— Прости, Свана! — рыдает она, кривя рот, — прости, дроттнинг! — Да ты что, Агнета?! Какая я тебе дроттнинг сейчас? — я встряхнула её за плечи, намереваясь этим остановить рыдания. Агнета зарыдала в голос, и я поняла, что надо дать ей выплакаться, а потом уж расскажет всё сама… Жалость заполнила моё сердце. Если она, моя Агнета, дошла до такого, что должно было произойти с ней, что она переступила через всё, чем мы дорожили и почитали с детства? Я обняла её, и мы сели на Хубавину кровать с твёрдым тюфяком. Агнетины слёзы мочили мне плечо, горячее её лицо опухло, она плакала долго, пока, наконец, не начала умолкать… К себе я вернулась под утро, вся во власти сомнений, размышлений. Это дело решить должна я сама, нельзя посвящать Сигурда. Только самой. Поговорить с мужчинами, потом уже и конунгу можно будет рассказать, если они станут упорствовать… Кто мог подумать, что первым серьёзным делом моим как дроттнинг будет вот это, так близко касающееся меня самой… А пока я тихонько вошла в спальню, чтобы не разбудить Сигурда. Но он и не думал спать. Подскочил на ложе, едва я вошла. В свете масляных ламп его кожа золотилась, но лицо было бледно, тени легли под скулы и в глазницы, таким я ещё не видела его… Сказать, что я злился, это ничего не сказать. Вначале я думал, что Сигню поговорит с Хубавой и вот-вот вернётся, не давал себе спать, чтобы не пропустить её возвращения. Но час шёл за часом, водные часы — клепсидра, на столике у Сигню лгать не умели. Чем дольше я её ждал, тем меньше становилось желание спать. У нас так мало было времени побыть вместе, и она пожертвовала им, чтобы… Мне было уже неважно ради чего, важно, что её не было рядом со мной. От желания даже днём порой мне хотелось всё бросить и побежать к ней, обнять её, почувствовать в своих руках… Как мне не хватало времени в сутках! С какой тоской я вспоминал озеро Луны и нашу свободу там… К её возвращению во мне родилось несколько решений относительно устройства нашей внутренней теремной жизни. А ещё понимание, что моя жена независима и свободна настолько, что, прислушиваясь ко мне и соблюдая законы, она, тем не менее, всегда будет поступать, как сочтёт верным для себя. И ничего не поделаешь с этим — дочь конунга. Её воспитали такой, такой она и стала. А может быть, в этом была её природа? Не знаю. Да это и неважно, я за это тоже люблю её. С той встречи, когда она гордо пренебрегла мной… И вот она вернулась. — Расскажешь? — спросил я. — После, не теперь. Пока нечего сказать. Он смотрит, не строго, как я решила вначале, нет, он разглядывает меня, силясь понять, что могло меня удержать вдали от его объятий целую ночь. Не надо сейчас размышлять, мой любимый, я не могу открыть тебе позор моей Агнеты. Она сбросила платок, платье, подошла к ложу. — Прости меня? — проговорила тихо. Всё понимает, всё почувствовала без слов… А наутро конунгом было приказано устроить для него и дроттнинг спальню отдельно от других помещений терема. Он сам прошёл по всему терему и нашёл самую большую горницу с окнами, обращёнными на восток. Здесь приказал поставить самое большое ложе, какое смогут сделать за пару дней. Но главное — запрет входить в эту спальню для всех, если конунг и дроттнинг там вдвоём. — Только если пожар или война! — заключил он. — Но, Сигурд, бывают обстоятельства… — начал Эрик Фроде, присутствовавший на Совете, когда было объявлено это распоряжение. — Только пожар или война! Никакие иные обстоятельства не позволяют никому приближаться к нашим покоям ни ночью, ни днём! — не терпящим возражений тоном сказал Сигурд, не удостоив Фроде даже взглядом. Сигню сидит через стол напротив него во время заседания Совета, так решил Сигурд и я думаю это для того, чтобы в любой момент видеть её и по её лицу читать, одобряет или нет она его решения. Я посмотрел на неё. В уголках рта её появилась и спряталась весёлая усмешка. Её радует эта мальчишеская горячность Сигурда. Ей всё нравится в нём? Даже этот бесстыдный новый закон. Или она бесстыдная тоже… Однако я не успел додумать, потому что после окончания Совета, совмещённого с завтраком, дроттнинг явилась в горницу, которую мы делили с Торвардом и Исольфом. — Мне надо поговорить с тобой наедине, Асгейр Берси. Торвард, ты можешь идти. Сигурд и воевода уже ждут тебя на дворе. Я так удивился этому её появлению, тому, что так неожиданно и так близко вижу её, что не сразу даже осознал, что она пришла к Берси. Я бегу по коридору, на ходу цепляя меч, который не успел повесить перед её приходом и, спотыкаясь и не чувствуя ног, вообще ничего не чувствуя, кроме невыносимого стыда за свою глупую неловкость, выбегаю на двор. Я всегда буду так обмирать при ней? Как же тогда я буду ей служить? Боги, шапку-то позабыл! Ещё никогда я не был так растерян и взволнован. Но товарищи уже ждут меня. Ежедневные наши тренировки и учения, собирающие почти не