— Нет. С Ньордом… Чёрт с ним, С Ньордом! — почти сплюнул я его имя, — Я о Бояне твоём прекрасном! О твоём Никтагёле! О том, с кем ты женой жила полгода! О том, кого обнимала только что! О том, кто сделал зыбку нашему сыну, кто дал ему имя, будто отец!!! — Не смей! — вскричала она, подскакивая ко мне. — Не сметь? Да ты… — я чувствую, как кровь отливает от сердца… — Не смей! Или я не прощу никогда тебя за эти слова! Нет на свете человека светлее и чище Бояна! Никого преданнее. Если бы все люди были такими как он, земля сияла бы ярче Солнца! — Вот как! Значит, я не так хорош всё же… — Замолчи! Замолчи сейчас же или я уйду и не приду к тебе никогда! — она побелела от злости. — Ещё бы, ведь я всего лишь твой брат. Всего лишь… Всего лишь Бландат блад, — он сник в одно мгновенье. Отошёл от меня и опустился опять за стол, на котором разложил карты, записки свои, книги. Зарывая длинные пальцы в волосы, опустил голову так, что я не вижу лица. Я подошла. Вся моя усталая злость на его внезапную ревность, свалилась с меня, как падают подтаявшие сосульки с крыш весной. Я обняла его. Он, прижал мою руку, оголившуюся приподнявшимся до локтя рукавом, к своему лицу. — Прости, Сигню… — хрипло проговорил он. — Не могу… не могу не ревновать тебя… я всё время будто тебя упускаю. Я… боюсь. Всё время… так боюсь… Я обняла его, он посадил меня на колени к себе, я погладила его лицо: — Я всегда буду с тобой. Я никуда не ускользаю. Я вернулась с Той стороны, потому что хотела быть с тобой. Только с тобой. Потому что ты звал меня. Ничто нас не разлучит. И уж, конечно, никто. Ну…. если только ты влюбишься в какую-нибудь юную прелестницу… Он засмеялся: — Не удаётся что-то до сих пор… — О, это я молодая, а стареть начну? — Так и я начну тогда же! И я засмеялась. Мы смеялись, целовались, вытирали слёзы друг другу. Так схлынула и отступила эта поднявшаяся волна ссоры… И только потом я спросила, на что это он смотрит, что обдумывает над всеми этими картами. Сигурд вздохнул, отпуская меня из своих рук. Поднялся, обходя стол. — Посмотри, Сигню, — он расчистил карту, испещрённую отметками, — Свеи почти нет. Нашей Свеи. Остался этот форт, где мы. Остаётся Брандстан. Остальные йорды, все поселения Ньорд методично разрушает и рано или поздно придёт сюда, чтобы уничтожить и нас. Их всё больше, кто следует за ним. Он подготовит войско и… к лету, думаю, будет здесь. А то раньше. Я в ужасе смотрю на него. — Так плохо? Я не предполагала, что настолько… — Гуннара разведки каждый день шлют самые неутешительные вести. Свея совсем обезлюдела, столько смертей… Тех, кто не хочет идти с ними, убивают подчистую. Женщин и детей до семи лет уводят в Асбин. А в Свее уже… уже почти никого нет. Только те, что здесь. И в Брандстане. Ньорд поклчлся уничтожить нашу Свею. И уже почти сделал это. — Нам остаётся… Только погибнуть? Мы не победим его нашими мизерными силами против его несметных полчищ… И не выкинуть их обратно за горы… — Мы можем только уйти в другие земли, — Сигурд смотрит на меня. — Забрать с собой всех, кто захочет быть под нашей рукой и совершить опасное путешествие через Наше море на восток. — К славянам? — Да, к предкам, — кивает он. — А если не примут нас? — Пусть уж лучше они нас убьют, а не норвеи и асбинцы. — Он смотрит на меня. — Может это там нам суждено построить Новый город? — Светлый град на холме? Каким был наш Сонборг? — я вижу лучики в его глазах. Это надежда? — Ещё лучше. Если строить, то лучше, — улыбается Сигурд, светящимися глазами смотрит на меня: — ещё лучше! Совершенным, непобедимым. Чтобы никто никогда не взял и не порушил. — Светлый ты мой конунг… Наши усталые бессонной ночью глаза освещаются, заполняются друг другом, нежностью, желанием… Хорошо, что зимой такие длинные ночи… Глава 9. Больное сердце злого человека Я жёг и терзал Свею, как жёг и терзал бы Сигню, попадись она мне снова в руки. Как я ненавижу её! Я засыпаю и просыпаюсь с мыслями о ней! Каждую ночь, в каждом сне она приходит ко мне. Такой, какой была со мной. То с окровавленным от моих жестоких поцелуев ртом, с синяками и ссадинами на тонкой коже. То улыбающейся, прикасающейся ко мне своими невесомыми тёплыми, будто излучающими силу, входящую в меня, руками. То целующая меня, прикрывая веки ресницами, ложащимися, кажется, ей прямо на щёки… И эти губы её… Ещё тот первый раз, когда я поцеловал её прошлой зимой в сонборгском тереме, тревожил меня воспоминаниями, но тот поцелуй и поцелуем-то не был, а когда она поцеловала меня… Можно не жить больше… Я и не живу. Я теперь ненавижу. Свея ненавидела меня, как ненавидела меня Сигню, соглашаясь, «жить по-хорошему». Но что мне Свея… Если бы Сигню вдруг вернулась, и согласилась бы быть моей, как была… Я целовал бы ей ноги, её следы в грязи, следы её коня… Но этого не могло быть, как не могло быть, чтобы Свея, Свея Сигурда и Сигню стала