«Пожар или война» был мой приказ, и никто за девять прошедших лет ни разу не нарушил его. Война пришла и заставила нас разомкнуть объятия и выйти. Но мы не были прежними. Мы стали сильнее. Что может сломить нас двоих? Война покатилась на Свею со всех сторон. Со всех границ разом. Вспыхнули сразу все сигнальные башни. Норвеи, вооружённые значительно хуже нас, но многочисленные и свирепые, текли через Западные горы сплошь. Со всего хребта сразу, через все перевалы, сразу во все йорды, граничащие с ними: Норборн, Бергстоп, Грёнавар и Эйстан, Асбин сам выступил на Сонборг. Со всех сторон наступали норвеи, где побеждая, где отступая, в яростных стычках с гарнизонами фортов, где просто обтекая их, оставляя окружёнными у себя в тылу… Они не дошли ещё до городов. Но уже запылали деревни. Кое-где и форты. Хотя в основном они держались ещё. Брандстан, как и Сонборг оставаются пока нетронутыми, но как быстро тонули в волнах безжалостных врагов остальные йорды. Сопротивляются яростно, держатся в ожидании нас… Этого мало — с моря во все наши прибрежные сёла вошли драккары норвеев. И это было самое худшее, потому что с моря мы не оборонялись, серьёзные угрозы с моря не приходили со времён Эйнара Синеглазого. И сейчас пришёл не один корабль, а больше двух десятков, все полные воинов, все в одно время хлынувших на побережье. А Сонборг всего в половине дня пути от берега моря. Но растерянность не охватила Сигурда. Он выслушивал донесения сосредоточенно и молча, делал отметки на карте, делал записи. Он всегда становится таким, когда требуется максимальное напряжение сил. Ничего не растрачивает впустую, всё поступает в его мозг, где идёт напряжённая работа, которая потом выдаёт решения. Из Асбина шла широко растянувшаяся рать, ведомая сыновьями Ньорда. Но где он? — Он в Брандстане, — сказал Сигурд невозмутимо, когда этот вопрос прозвучал на Совете в тысячный, кажется, раз. — Войско выйдет оттуда отбивать Ньорда? — Если сам Ньорд не возглавил ещё войско Брандстана. — Так хиггборн Рангхильда у него в союзниках?! — Или в плену. Мы все притихли, очень хорошо понимая, что это означает. — Алаи, не время для пугливых мыслей. Мы с вами когда-то захватили все йорды в Свее, пришло время доказать, что мы можем отстоять их, не отдать врагу. Ибо Ньорд враг не менее опасный, чем его сподручные норвеи, — сказал я. И почему я не хотел об этом думать раньше? Почему я хотел верить, что Ньорд тот, кого я помню — бойкий сметливый подросток с невесёлым взглядом, а не всесильный конунг, завоевавший половину чужой страны, Ньорд Болли? Почему мы становимся слепы, если кого-то любим, если кто-то дорог нам? Но почему тогда я не слеп в отношении Сигню? Я хочу видеть и чувствую всё в ней. Потому что от неё, от её любви зависит моя жизнь… Я посмотрел на неё… Как мы смеялись сегодня утром, когда Эйнар, лежавший на моём животе в одной рубашонке и весело дрыгавший в воздухе розовыми ножками, окропил меня радостной струей. Такой маленький. Такой красивый. Такой живой и тёплый наш сын. Настоящий, не мечта. Не сон, не желание, настоящий ребёнок. Её сын, мой сын… А меньше чем через час постучали в нашу дверь… Впервые нарушили запрет. И мы оба сразу поняли, что это Война стучит к нам и изгоняет, быть может навсегда из нашего рая… А может и из жизни… Ньорд привёл всё же норвеев. Как он смог сговориться с ними? А впрочем… он похож на них… он привёл их грабить. Насиловать. Жечь. Он сам любит это. Он проделывает это в Гёттланде уже полтора десятка лет. Ему стало тесно в Гёттланде? С норвеями всё ясно, они ведомы жадной злобой, а вот что ведёт Ньорда? Что заставило его извечных врагов Свеи привести на нашу землю? Он так хочет власти в Свее? И что, если победит, просто убьёт меня? В это я не могу поверить… Но почему не могу? Если моя мать, которая всегда любила меня больше жизни сделала со мной то, что сделала?.. И всё же, зачем идёт Ньорд? Если бы его вела только жажда большой власти, он не ждал бы столько лет. Он пошёл бы завоёвывать йорды