Только бы в действительности была здорова… Как мне выйти на Свею? Как выйти против страны, сильнее которой я не знаю. Любое вражеское поползновение будет замечено в самом начале и остановлено сильными хорошо вооружёнными отрядами, что охраняют каждый форт, каждый город. Сколько дней понадобится Сигурду, чтобы собрать всю свою рать и прибить нас, едва мы выйдем войскомза пределы Асбина? За этими размышлениями я приказал организовать охоту. Олень ушёл от загонщиков. Но зато они подняли медведя… И вот тут, через несколько часов, стоя над трупом огромного, изгнанного из сна в берлоге зверя, из тела которого торчало не меньше полутора десятков стрел, чья кровь растопила снег вокруг него, я обернулся по сторонам и «увидел» как мне выйти на Свею… Я все последние месяцы силился вспомнить кое-что, что неясным воспоминанием засело в моей голове, что подумалось однажды, когда глядел на Сигурда и Сигню. Догадки кололи меня со всех сторон, но они были так невероятны, так изумительно победоносны, если бы оказались правдой, что я должен был их проверить. А едва я вернулся в свой терем, мне принесли несколько писем-свитков. Раскрыв их, я вначале долго не шевелясь сидел, словно боясь вспугнуть улыбнувшуюся мне удачу. Радость наполнила моё злое сердце. Теперь тебе не выстоять Сигурд. На этот раз со мной в Брандстан поехал Ярни. Тем, что я именно его выбрал себе спутником, я хотел показать матери, как я отношусь к тому, что она устроила здесь в прошлый раз, что я не верю ни одному слову сказанному тогда. Рангхильда сразу правильно оценила это. Принимая меня в своей опочивальне, лёжа поверх покрывала из чёрной лисы, волосы — красивыми волнами поверх, картина да и только — великолепная богиня на одре, наши вышивальщицы ещё не придумывали таких красивых и величественных сюжетов для своих ковров… Жаль, это чудо-представление мог оценить только я да отец, который, в отличие от меня не видел ни здорового румянца на прекрасном, без единой ещё морщины, лице Рангхильды, ни радостного блеска её глаз. Лодинн возле постели «больной», исправно подыгрывала. Но я был рад тому, что в действительности Рангхильда здорова. Пусть устраивает что угодно, только живёт вечно… — подумалось мне. — Ты предателя привёз с собой? — сказала Рангхильда, протягивая мне руку. — На радостях, что родился наследник, ты всех простил?.. Что ж, правильно. Власть важнее любовных разочарований, трон твёрже постели. Я ничего не сказал. Я подожду пока ей надоест ломаться и она скажет зачем вызвала меня. Надолго её не хватит, деятельная и сильная, она уже, я думаю, изнемогла изображать тяжелобольную перед отцом и приближёнными. День меня всё же выдержали, прежде чем вызвать снова в парадный зал терема, всё тот же, что стоит в моих глазах с прошлой зимы… Я смотрю на моего сына. Моего сына, всесильного конунга Свеи. Такого точно, как мне мечталось. За исключением одного, главного. Он ушёл от меня, полностью из-под моей руки… Но… может быть я ошибаюсь, может быть ты ещё можешь вернуться… Ещё можешь быть моим мальчиком?.. — Сигурд, услышь, мать обращается к тебе. Опомнись, кто с тобой. Кем ты окружил себя? — Недуг, как я вижу, совсем оставил тебя, — улыбнулся я. Я не стала садиться на трон, памятуя, как он вышвырнул меня с него в том году. Меня, татуированную линьялен! — Ты насмехаешься?! Над матерью?! — Мама, я и не думал. Я только рад, что могу со спокойной совестью вернуться. — Вернуться… К этой негодной женщине! — Рангхильда! — вдруг громко и зычно на весь терем голосом конунга говорит он, выпрямляясь в кресле. — О дроттнинг Свеи говоришь, поостерегись! Ещё слово и тебя накажут. Никто не смеет пачкать имени дроттнинг, матери наследников! Кровь отхлынула от моих щёк… — Наследников… Ты… ещё? — Да, мама, скоро быть тебе бабушкой вторично, — уже совсем другим голосом говорит он, улыбаясь при этом. — Безумец! — воскликнула я почти в отчаянии. Он поднялся в гневе. Ещё мгновение и он уйдёт, и тогда уж я точно не увижу его и… Сигурд Виннарен, неужели ты мой мальчик? Ты выбрал не меня, ты выбрал эту девку, ЕЁ дочь, дочь Лады… Предал меня, как и твой отец, который даже смертью своей предал меня!!! Почему я не родилась той, кто вершит судьбы?.. ТЕМ, кто вершит судьбы? Почему я всего лишь Рангхильда? Всего лишь бессильная и неудачливая женщина?.. Но волна ярости, поднимаясь во мне, придаёт мне сил! Ты гневно сверкаешь глазами, на меня, на законную дочь конунга, ты, ублюдок Эйнара, возомнивший себя великим правителем, вершителем судеб. И моей тоже?! Но ты пожалеешь! Ты напросился сам! Я ударю тебя так, что ты не встанешь. И ты и твоя проклятущая жена! Если ты выбрал её, получай! — По какому праву ты повышаешь голос на меня?! — я смотрю на него исподлобья, не вставая при этом с кресла. — Кем ты считаешь себя, Сигурд?! — Прости, мама, но я и тебе не позволю быть неуважительной… — К кому?! — я оборвала его на полуслове. — КОГО я так сильно должна уважать? Всего