моей. Поэтому этой Свеи почти уже не было. Остались разрозненные поселения тех, кто признал меня и моих сыновей, с нашими новыми порядками, а именно: они работают на своей земле и платят Асбину тем, что выращивают на своих землях. За это мы обещали им не пускать к ним норвеев, которые желали только грабить, насиловать и убивать. Те деревни и сёла, где меня не признали конунгом, мы оставили норвеям и от них скоро ничего не осталось… А городов уже не было в Свее. С каким пьянящим удовольствием я порушил и пожёг их все! Со всеми их новостройками, хитроумными приспособлениями для печей, водопроводов и отхожих мест, мельницами, механикой в кузницах, Библиотеками и школами! Не осталось даже праха от всего, что построили эти выскочки Сигурд и Сигню! И сколько тех, кто был искренне привержен идеям Сигурда, идеям Света, который светит всем и во всех, я с наслаждением убил!.. Реки крови затопили Свею. Не было больше Свеи Сигурда ибо строить всегда долго, хотя у него выходило быстро и весело, а разрушить и сжечь можно в одно мгновение. И даже развеять прах и память об этом. Сколько поколений будут ещё помнить, что было здесь при Сигурде Великом? И поколений кого? Испуганных или убитых? Это теперь стало моим наслаждением. Это и только это оживляло мою омертвевшую душу, моё сожжённое ненавистью сердце. Не осталось ничего, что мне хотелось бы любить и лелеять. Даже моей Свеи, что я помнил с детства уже не было. Скоро здесь всё будет как у моих друзей норвеев… Один Брандстан, где продолжала царить как ни в чём, ни бывало моя сестра, ещё сохранял черты прежней Свеи. Но умрёт когда-нибудь и Рангхильда и не останется ничего и никого, кто помнил бы Сигурда, Свана Сигню и их Золотую мечту. Их Светлую Свею. Они были ещё здесь, ещё живы, засели крепким станом в том самом форте, где так долго пряталась Сигню. И мне предстоит их уничтожить. Но для этого придётся подготовиться самым тщательным образом. И я готовлюсь. И это единственное, что ещё заставляет меня жить. Что толкает моё мёртвое сердце. И только в часы забытья я счастлив. Потому что Сигню, нежная Сигню, с улыбкой, со свои голосом, своим горячим телом приходит ко мне… О, как больно. Как это больно иметь сердце. На что оно мне, я всю жизнь прожил без него, зачем я пошёл на его зов, зачем не остановил себя… Весна. Просохли дороги, появились первоцветы. Мы с Бояном выходили до рассвета собирать травы. Сейчас, на растущей луне, они набирают из земли всю свою силу. И мы с корзинами тихонько выходили за стены форта и лагеря, превратившиеся за это время уже в справный город. Караульные ратники знали, выпускали нас, ожидали назад не больше чем через час. Но мы брали с собой оружие, хотя места вокруг форта давно обезлюдели, но лазутчики Ньорда могли быть везде. Хорошее утро. Тепло, прохлада только в ложбинках, а в тенистых овражках кое-где ещё и снег. — Ты глубоко не зарывайся, — сказал Боян, — я должен видеть тебя. Я только улыбнулась. Но я не собираюсь рисковать, я знаю, что Ньорд подсылает лазутчиков, чтобы выкрасть меня. В этом случае меня ждёт только смерть… Так что рисковать я не собираюсь и держусь поблизости от Бояна. — А ты знаешь, что Ярни посватался за Герду, — спросила я. — За нашу Герду? — улыбается Боян. — Ей же… Сколько, семнадцать-то есть? — Девятнадцать уже было той осенью. — Значит, нашёл Ярни, наконец, свою судьбу, — улыбнулся Боян. — Славно. Как хорошо, верно, Сигню? — Да, хорошо. — отвечаю я, улыбаясь. — Нам бы Гуннара ещё женить. — Он тебя любит, — усмехнулся Боян, но как-то невесело. — Чепуха. Все были влюблены в меня, посмотри, все счастливо женаты. — Кроме Рауда. Он… загрустил совсем в последнее время. Не знаешь, почему? Я знаю. Агнета попросила его больше не искать встреч. «Мы все здесь как на ладони, все рядом, ничего не укроешь… Но я знаю, Сигню, она просто разлюбила меня. Она хочет быть только с Берси…» Рауд чуть не плача говорил мне это. Я знала, что так будет. Берси, ласковый и добрый применил всю хитрость присущую ему, всю изобретательность, на какую был способен, всю свою нежную и ласковую манеру, чтобы снова влюбить в себя Агнету. И это точно далось ему гораздо труднее, чем в первый раз. Но теперь это было надёжно. Только бы не расслабился опять над добычей, иначе ускользнёт и на этот раз уже будет не вернуть никогда. Но теперь Асгейр был умный, битый. Ему долго пришлось сражаться за свою жену. И ещё я знала кое-что, чего не мог знать ещё Рауд и даже Берси, даже Агнета ещё не знала. Агнета была беременна. Ещё несколько дней это будет тайной для всех, но я видела. И сейчас я сказала об этом Бояну. Он засмеялся радостно: — А вот это по-настоящему хорошо! Даже теперь, когда мы в кольце врагов. — Не просто в кольце, Никтагёль, — сказала я, уже не улыбаясь и глядя на него внимательно. — Мы стоим на одной ноге посреди кипящего пламени. И эту нашу ногу скоро подрубит Ньорд.