Я смотрела в свое будущее и видела только пустоту. Боль от этого небытия была неописуемой. Она разверзлась и тянулась бесконечно. Суровая реальность, наконец, начала проникать в душу. Моя единственная свобода пришла с капитуляцией. Мой единственный выход… был внутри. Дверь открылась. Порыв прохладного воздуха поцеловал мою еще влажную кожу, когда Грей шагнул в ванную. Я плотно натянула полотенце на тело, прижав его рукой. — Этот человек… Ты… Он… — Я не могла произнести слова. — Он сейчас захлебывается собственной кровью. Я повернулась, чтобы посмотреть на него. В его глазах не было ничего, ни раскаяния, ни вины. — Так ты убил его? — Ты не оставила мне выбора. — Его глаза вспыхнули, когда он стиснул зубы — единственный физический признак того, что все это его задело. — Если они узнают, что ты пыталась бежать, они используют это против меня — против тебя. Это заставит меня выглядеть слабым. Как ты думаешь, в какой безопасности ты будешь тогда? Я никогда не думала об этом. Я никогда не представляла, как мои действия повлияют на Грея. — Что будет, когда они найдут его мертвым? — Я послал сообщение Киптону Донахью, чтобы он знал, что если он планирует послать еще кого-нибудь шпионить за мной, то ему лучше убедиться, что они способны защитить себя, когда их поймают. Он не должен ничего знать о том, что ты там была. — Ты думаешь, его послал Киптон? Он открыл шкафчик под раковиной и взял аптечку. — Я знаю, что это он. — Думаешь, есть еще такие, как он? — Мои слова были медленными и прерывистыми, испуганными. Грей взял мои руки и перевернул их ладонью вверх. Он вымыл руки, пока я была в душе. Они больше не были испачканы кровью другого человека. Он открутил колпачок тюбика с мазью, затем посмотрел мне в глаза. — Здесь ты в большей безопасности, чем снаружи. — Он размазал мазь по кончику пальца, а затем нанес ее на порезы на моих руках. — Может быть, теперь ты это поймешь. — Его голос был спокойным, но все еще излучал столько необработанной силы. — Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль. — Его челюсть сжалась. — Одевайся и ложись спать. Мы еще поговорим, когда ты проснешься. *** Я не знаю точно, как долго я спала, но, когда я проснулась, моя комната уже была согрета светом солнца. Я не могла объяснить это, но меня больше не переполняла потребность бежать. Может быть, это был страх перед тем, что там еще есть. А может, это была уверенность в том, что я знаю, что находится здесь. Грей не собирался причинять мне боль. Если бы собирался, он бы сделал это прошлой ночью. Я дала ему все основания. Вместо этого он обращался со мной, как с хрупким сувениром. Те же самые руки, которые были способны отнять жизнь, нашли меня сломанной, отнесли домой и собрали обратно. Грей был страшен. Я не сомневалась, что он опасен. Но он не был опасен для меня. Я оделась и спустилась вниз, чтобы найти Грея в библиотеке. Как и обещал, он объяснил, кто такое Обсидиановое братство и какую роль он играет. Очевидно, это было тайное общество, основанное давным-давно пятью старыми богачами, которые считали себя кукловодами, а нас — марионетками. Все должно было пройти через то, что они называли Трибуналом. Законы. Освещение в СМИ. Финансовые события. Даже война. Все это тщательно контролировалось лидерами этого общества. В игре были и другие игроки, но только те, кто происходил из пяти родословных, известных как Трибунал, обладали достаточной властью, чтобы изменить ситуацию. Грей был одним из этих пяти. Его отец был мертв, поэтому Грей — в свои двадцать семь лет — был самым молодым членом Трибунала. И, судя по тому, что я видела прошлой ночью, он был настолько же жесток, насколько Каспиан о нем говорил. Каспиан также принадлежал к одной из пяти кровных линий. Его прадед основал Братство, и однажды он будет править их царством коррупции и жадности. От одной мысли о том, что Татум может быть хоть сколько-нибудь близка к этому, у меня свело живот. Хотя ее фамилия не оставляла ей другого выбора. Мне было интересно, знает ли она, в какой мир ее вверг отец. Я надеялась, что Каспиан продолжит защищать ее от этого. Я молилась, чтобы он не был похож на своего отца. Меня чуть не стошнило, когда я узнала, что Линкольн тоже был одним из пяти. В конце концов, он займет место своего отца в Трибунале. Он будет таким же, как один из тех мужчин, который забрал меня. Что это значило