– Вы-со-чест-во, – проговорила Валентина по слогам и улыбнулась. – Ох, Ань, кто бы мог подумать, а? Чудеса! Внезапный переезд вымотал всех. Отец остался в поместье – проследить, чтобы разместили как надо, пообщаться утром с врачом картошинской больницы и дать указания управляющему. Ани тоже осталась бы, но на завтра была запланирована поездка в Теранови, и она клятвенно пообещала по возвращении сразу навестить подругу. Валентина сидела в доставленном на листолете инвалидном кресле, укутанная, гладила кота и блестящими глазами наблюдала, как оперативно пакуют и выносят вещи из дома. Болтала, расспрашивала про дворец, про похищение, жалела и грозилась откормить – «а то ты тоньше моего младшенького». Путалась, называя то Анькой, то высочеством, сама над собой посмеивалась и тут же продолжала болтать. Мальчишки, взбудораженные, забрались в листолет и излазили там все. Старшие, конечно, – младший, Ванечка, устав от суеты и большого количества людей, спал на кровати. Тетя Рита все вздыхала – мол, как же можно оставить животных без присмотра? – и Святослав клятвенно пообещал, что завтра же приедет грузовик и всех кур и коз перевезет в сохранности в имение. На шум подтянулись соседи – опять не вышло конспирации, и к бывшим согорожанам подошел Святослав Федорович, поздоровался уважительно и стал расспрашивать, как живут, какие проблемы. Говорили поначалу неохотно, зато потом не остановить было; а он запоминал и думал о том, что позвонит с утра Василине. Вряд ли только в одном городке людей практически оставили без помощи, значит, надо разобраться. И так, под громкие разговоры, гвардейцы загрузили нехитрый скарб, тетя Рита торжественно затушила печку, выключила везде свет, закрыла дом на большой замок – и последней поднялась в сопровождении бравых солдат на борт королевского листолета. Во дворец Ангелина вернулась к ночи. Сестры уже спали – она привычно заглянула в комнату к Каролине, поцеловала ее и вернулась к себе в гостиную: на столике лежала пачка личных дел. Несмотря на все переезды, встречи и на подавляемую зевоту, до завтра нужно было их изучить, чтобы не путать сотрудников и понимать, что от кого ждать. Глава 8 Конец ноября, Пески Засыпанный песком старый Город-на-реке, Тафия, снова принимал гостей. Предзимнее солнце больше не раскаляло пустыню, но светило исправно, и иссеченные суховеем дома с высоты казались новыми, нарядными, ослепительно-белыми. На покрытый рябью сыпучий ковер, похожий на широкую полосу прибоя – с теми же мелкими волнами, накатывающими на здания и вздымающимися у стен ввысь, – снижались два белых дракона. Они не спеша облетели город по кругу, оглядывая былое великолепие, и наконец приземлились на узенькой площади. Ветра, что круглогодично дули вдоль домов и старых улиц, веером сходившихся к месту приземления, чудесным образом смешались и оставили ее почти без песка, и теперь там, под тонким слоем пустынной пыли, проглядывали пятна старого булыжника. Ящерки прятались в тени домов, неутомимые тушканчики сновали туда-сюда, с любопытством наблюдая, как огромные крылатые гости вспыхивают тонким ослепительным контуром, который мгновенно уплотнился в две высокие мужские фигуры с красными волосами. Мужчины некоторое время молча любовались на дворец Владыки Тафии, куполами возносящийся над городом, и направились к нему. Пустынная живность, непуганая и любопытная, то и дело подбиралась слишком близко, застывала перед ними – пока один из красноволосых, с короткой косой, не цыкнул на не в меру наглого тушкана, что лез под ноги: зверье стрелками прыснуло в разные стороны и больше странных гостей не донимало. И хотя ко дворцу можно было пройти по насыпанным валам песка, мужчины двигались к воротам, таким огромным, что даже за полтысячелетия