— А скольких вы уже отправили? — Сведения засекречены. Но все заселенные системы строят хабитаты исхода с феноменальной скоростью. — Правда? — Ну, относительно — да. Учитывая размеры хабитата и число вспомогательных систем, которые мы должны отослать вместе с ними. И они должны работать, Горацио. Они ведь, в сущности, подобны звездолетам — им никто не поможет, если что–то пойдет не так. — Я не сомневаюсь в тебе. Гвендолин подалась ближе к камере, давая ему возможность лучше разглядеть ее лицо — на удивление неизменное, хотя она никогда и не выглядела на свой возраст, даже тогда, во время вторжения. Об этом позаботились деньги Зангари. Ее антивозрастной режим, созданный специально для того, чтобы Зангари продолжали вести свой роскошный образ жизни, — практически без изменений, не прервался, и когда она отправилась на Нашуа. В Пасобле тоже прекрасные медицинские учреждения, особенно для граждан второго уровня. Просто глядя на эти черты — черты женщины, которой никто не дал бы и тридцати, Горацио с болью осознавал, на сколько десятков лет выглядит он сам. Редеющие, седеющие волосы, расползающаяся талия, старческое кряхтение, сопровождающее каждый его подъем со стула. И память уже не такая, как раньше, и альтэго внимательнейшим образом следит за его диетой, снижая потребление углеводов, чтобы избежать полномасштабного сахарного диабета и инсулиновой недостаточности, чреватой пересадкой — если он вообще сможет попасть в список очередников на имплантацию. Если бы не велосипедные прогулки, поддерживающие его в относительно сносной форме, он непременно набрал бы вес — и приобрел бы все связанные с этим проблемы. Посещение спортзала становилось с каждым разом все утомительнее, и он не помнил, когда в последний раз совершал пробежку по лондонским улицам. Он твердил себе, что теперь, когда все вновь оседлали ап–борды и велосипеды, когда возродились ап–такси и модифицировали ап–троллы, все это стало слишком сложно. Ради всего святого, дороги сейчас стали как в начале двадцать первого века. Никаких порталов, конечно; и никогда уже не будет. На заселенных мирах не так уж и много энергии. Хабы, петли, радиалы Лондонской транспортной сети «Связь» стали легендой прошлого, о которой родители рассказывали детям. — Утопийцы — хорошие люди, — сказала Гвендолин. — Мне здесь нравится. И тебе понравится. — Гвен… — Горацио, — твердо проговорила она, — тебе действительно пора уходить из Лондона. — Я не могу просто бросить людей. Они нуждаются во мне. — Я нуждаюсь в тебе. — Нет. У нас есть воспоминания. Прекрасные воспоминания — которыми я владею с огромной благодарностью. — Ты нужен Лакасте. Это был удар ниже пояса, и Горацио пару секунд просто не мог выдавить ни слова. — Не надо. — Оне почти три, и оне хочет встретиться со своим дедушкой, а не просто увидеть его на экране. Нужно, чтобы ты взял оне на руки, обнял, любил. Не отказывай оне в этом. — Зачем ты это делаешь? — в ужасе спросил он. — Я не могу уйти. Это будет нечестно. — А ты нечестен по отношению к нам, твоей семье. Ты все равно что в коконе. — Я не жертвую честью. Я вижу, что происходит. — Нет, Горацио. Поверь мне, ты ничего не знаешь. — Да? О лондонцах, которые уходят? Они тщательно отбираются. — Выбор случаен. Это лотерея. — Лотерея по районам. Равномерно распределенная, естественно, — это всегда кто–то с соседней улицы, кто–то, кого знаешь либо ты, либо друг твоего друга. Специально поддерживаемая иллюзия того, что и сам ты очень скоро уйдешь. Чтобы не умерла надежда. — Без надежды Земля погрязла бы в анархии. Живущим под щитами нельзя себе этого позволить. — Знаю. Но ты не можешь спасти нас всех. — Я могу спасти тебя. — А если все подобные мне уйдут? — Прости, Горацио, дорогой, но ты не настолько уникален. Он