для меня? Увижу ли я его снова? Узнает ли он правду? Через пять лет ему исполнится двадцать пять лет, а именно тогда, по словам Грея, мужчины должны были присутствовать на Судном дне. Пойдет ли Линкольн? Придется ли ему сидеть в той комнате и выбирать жену? Или он откажется так же, как Грей? Придется. Братство Обсидиан решало все вопросы. — Пока, — сказал Грей. — Но не навсегда. — Что это значит? Он улыбнулся, затем подошел и прислонился к дверному косяку. — Думаю, для одного дня достаточно информации. А потом он оставил меня наедине с моими мыслями и стаканом виски, который я не собиралась пить. Надежда. Иногда это было крошечное семечко, посаженное для того, чтобы расцвести чем-то ярким и прекрасным. Иногда это была хрупкая вещь, которая разбивалась и рассыпалась у ваших ног, когда она не сбывалась. Не навсегда. Два простых слова, которые либо расцветут во мне, либо разорвут меня на части. Глава 17 Линкольн Я не чувствовал таких вещей, как душевная боль или сочувствие. Мои эмоции обычно останавливались на грани либо ярости, либо удовольствия. Именно там я находил успокоение. Это… этот чертов узел, скручивающийся в моем животе, страдание, кипящее под поверхностью, готовое впиться когтями в мою кожу — это было что-то новое. Два охранника в итоге отпустили меня — после того, как позвонили моей маме, чтобы она забрала меня. Мы рассказали всем какую-то ерундовую историю об автомобильной аварии, чтобы они не задавались вопросом, какого хрена случилось с моим лицом. Я жалел, что не было аварии. Может, я бы не выжил. Я жалел, что у пухлого охранника не было яиц побольше. Может, он бы нажал на курок. Теперь я лежал на кровати, полностью одетый, со скрещенными в лодыжках ногами, уставившись на свои итальянские кожаные туфли. Я взглянул на упаковку таблеток на комоде и вздохнул. Ничто не избавит меня от этой боли. Ни одна чертова штука. Я сшил этот костюм на заказ именно для этого момента. Меня окружали светло-серые стены и красочные картины, стратегически расставленные в картинных рамах. Солнце врывалось через открытое окно. Но я чувствовал только темноту. Она была холодной и мрачной, от нее веяло воспоминаниями и нарушенными обещаниями. — Ты готов? — спросила мама, ее мягкий голос доносился из дверного проема в мою комнату. В ее голосе звучало сожаление. Я знал, что это не так. Все осуждали Лирику, когда она была жива, и после ее смерти стало только хуже. Передозировка. Ее имя навсегда останется запятнанным этим проклятым словом. Сегодня были ее похороны, и как бы я ни хотел пойти — как бы я ни знал, что должен пойти — мое тело не двигалось. Так что я лежал здесь, уставившись на эти гребаные туфли, пока миллион вопросов проносился в моей голове. Почему это убило ее и ни хрена не сделало со мной? Почему я не мог просто трахнуть ее как нормальный человек? Почему я не мог просто быть нормальным? Почему? Почему? Почему? — Линкольн? — Я не пойду, — сказал я, не отрывая взгляда от своих туфель. Она громко вздохнула, но не стала спорить. В любом случае, мы шли на похороны не ради меня. Мы шли ради Татум. Я трахал Лирику втайне. Я влюбился в нее тайно. Теперь я буду оплакивать ее в тайне. Мама ушла, закрыв за собой дверь, а я потянулcя за телефоном. Привет, это Лирика, и ты попал на мою голосовую почту, что означает, что ты должен повесить трубку и написать мне вместо этого. Стены начали смыкаться вокруг меня. Я хотел двигаться. Я так чертовски сильно хотел выпрыгнуть из этой кровати и уничтожить все в этой комнате. Это… как бы, блядь, ни называлось это чувство… было всепоглощающим. Оно было жестоким и захватывающим, оно завладело мной и не отпускало. Внутри я ревел. Снаружи я был оцепеневшим. Я повесил трубку и перезвонил. Привет, это Лирика, и ты попал на мою голосовую почту, что означает, что ты должен повесить трубку и написать мне вместо этого. Ее голос был таким милым, таким спокойным, таким… Блядь. Ее. Я хотел записать его и поставить в плейлист, чтобы она могла уговаривать меня спать каждую ночь. Вторая слеза, которую я когда-либо проливал за всю свою жизнь, скатилась по моему лицу на подушку, и матрас, казалось, мог проглотить меня целиком. Положив телефон на грудь, я закрыл глаза и провел пальцем по зеленому кругу. Привет, это Лирика, и ты попал на мою голосовую почту, что означает, что ты должен повесить трубку и написать мне вместо этого.