пустыня не смогла поглотить их полностью. Ворота, массивные, белые, были настоящим произведением искусства – в кружеве резьбы угадывались и батальные сцены, и мирные, и фигуры парящих драконов – и оказались закрыты наглухо. Один из мужчин, тот самый, что стал жертвой тушканьего любопытства, подошел к ним вплотную. Второй остался позади, наблюдая, как кладет его друг руки на створки ворот, закрывает глаза – и воздух вздрагивает, и только им двоим слышно, как гудит, шумит глубоко под землей вода, и старые щиты, сохраняющие дворец в неприкосновенности, отзываются на касания пальцев нового Владыки, которого с момента принятия Ключа все сильнее зовет Тафия. Отзываются, узнают… и мягко отталкивают его от резной поверхности, словно показывая: рано, еще рано. – Я говорил, что не чувствую в себе силы поднять город, – резко и разочарованно сказал Чет. – Мощь нарастает, но все равно не хватает ее. – Непонятно, – Нории задумчиво посмотрел на ворота, на друга. – Истаил отдался мне сразу после получения Ключа. Я был уверен, что ты просто… – Что? Не хочу развязывать тебе руки? – проницательно спросил воин-дракон. Владыка Истаила пожал плечами, не собираясь отрицать. – Подождем, Четери. И попробуем еще раз. Рано или поздно Тафия откроется тебе, раз ты слышишь ее голос. – У меня есть желание никогда сюда не возвращаться, – вопреки сказанному Четери так и не отнял рук от ворот, прислушался и улыбнулся печально. И все-таки отступил. – Я оживляю город и становлюсь твоим могильщиком? Хватит с меня смертей. – Однажды ты просто не сможешь сопротивляться, – спокойно ответил Нории. – Такова уж природа Владык. И не хорони меня раньше времени. – Думаешь, она вернется? Гости старого города шли обратно, оставляя за спиной так и не оживший дворец. – Нет, – проговорил Владыка Истаила, – не думаю. Но надеюсь. До весны еще есть время. Я сделал все, чтобы Пески проросли в ее душе; теперь остается только ждать. – Если она и вернется, то не к Пескам, а к тебе, Нори-эн, – Чет заливисто свистнул, и зазевавшийся песчаный лис сорвался с места и побежал прочь, стелясь по земле. – Но сидеть и ждать… ждут женщины, Владыка. Когда ты собираешься в Рудлог? – Я и не собираюсь просто ждать, Чет. Но рано что-то предпринимать. Пусть пока распробует свою свободу. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Нори. – Если бы, друг… Мужчины вернулись на площадь и через несколько мгновений уже снова поднимались в воздух двумя крылатыми ящерами. «Куда ты сейчас, Чет?» «К Белому морю, Нори. Поздороваюсь – и в Йеллоувинь». «Удачи, Мастер». Пять дней назад, Маль-Серена Царица Иппоталия почти каждое утро встречала рассвет на берегу океана. Она видела многие рассветы. И нежные, розовеющие, купающиеся в тихой и дымной зеркальной поверхности. И стылые, когда по поверхности воды тянет низом северный ветер с владений Гюнтера Блакорийца, а море тревожно гонит на берег косые волны. И штормовые, грозные, когда солнце едва пробивается из-за рваных туч и пляшет светлыми пятнами на огромных валах зеленоватой воды, что обрушивается песком и пеной к ногам владычицы Маль-Серены. В любую погоду царица купалась – здоровалась с морем, и оно крепко держало свою дочь в прозрачных ладонях, показывало ей чудеса в своих глубинах, дарило тяжелые старинные сундуки с затонувших когда-то кораблей, играло с ней дельфинами и косатками, щекотало стайками разноцветных рыбок. И сама Иппоталия родилась в соленой воде, и дочерей рожала в теплом прибое – и каждую океан принял ласково, нашептав ей имя. И в последний путь дети Синей Богини уходили в свою стихию, как было заведено испокон веков. Редко, но бывало, что царица по несколько часов проводила под водой и выходила на берег цветущая, прекрасная, отдохнувшая лучше, чем после самого