— Ты не могла бы передать мне бутылку воды? Она прочистила горло, затем повернулась обратно к холодильнику. — Вот, — сказала она, пихая бутылку в мою сторону, не оборачиваясь. За все время, что я ее знаю, это был первый раз, когда у нее не было ничего язвительного в ответ. Я хихикнул. — Спасибо. Затем бросил пакет с M&Ms на прилавок — с арахисом, ее любимый, — и вернулся в свою комнату. Мне больше не нужны были конфеты. Если все пойдет так, как я хочу, у меня будет нечто гораздо более сладкое. Глава 2 Лирика Линкольн Хантингтон был смертельно опасен. Я была любопытна. Вместе мы были катастрофой, катастрофой в процессе становления. Доказательством тому служили удары пульса в моих венах, когда я стояла в дверях его спальни и смотрела, как он гладит свой член. За все годы, что я знала Линкольна, он разговаривал со мной только для того, чтобы поддразнить. Мои волосы, моя одежда, мой выбор музыки — все это было честной игрой для его комментариев. Я научилась отвечать ему тем же. Наши словесные перепалки заставили бы покраснеть дальнобойщика. Что-то изменилось в день похорон моей матери. Подшучивание стало более серьезным. Он смотрел на меня по-другому, говорил со мной по-другому. И я стала смотреть на него так же. Меньше пяти минут назад мы были вместе внизу на кухне. Я подумала, что представила, как его треники обрисовывают его очень твердый, пугающе большой член, отвернулась и понадеялась, что мне показалось, потому что… Боже мой. Теперь он лежал на кровати голый, и на этот раз я не могла заставить себя отвести взгляд. Мое сердцебиение учащенно билось, и нервная энергия бурлила во мне, как раскаты грома перед грозой. Он знал, что я пройду мимо его комнаты, чтобы вернуться к Татум. Он знал, что я увижу его открытую дверь, услышу его затрудненное дыхание, увижу, как его тело бьется о его руку. Линкольн точно знал, что делает. Почему сейчас? После всего этого времени, почему сейчас? Следы темных чернил покрывали верхнюю часть его тела. Изображения и линии, слова и цифры — все это покрывало его кожу от горла до кончиков пальцев. Его голова откинулась назад, уткнувшись в подушку, а татуированная рука легко двигалась вверх и вниз по его длине. Он приподнял свою задницу с кровати и стал гладить быстрее. Другой рукой он обхватил свои яйца и зашипел сквозь стиснутые зубы. Его тихое ворчание и стоны разлетелись по комнате и достигли самого низа моего живота. — Аааа. Блядь. Господи. — Вслед за этим раздалось скользкое трение кожи о кожу. Я буду слышать эти звуки в своем сознании до конца жизни. И тут я уловила серебристый блеск на кончике его члена. Четыре крошечных шарика кружили вокруг головки. Север. Юг. Восток. Запад. Как крест, умоляющий меня преклонить перед ним колени. Он был проколот. Я должна была догадаться. Ничто в Линкольне не было средним — даже его член. Я сжала свои бедра вместе, когда в глубине моего живота загорелась потребность, отчаянная боль, жаждущая удовлетворения. Я прикасалась к себе. Я заставляла себя кончать до тех пор, пока у меня не подгибались пальцы на ногах. (Спасибо, порно в Твиттере.) Но я никогда, никогда не была такой нуждающейся, такой голодной, такой чертовски возбужденной. Дыши, Лирика. Не забывай дышать. Потом он остановился. Его тело обмякло, а взгляд переместился на дверь и на меня. Все в этом взгляде кричало об опасности. — Ты собираешься просто стоять и смотреть, или ты планируешь войти и помочь? — спросил он с медленной улыбкой. У него была самая лучшая улыбка. Приветливая, легкая, с идеальными зубами и полными губами с намеком на ямочки. Но самое интересное было в его лесных глазах. Именно там скрывалось озорство. Я открыла рот, чтобы ответить, но остановилась, когда он сел и прервал меня. — Иди сюда. Я не подошла. Я стояла молча, не двигаясь, наблюдая за ним, и кровь бурлила в моих венах. Линкольн был сексуален, и он знал это. Я бы солгала, если бы сказала, что никогда этого не замечала. Но он был старшим братом моей лучшей подруги. Это была не просто раскраска за гранью. Это было выходом за рамки всей этой гребаной страницы. Я пожалела, что не пошла дальше. Я сделала шаг в комнату, едва дыша и не в состоянии думать. Его челюсть напряглась, когда он искал мои глаза. — Закрой дверь. Верно. Дверь. Потому что не дай бог кто-то войдет и поскользнется на моих слюнях. Он сцепил указательный и средний пальцы вместе и указал на меня. Иди сюда. И я, как глупая, возбужденная девочка-подросток, поставила одну ногу перед другой и не останавливалась, пока не оказалась перед ним. Его большие, грубые руки обхватили мои бедра, затем скользнули к моей заднице, сжав ягодицы почти до боли. — Линкольн, — прошептала я. Все в этом было неправильно. Почти семь лет верности и дружбы были потеряны в клубке нужды и желания. — Это было больно? — спросила я его, потому что в моем мозгу был полный бардак, и слова терялись где-то в беспорядке. — Что было больно? — Он поднес одну руку к своему члену, провел большим пальцем по кончику и размазал росистую сперму по головке. — Это? — Он