сгорбился, терзаясь тем, что их разговор дошел до такого. В начале Блиц-2 он чувствовал себя таким сильным, таким воодушевленным, оставаясь и помогая тем, кто в этом нуждался, то есть практически всем. У него была цель, которой не существовало бы, если бы он последовал за Гвендолин на Нашуа. Но минули первые годы, потом десятилетия, и цель поблекла, почти исчезнув. Люди справлялись, город вновь работал. Конечно, это был совсем другой тип экономики, не тот, что раньше, — производство в абсолютно замкнутом цикле. Если принтеру требовалось сырье, его получали за счет разборки чего–либо — особенно если были нужны специальные составы. Это требовало организации и взаимодействия на местном уровне, в чем Горацио преуспел. Он занимался этим уже много лет. — Знаю, — уныло сказал он. — Тогда есть кое–что, чего ты не знаешь. — Гвендолин оглянулась по сторонам, как будто в ее доме был еще кто–то, и решительно вздохнула. — Наблюдатели Ген 8 могут отрубить мне связь, но… Трапписта-1 больше нет. — Нет? Ты хочешь сказать, что китайцы эвакуировали всех со всех планет? Это немыслимо. — Нет, Горацио. Его нет, он пал. Портальные связи оборвались прошлой ночью, сразу после обнаружения открытия червоточин. Из червоточин вышли корабли Решения. Оликсы вернулись. Значит, осталось недолго. Падут все заселенные миры. И Земля! Земля падет. Возможно, через несколько часов. — О, черт. — Ну и скажи мне теперь, чего ты добьешься, оставшись? Здесь твоя семья. Неужели это ничего для тебя не значит? — Это значит всё! — Хорошо. Тогда открывай портал. Я знаю, он еще работает; Ген 8 Тьюринг проверяет его каждый час. Пройди через него. Прямо сейчас. — Каждый час? — тупо переспросил он. «Каждый час — двадцать пять лет? Это дольше, чем мы были женаты». — Да, Горацио. — Голос все–таки выдал ее возраст. — Я никогда не переставала надеяться. — Господи, я не знаю, что сказать. — Знаешь. — Хорошо, — ответил он, и после двух с половиной десятков лет это оказалось удивительно легко. Он даже не чувствовал никакой вины. — Ты придешь? — Да. Только попрощаюсь с парой людей. Уголки губ Гвендолин лукаво приподнялись: — Ты можешь привести ее, если хочешь. Давай смотреть правде в глаза, я не жила монашкой эти двадцать пять лет. — Это совсем не такое прощание, — слишком уж поспешно возразил он. — Дай мне пару часов. — Я позвоню Луи. Он будет тут, чтобы встретить тебя. — И Лакаста? — Попытайся остановить оне. МИССИЯ «ПОСЛЕДНИЙ УДАР» Пятнадцатый год полета Когда Деллиан открыл глаза, над его анабиозной капсулой стояла Элличи — совершенно непристойно ухмыляющаяся, скользя взглядом по его влажной коже. Он проигнорировал и ухмылку, и протянутую руку и медленно выбрался сам. Искусственная гравитация, создаваемая вращением, не пошла на пользу его чувствительному желудку. Искусственная гравитация? На оптике развернулись таблицы данных. — Мы не замедляемся? — в замешательстве спросил он. В прошлый раз он просыпался три года назад — для несения последней вахты перед тем, как они должны были достичь пункта назначения. Данные указывали на то, что они находятся в девяти десятых светового года от цели, что теоретически означало, что флот завершил исследование нейтронной звезды. Элличи вновь предложила ему руку: — О, она действительно тебе не сказала, да? — Э? Он инстинктивно оглянулся на капсулу Иреллы. Та была пуста. — На старой Земле это называлось правдоподобным отрицанием, — сказала Элличи. Ему не нравилось постоянно повторять «Что?» — чтобы не выглядеть совсем уж тупым. Но… — Что? — Ирелла вызвала настоящий переполох. Сюрприз! Завтра по этому поводу состоится большой совет. Все хотят, чтобы ты в нем участвовал. Александре распорядилось вывести тебя из анабиоза. — О святые, у нее неприятности? — Это с какой стороны посмотреть.