существовавшее в Сонборге войско, в хорошо организованную рать проходят каждый день с самого утра и до вечера. Неделя за неделей, и рать пополняется, собирается, формируясь постепенно в то, что называют армией… — Околеешь без шапки-то, — хмурится Гуннар. Он сделал знак ратнику, чтобы тот отдал мне шапку, — ты иди в тепло, останешься сегодня. Торвард, не забудь вернуть ему шапку. …Я так удивился и обрадовался её приходу, что онемел в первое мгновение. Мы остаёмся наедине. Наедине! Я едва не задыхаюсь от волнения. Она садится на табурет, обтянутый кожей, спокойная и какая-то маленькая и хрупкая вблизи, хотя ростом она почти с меня. Одета в простое платье, из украшений только вышивка, рубашка из тонкого белёного льна видна у горла и выглядывает чуть-чуть из-под юбки. Маленькие мягкие башмачки. Я вижу её лодыжку в белом чулке, когда она чуть качнув юбкой села на табурет. — Познакомимся, Берси? — сказала она, устроив спину, сложила пальцы. Познакомиться со мной… Броситься ей в ноги, уткнуться лицом в колени, забраться руками под это платье… Нечего и думать, так поступить. Когда она вот так открыто и прямо смотрит в моё лицо. Как я подумать мог, что она как все другие женщины? Она дроттнинг и пришла к алаю. — Кто твои родители, Асгейр? — Ро…родители?.. — у меня пересохло горло. Кто мои родители… — Мой отец был алаем Линьялен Рангхильды, а мать — кормилица Сигурда. — Так ты молочной брат конунга. Это честь. Ты выше других алаев, Асгейр. Но почему тогда вы не слишком близки с Сигурдом? — Сигурд ни с кем не сближается слишком. Она чуть приподнимает брови. И правда, как с ней Сигурд ни с кем не был близок, я никогда ещё не видел, чтобы кто-то, тем более Сигурд понимал кого-то без слов, будто читая мысли. А у них так. Так могут только те, кто близок. Сигурд всегда был одиночкой, над нами, даже когда мы были детьми. Он читал больше всех. Занимался больше всех, вечно думал о чём-то, даже записывал, планируя и размышляя, над чем мы и вообразить не могли. Он был конунгом всегда и во всём. Поэтому я всегда завидовал ему. Стало быть, просто не было человека, с которым он мог сблизиться. Он ждал её?… И она, как и он над всеми нами. Вот и сейчас, сказала «познакомимся», а я чувствую, что она знает обо мне больше, чем я сам. И во мне. Наклонилась вперёд, опирая подбородок на плотно скрещенные пальцы. Смотрит немного из-под ресниц. — Чего ты хочешь, Берси? — тихо, тише, чем до этого спрашивает она. Кровь отхлынула от моих щёк. — Я… — Зачем ты обольстил Агнетту? Разве ты её любишь? — Да! — выпалил я. Почему бы и нет? Почему не сказать так? — Тогда почему по-честному не попросил её руки, а тайно завладел ею? Но тут я нашёлся: — Вы с Сигурдом тогда… Вас не было. Всё произошло так быстро, мы влюбились… — Может быть, — она перебила меня. — Как ты думаешь, Асгейр Берси, Агнета любит тебя? — Я думаю, что да. Она отодвинулась снова. Интересно, если бы я был Сигурдом, я бы понял, о чём она думает сейчас? — Тогда объясни мне, ты любишь Агнету, она тебя любит, вы не успели ещё обо всём сказать йофурам и пожениться, это я могу понять, — сказала Сигню, не глядя на меня. — Но почему она была с Гуннаром? — вот тут она прямо и испытующе смотрит в моё лицо. Знает всё? Как я оправил Агнету к Гуннару, чтобы ему было больнее потом потерять её, и чтобы над Агнетой самой закрепить свою власть. Но почему она спрашивает только о Гуннаре? Почему ничего не говорит о Хьяльмаре Рауде. Или Агнета скрыла от неё его участие? Ведь он двоюродный брат дроттнинг. — Откуда вы знаете, Свана Сигню? Она отвечает, пристально глядя мне в глаза: — Агнета беременна. Вас двое: ты и Гуннар. Одна Агнета, один ребёнок. Что делать? Ах вот что! Наконец-то я понял, почему же всё открылось, почему дроттнинг занимается этим… Агнета… Вита Фор… ну, что же… и хорошо. Да хорошо! Тем надёжнее будет наш с Агнетой союз. Мне нужна Агнета, чтобы стать ближе к дроттнинг. А если у нас ещё и ребёнок будет! Да ещё раньше, чем у них с Сигурдом, разве она не станет ближе общаться с подругой? Женщины любят детей. Я хочу тебя, Сигню и всё помогает мне в том, чтобы… — Когда можно жениться на Агнете? — радостно спросил я. — А если ребёнок Гуннара? — Сигню внимательно смотрит на меня. Хочет понять, искренен я или нет. — Мне не важно. Агнета ошиблась с Гуннаром, но я её люблю. И если даже среди десятка наших с ней детей один будет моего товарища, разве это помешает нашему счастью?! — неужели она не оценит, какой я великодушный, какой красивый. Разглядывай же меня, Свана Сигню, ещё ни одна женщина не осталась равнодушна ко мне… Она встаёт, собираясь уходить. Посмотрела уже с порога: — Агнета станет решать. А ты одевайся и догоняй товарищей. Но никому ни звука о нашем разговоре. Не вздумай ославить Агнету, — сказала тихо и просто, но взглянула страшно… Но я и не думал болтать, для чего мне позорить будущую жену?