снова двинулся вверх и вниз по длине, останавливаясь, чтобы провести подушечкой большого пальца по серебристым шарикам. — Ничто не болит, когда ты оцепенел от всего этого. У меня было ощущение, что он говорит не только о своей плоти, и что-то в этом раскололо мое сердце. Должно быть, он заметил изменение в моем выражении лица, потому что его глаза сузились. — Ты выглядишь так, будто никогда раньше не видела члена. Я была шестнадцатилетней девственницей, что говорит о многом, учитывая мир, в котором мы жили, и людей, которые меня окружали. Но это не значит, что я не знала, что такое член. — Я видела много членов. — Сглотнула. — Только не вживую. — И ни один из них не выглядел так или не был прикреплен к старшему брату моей лучшей подруги. Он опустил свою вторую руку с моей задницы, и я тут же захотела вернуть ее обратно. — Святое дерьмо. — Его глаза расширились. — Ты, блядь, серьезно? — Разве похоже, что я шучу? — Блядь. — Он провел пальцами по своим темным кудрям, делая хаотичный беспорядок на макушке еще более сексуальным, чем раньше. — Знаешь что? Возвращайся в постель. Я справлюсь, — сказал он, плюхнувшись обратно на кровать и уставившись в потолок. Да пошел он. И его идеальный член, на который я не могла перестать смотреть. Вены. Толстая головка как будто пульсировала. Как он подпрыгивал на его прессе, когда он двигался — стержень из шелка и стали, который, без сомнения, разорвет меня на части, если когда-нибудь окажется внутри. Я никогда не видела ничего одновременно ужасающего и прекрасного. — Я сказал: я справлюсь. — Он даже не посмотрел на меня, когда его рука потянулась вниз, чтобы снова обхватить его яйца. Засранец. Я открутила крышку с бутылки с водой, которую принесла с кухни, и смотрела, как она льется на его упругий пресс и все еще твердый член. — Какого хрена? — В одно мгновение он поднялся, выхватил бутылку из моей руки и прижал меня к кровати, нависая своим телом над моим, а бутылка с водой была опрокинута в воздух. Его бедра зафиксировали мои ноги на месте, а одной рукой он держал обе руки над моей головой. Черт. — Линкольн, не надо. — Что подумает моя сестра, если ты вернешься в ее комнату мокрой? — Его рот искривился в ухмылке, когда он посмотрел вниз на мою киску. — Твоя одежда, я имею в виду. У меня такое чувство, что для остального уже слишком поздно. — Пошел ты. И она спит, так что, наверное, не заметит. — Я начала вставать, но он толкнул меня обратно. Дыхание покинуло мои легкие, когда струя холодной воды потекла по животу и между ног. Даже через ткань я задыхалась. Он усмехнулся. — Упс. Я поджала под него ноги, пытаясь заставить его сдвинуться с места. — Ты козел. Линкольн швырнул пустую бутылку на пол, и ее падение затихло на плюшевом ковре. — Кстати, о членах. Почему ты только что наблюдала за мной? — Взгляд его глаз подсказал, что он уже знает ответ. — Почему у тебя была открыта дверь? Теперь он держал мои руки обеими руками. — Чтобы показать маленьким девочкам, что бывает, когда они разгуливают по моему дому посреди ночи в обтягивающих футболках и коротких шортах. — Он ухмыльнулся, заметив, как от его слов у меня перехватило дыхание. — Что? Только не говори мне, что думала, что я не замечу твои соски, торчащие сквозь эту крошечную футболку. Он заметил мои соски. Те самые соски, которые сейчас были настолько твердыми, что болели. — Как будто я должна была знать, что ты не спишь. Его взгляд переместился на мою грудь. — Хочешь подразнить меня своими сиськами? Сними рубашку и покажи их мне. Я взяла себя в руки. — Хочешь их увидеть? Снимай. В следующее мгновение его руки взялись за воротник моей рубашки и разорвали ее до середины, пока не осталось ничего, кроме рваной ткани и моей вздымающейся груди. Моя обнаженная грудь была выставлена напоказ. Его взгляд, словно огонь, пробежал по моей коже. Боже мой. — Это моя любимая рубашка, придурок. Линкольн понизил голос, приблизив свой рот прямо к моему. Его зелено-карие глаза буравили меня, словно могли заглянуть в самую глубину моей души. — Тогда ты должна была быть хорошей девочкой и делать то, что тебе говорят. — Его рука скользнула вверх по моему животу и обхватила одну из моих сисек. — Черт, они идеальны. — Он провел кончиком пальца по моему соску, а затем наклонился и повторил эту процедуру языком. Я прикусила губу, чтобы не выпустить неловкое хныканье. Его рот был горячим и влажным на моей обжигающей коже, от чего мне становилось только жарче… и влажнее. Димитрий Миллер однажды уже ласкал меня, когда он судорожно прижимал к стене возле своего дома, но я никогда… Никто никогда… Это было… неправильно. Неправильно. Это было так неправильно. Если не встану и не уйду сейчас, я буду ненавидеть себя утром. Я возненавижу себя, как только вернусь в комнату Татум и увижу ее лицо. Но я не могла пошевелиться. Рука Линкольна проделала обратный путь вниз по моему телу, под пояс моих шорт и по центру. — Черт, — сказал он сквозь стиснутые зубы, и провел пальцами по резинке моих трусиков, затем вдоль моей щели. — Такая мокрая.