раньше меня. Я же помню, каким он был все прошлые годы, когда я приезжал к нему в Асбин. Он был вполне удовлетворён своей жизнью. Что сподвигло его вдруг на эту войну? Вдруг пойти на Свею? То, что я объединил её? Я создал большую и мощную страну и ему захотелось получить её для своего многочисленного потомства?.. И всё же что-то не вязалось у меня. Не получалось. Должно было быть что-то ещё, что заставляет его. Что заставило его вылезти из его берлоги? Проявить чудеса хитрости и изобретательности и убедить норвеев не то, что говорить с собой, но пойти на Свею?. Зависть к моему успеху в делах в Свее, в который он не верил? Нет, Ньорд не такой человек. Не честолюбивый и не завистливый настолько, чтобы предпринять столько усилий. Он учиться-то ленился. Потому я и не верил Сигню, что и теперь не мог связать концы с концами. То, что я знаю о Ньорде, вообще о людях и то, что вдруг стал делать Ньорд. Когда я пойму, что ведёт его, я пойму как его победить. Но для размышлений и анализа времени у меня теперь мало, но оно будет. Появится то, что откроет мне его мотивы. А пока станем отражать нападение. Я вижу как меняется лицо Сигурда, он смотрел на меня и видел то, что делало его счастливым. А потом его мысли ушли куда-то… Размышления слишком глубокие для этой минуты. Поэтому он и вынырнул из них достаточно быстро и заговорил. Выпрямившись в кресле. В скромном своём кресле, на троне конунга, Великого конунга Свеи. — Разделим рати. Торвард идёт на Норборн. Гуннар навстречу Асбинскому войску. В Эйстан — Берси. Стирборн — в Грёнавар. Рауд — в Бергстоп. Исольф со мной пойдёт к Брандстану. Но вначале отобьём врагов с побережья. Утопим в море, с которого они пришли. В Сонборге останется Золотая Сотня во главе со Скегги. Пока враги далеко, вам нечего опасаться. Сигурд смотрит на товарищей. Никто не спорит. Ясно, что разделять рать — это худшее, что можно придумать, что на это именно и рассчитывают враги, но не разделиться сейчас, это проиграть. Остаться ждать вокруг Сонборга, оставить всю остальную Свею на растерзание норвеям? Это предать их. Но если мы отобьём их там, где они сейчас, то к Сонборгу они и не подойдут. Все выходят, выступать надо уже на рассвете, хорошо, что рать готовили уже две недели, но предполагать того, что нападение будет таким масштабным никто не мог, конечно. Это потому, что Ньорд ведёт норвеев не как положено конунгу, они идут ордами, под предводительством своих конунгов, только наведённые Ньордом. Он не полководец им, он тот, кто открыл им дверь, находясь внутри, он предатель Свеи. Для чего он отдаёт Свею им на поруганье? Надеется после стать единовластным правителем в разорённой стране? Только чтобы стать конунгом Свеи?.. Сигню подошла ко мне. — Сигню, зачем Ньорд идёт на Свею? — я спрашиваю её, потому что она первая и единственная говорила мне о том, что Ньорд готовит вторжение. Я не верил. Никто не верил. Но она оказалась права, значит, она знает то, чего не знает, не понимает никто. Я смотрю на Сигурда. Верю я сама в то, что Ньорд может идти для того, чтобы взять меня? Могу я верить в то, что показалось мне столько лет назад? Тогда и я была совсем молода, а теперь, на что я Ньорду? Он может жениться на мне, чтобы стать законным конунгом Свеи, но я сама по себе не могу быть ему нужна. Так что мне нечего сказать Сигурду. — Почему ты тогда считала, что это он? — Это было логично. Это и теперь вполне логично, человек всегда хочет больше, чем у него есть. Если бы всё было так просто… Сигню… Я обнимаю её, прижимая к себе. Как страшно прощаться. Как страшно. Мы расстаёмся и теперь… теперь мы не знаем… нет, нет, не думать так, нет! — Сигню… Не позволь убить себя. Слышишь? Даже, если тебе будут говорить, что я умер, знай, это ложь, я и мёртвый приду и встану рядом с тобой… — Нет, Сигурд! — я в ужасе смотрю ему в лицо, — я без тебя здесь не останусь. Ты слышишь! Ни на минуту! Ни дети, ничто не задержит меня здесь, если ты погибнешь, учти это! Я улыбаюсь, касаясь ладонью её