжает машина. Грант уловил, как она повернула, затормозила и остановилась. Раздались голоса и шаги. — Спокойной ночи. Похоже, ко мне гости, — проговорил он и повесил трубку. Идя к двери, Грант вдруг подумал, где, когда и в какой обстановке ему снова удастся пообщаться с Сисели. С непередаваемой ясностью, будто в кошмарном сне, ему вспомнились строки, которые пугали его в детстве: И между ними шел Юджин Арам, Закован в кандалы… То, что тогда он понятия не имел, что такое кандалы, лишь добавляло поэме мрачности. Открывая дверь главному инспектору Лэмбу, Грант гадал, продемонстрируют ли ему сегодня практическое применение современного варианта этого приспособления. То есть наручников. В открытую дверь хлынул ледяной воздух. В начавшем сгущаться тумане виднелась нависающая громада главного инспектора Лэмба, за ним стоял элегантный Фрэнк Эббот, двоюродный брат Сисели, служивший в полиции. Так-так, наверное, наручники сразу не защелкнут — предстоит некая предваряющая беседа. Жизнь, несомненно, полна новых ощущений. Кто сказал, что послевоенные годы выдались скучными? Даже в разгар царившей в Европе неразберихи пресыщенный вкус мог бы отыскать нечто пикантное в этой ситуации. Грант ни секунды не сомневался, что Агнес все выложила полицейским, и в этом случае он должен предоставить в высшей степени убедительные объяснения. С этими мыслями Грант проводил посетителей в кабинет, внимательно посмотрел, как Лэмб снимал пальто и шляпу, а потом, отказавшись от предложенного кресла, с мрачным видом сел за письменный стол. Лишь после этого инспектор произнес: — Интересно, а вы ждали нас, мистер Хатауэй? Грант по-прежнему стоял. Обычным тоном он ответил: — Ну, я хотел с вами поговорить. Дважды звонил в Эбботсли, не вернулся ли Фрэнк, поскольку намеревался с вами связаться. Лэмб усмехнулся: — Присядьте, мистер Хатауэй. Я только что из лентонского отделения полиции. Как вы, возможно, уже догадались, к нам явилась ваша горничная Агнес Рипли. Она дала весьма серьезные показания, так что я прибыл узнать, как вы сможете их прокомментировать. Грант придвинул себе стул. Теперь все расселись за столом: мрачный и сосредоточенный главный инспектор, холодный и бесстрастный Фрэнк и подозреваемый Грант Хатауэй. Его положение действительно напоминало нахождение на скамье подсудимых, вот только стороны сидели почти вплотную, и у Гранта не было адвоката. Если он не сумеет привести достаточно убедительных доводов, то и вправду окажется в суде. Что бы ни случилось дальше, сделка с Джеймсом Рони не выгорит. Никто не заплатит кругленькую сумму, чтобы доверить сына человеку, арестованному по подозрению в двух убийствах, совершенных с особой жестокостью. А деньги были ему нужны просто позарез. Они были частью игры с целью «продемонстрировать Сисели», чего он стоит. А без денег тут никуда. — Могу я ознакомиться с показаниями, которые мне предстоит прокомментировать? — спросил Грант. Он взял у Фрэнка Эббота отпечатанный на машинке протокол допроса и принялся его читать, хмуря лоб. Закончив, он поднял голову и произнес: — По-моему, у нее не все дома. Сегодня утром моя экономка дала ей расчет. После чая Агнес пришла сюда и закатила сцену. Она хотела, чтобы я позволил ей остаться. — А почему ваша экономка дала ей расчет? Почему горничную уволили? — Вам придется спросить об этом миссис Бартон. — И вы не знаете? — Нет. Я заметил, что миссис Бартон не хотела вдаваться в подробности. — Итак, мистер Хатауэй, перед вами показания Агнес Рипли. Вы хотите что-нибудь сказать касательно их? — Да. Начнем с того, что не знаю, известно ли вам, что я уезжал. — С восьми тридцати утра воскресенья до одиннадцати утра понедельника? Да, известно. — Хочу заявить, что не знал об этих двух убийствах, пока сама Агнес не рассказала мне о них сегодня в пять часов вечера. — Вы вернулись в одиннадцать утра и разговаривали с инспектором Смитом. Он расспрашивал вас о ваших передвижениях в пятницу, восьмого января, то есть в прошлую пятницу, а потом снял у вас отпечатки пальцев. Как вы думаете, зачем? — Я знал, то есть слышал, что по округе ходят какие-то дикие слухи. По крайней мере, тогда я решил, будто это слухи. Какие-то россказни, что Мэри Стоукс, по ее словам, видела труп. Поскольку там, где она его якобы видела, никакого трупа не нашли, я заключил, что она все это выдумала. — Вы слышали эту историю? — Да. Миссис Бартон что-то такое говорила, и моя жена обмолвилась о ней — знаете ли, вскользь, — а не так, если бы за всем этим скрывалось что-либо серьезное. — Вы решили, что инспектор Смит расспрашивал вас в связи с этой историей. И вы тогда не знали, что Мэри Стоукс убита? — Разумеется, нет.