лишь твою сестру, которую ты затащил в постель и, несмотря на все мои усилия предотвратить это, всё же обрюхатил? Да ещё и во второй раз! Он отшатнулся. Решит сейчас, что я обезумела… Мне почти весело, ещё немного, и я захохочу в голос… Но я продолжаю говорить, с наслаждением наблюдая за его лицом: — Но кто ты сам, Сигурд?! Ты ублюдок её отца, Сигурд! Ты сын Эйнара. Ты не имел права ни на что! Я дала тебе это право! Я добыла для тебя трон твоего отца, хотя ты должен был бы конюхом быть при этой девке и то, если бы тебе позволили! Ты — бастард! — Мама… — он белеет, то ли боясь поверить в мои слова, то ли боясь поверить, что я обезумела. А я не жалею отравленного жала: — Я была невестой Эйнара. Но он женился на матери твоей паршивой Сигню! Оставив мне тебя залогом своего предательства. Чего я не сделала для тебя?! Я убила всех его сыновей и женила тебя на его дочери, чтобы ты получил его трон! Я убрала бы и её с дороги тоже. Почему ты должен был отвечать за подлость Эйнара, за то, что славянская курва опутала его за месяц до нашей свадьбы?! Я расчистила тебе путь! Нет ничего, чего я не сделала бы для твоего величия. Я лгала, я убивала. А что сделала она, твоя сестра? Что она сделала для тебя? Сигню, что сделала она? Твоя СЕСТРА!!?.. — Она… — проговорил он белыми губами, едва дыша. Так тебе! Так тебе, предатель! — Она… мне не лгала, — вдруг ответил он. Нашёлся, что сказать в такой момент… Ты Великий конунг Свеи, Сигурд… По праву сильного. Самого сильного… — Замолчи теперь навеки, Рангхильда! — сказал он тихо и тяжко. — Навеки. — А ты продолжишь жить в кровосмешении… — Ты молчала столько лет. Для чего ты сказала теперь? И ты о своей любви говоришь, мама?! Как ему больно!.. Я и не воображу эту боль! Но я сейчас наслаждаюсь твоей болью. Хотя больно и мне самой так, что у меня разрывается сердце. Но я не могу не мстить тебе. Никого я не любила как тебя, мой сын. Даже Эйнара. — Изгони её и правь сам, ты завоевал Свею, Свея — твоя. — Замолчи, мама… И вдруг истошный крик из коридора разорвал нам уши. Только что-то ужасное могло вызвать такой страшный крик… Мы смотрим друг на друга какое-то мгновение, прежде чем бросится на этот вопль. Смотрим друг на друга, объединившись вновь в семью… Не надо было подсказывать, куда бежать, ещё не видя, мы оба знали, уже ЗНАЛИ, что произошло… Мы одновременно влетели в покои моего отца, Ингвара. Ингвар, мой отец, тот, кого я считал отцом всю жизнь, мёртвый лежал на полу с кинжалом в груди. Кровь не шла уже из широкой раны, растёкшись широкой лужей по полу, впитываясь в шкуру серого оленя… Мама, Рангхильда Орле, его тоже убил твой яд… Сколько ещё смертей, сколько жертв ещё нужно тебе, чтобы насытить твою ненависть? Твою обиду? Почему не любовь, а ненависть ты выбрала своим путём, своим смыслом, путеводным огнём?.. Я всегда любил моего отца. Он был снисходителен и нежен со мной, он позволял мне оставаться ребёнком, в то время как мать видела во мне только конунга с самого рождения… Игры и шалости — это было по его части, даже объятия за сбитые коленки, синяки и шишки. Я любил моего отца. Он любил меня и гордился мной. И он любил мою мать. И верил ей. Поэтому он лежит теперь мёртвый… Ингвар… Как ты услышал наш разговор?… Я совсем забыла о том, что ты… можешь услышать… Он зарезал себя, ударив огромным кинжалом в грудь и ещё с маху ударился рукояткой в стену, чтобы он вошёл поглубже в сердце. В самое сердце… Единственное сердце, что ещё любило меня… Ты взял меня в жёны, не расспрашивал и не задумывался не из глупости и слепоты, а от любви принимал такой какой я была…Столько лет ты прощал мне холодность, прощал и ни разу не нарушил свою верность мне, ни разу, за всю жизнь не опозорил меня тем, что якшался с другими женщинами. Терпел обидное прозвище Эгилл… Ты был тем воздухом, который я вдыхала не замечая его. И теперь ты лежишь безучастный и бледный, холодеющий, на полу твоей горницы, где я и не бывала ни разу… Мой удар, направленный в Сигурда, убил и тебя… Мой друг, мой единственный близкий человек, которого я никогда не замечала, не принимала в своё сердце по-настоящему, который любил меня только за то, что я позволила ему быть рядом со мной. Кого я не ценила никогда настолько, что не жила рядом с ним, а лишь вспоминала о другом… Кто позволял мне всё, ничего не требуя взамен, всегда за моим плечом, всегда рядом. Почти тридцать лет… большая часть жизни. Ты поседел и появились морщины на твоих когда-то румяных щеках, а я не замечала ничего… Теперь твои губы перестали улыбаться навсегда и никогда не произнесут больше моего имени так, как произносил только ты, с такой теплотой и нежностью… Я хотела сыну выжечь сердце, я убила и тебя… Мороз такой крепкий, что потрескивают стволы деревьев и воздух кажется голубым, густым, как сгущается, замерзая, вода. Он с трудом втекает в ноздри. Или мне так тяжело дышать от тяжести ледяной глыбой придавившей моё сердце?