лица, Сигню… — Значит, нам обоим придётся выжить, выстоять, вернуться. Запомни, не верь, если скажут, что я умер. Они на всё способны, чтобы погубить тебя, на любую ложь. Ты не знаешь даже… Ты не можешь даже предположить… Поэтому не верь ничему. Ничему, что они скажут… Мы идём к воинам. Мы идём к нашей рати, что уже разделена, выстроена. Продумано, кто и куда выдвигается, как идут обозы. Всё готовилось в последние недели, осталось только запрячь коней, навесить мечи и выступить. Боян принёс нам Эйнара и мы, йофуры Свеи говорим с нашими воинами. С ветеранами, что вернулись в строй, с юными, кто ещё не бывал в бою, а только обучался, с семнадцати лет, каждый день алаями, воеводами, самим конунгом. — Воины, мы идём сегодня отстаивать то, что мы любим и чем дорожим. Среди вас нет ни одного, кто бы не знал, за что он встал сегодня с мечом, луком или копьём. А значит мы победим! — говорит конунг подобный Богу в своей уверенности, силе, у которого за плечом его жена и сын. Его Свея. — Враг силён, коварен и жесток. Но вы сильнее, вы несёте в себе Свет. Я слушаю его, я вижу лица моих воинов, с которыми я не иду сегодня и понимаю, что скорее всего большинство из них я не увижу больше до того, когда сама спущусь в Хеллхейм. Если Рангхильда выступила на стороне Ньорда, нам не выстоять… Я знаю, что Сигурд понимает это. Но не надо, нельзя даже, чтобы об этом думали воины. Они идут побеждать. Но Боги всегда благоволили Сигурду, не может быть, чтобы сейчас отвернулись от него. Только не позволь себя убить… Только вернись ко мне… Я не позволяю страшной тоске подняться в моей душе до того как последний воин на рассвете выходит за тройную стену Сонборга. Я, все жёны алаев, провожаем нашу рать, остаёмся тем, за что они все идут сражаться. Я тоже говорила с воинами: — Мои воины, я не иду на этот раз с вами, но удача идёт. Я остаюсь хранить ваших матерей, детей и жён. Я и Золотая Сотня не дадим коснуться никого. Будьте уверены, изгоните наглых асбинцев и диких норвеев с нашей земли, мы закатим самый богатый пир на всю Свею! Боян поёт вслед уходящим победный гимн, о славе Свеи во веки веков. Мы все стоим на стене и смотрим как ушли в морозную даль наши защитники. Льюва рядом со мной, она улыбнулась тихой улыбкой, от которой её лицо становится таким милым, красивым даже. Я улыбаюсь ей тоже. — Не бойся, Льюва, Исольф придёт за тобой скоро, ты увидишь его, ещё не потекут вешние ручьи, — говорю я. — Ты так грустна, Свана… — Не спала, — говорю я. Я вижу, что все уже спустились по лестницам. — Ступай, Льюва, будь осторожна. Знаешь уже, что тяжела? Льюва оборачивается изумлённая, открыв рот: — Быть не может… Боян подходит к нам, улыбается: — Ещё как может, Свана не ошибается. Кого Льюва для Исольфа ждёт? — Сына. Война, одни мальчишки родятся. К Солнцевороту Зимнему и родишь, — говорю я. Надо идти вниз. Эйнар у меня на руках не спит, серьёзно смотрит, настоящий будущий конунг… Боян смотрит внимательно, заметил, что едва стою раньше, чем я успела сказать, подхватывает меня на руки вместе с Эйнаром… Дорогая моя ноша. Сразу троих человек несу, однако, но не чувствую тяжести. Я так давно не держал тебя в руках, милая… Я почти не чувствую ничего… Кроме огромной чёрной ямы, разрастающейся в душе… Обезлюдевший без наших воинов разом Сонборг, будто вся кровь вышла из города, из столицы, из сердца Свеи… Сигурд… увижу я тебя ещё?… Моё сердце рвётся на части, моя душа истекает кровью, скорее, скорее, Боян, скорее от людей, унеси меня отсюда… Я кладу её на ложе в их с Сигурдом горнице. Эйнар всё так же серьёзно смотрит на меня, не плачет, не спит, не беспокоится, будто понимает величие момента. Будущий конунг. — Возьми его, — еле слышно говорит Сигню, стон вырывается из её груди. — Дверь запри, запри, Боян… Её будто сводит судорога, она плачет беззвучно вначале, но всё набирая голос. Я кладу распелёнатого Эйнара в зыбку, помогаю ей снять тёплую тужурку, платок, сапоги на меху… Сигню ревёт, зажимая рот то кулаком, то рукой.