сладкого сна. В народе говорили, что иногда правительница, как и далекая основательница царского дома Таласиос Эфимония – Серена, оборачивается большой чайкой и лениво скользит над волнами, а то и садится на воду и долго качается на них, когда ей нужно подумать. Но из говоривших никто этого лично не видел, а живущие во дворце умели хранить секреты. Вот и сегодня ждали свою царицу на берегу служанки с полотенцами и напитками, ждала охрана – хотя кто бы посмел напасть на госпожу в ее владениях? – а она медленно выходила из неохотно отпускающего ее океана, целующего на прощание спину и ноги, и тело после воды казалось тяжелым, грузным. Поднявшееся уже солнце грело песок и светило дочери Синей в лицо, и чайки кричали своими пронзительными голосами, и теплый ветерок обещал жаркий день, даром что зима была на носу. Царица вдохнула соленый йодистый воздух, улыбнулась рыбешкам, тыкающимся к ступням, и вышла на берег. Служанки вытерли ее тело, помогли надеть простой хитон, подали напитки – и Иппоталия медленно пошла ко дворцу в сопровождении стайки женщин. Сквозь старую оливковую рощу с кряжистыми деревьями, что трепетали сизыми листьями, пролегал ее путь, и царица замедлила шаг, почувствовав что-то необычное, – и свернула влево, туда, где деревья стояли очень плотно, давая густую кружевную тень. Там, прислонившись к толстому стволу, спал мужчина – красноволосый, обнаженный, белокожий, и аура его была очень знакомой – как у всех детей Воды. Охрана мгновенно окружила наглеца, а царица, склонив голову, любовалась неожиданным гостем. – Тихо, не гомоните, – цыкнула она на взволнованных служанок: как так, мужчина во владениях царицы! Но спящий, почуяв приближение людей, уже открыл глаза, в руках его полыхнули клинки – и он вскочил, застыл, чуть наклонившись вперед и рассматривая подошедших. И тут же клинки исчезли, а гость сам опустил глаза и поклонился. – Кажется, я узнаю тебя, – сказала царица удивленно, – хотя никогда не видела таких, как ты. Приветствую, брат мой по матери. – Я тоже узнал тебя, – мужчина смотрел с почтением и восхищением, столь приятным женскому взгляду, – воистину, род морских дев не выродился. Ты прекрасна, дочь прекраснейшей. Верно ли я понял, что Ксантиппа, царица островная, приходится тебе прародительницей? – Ксантиппа жила пять веков назад. Меня зовут Иппоталия, но ты можешь называть меня сестрой. Как твое имя? – Четери, – сказал дракон и не удержался, окинул собеседницу еще раз восхищенным взглядом. – Я прилетел за помощью, прекрасная Иппоталия. Не откажи мне, и я отработаю свой долг. И скажи своим воительницам, – добавил он весело, – чтобы убрали оружие. Не хочется… обижать их. Серенитские стрелки, держащие в руках пистолеты, не дрогнули – хотя всем было видно, что незваный гость сложен как воин и двигается так же. – Мужчины, – фыркнула царица смешливо. – Все вам воевать да долги множить. Принесите гостю одежду, – приказала она служанкам. – И пусть накроют стол на двоих. А ты, – она снова обратилась к Чету, – пока расскажи мне, в чем твоя беда. И… покажешь мне свои крылья, брат? Завтрак им накрыли в открытом павильоне, из которого видна была лазурная гладь моря. И завтрак этот, к неудовольствию Иппоталии, запоздал – все обитатели дворца сбежались посмотреть хоть издалека на огромного белокрылого дракона, который важно ступал по берегу, опускал большую голову к их царице – и та, ничуть не смущаясь, чесала его за ушами, трогала красный костяной гребень на шее, что был толще самого толстого дерева, гладила длинные перья. Знакомиться с необычным гостем пришли и мужья царицы, и ее дочери, и внучки – и бедный Чет в конце концов невежливо рыкнул и сбежал в море. Когда он вернулся, царица ждала его в павильоне у накрытого стола и довольно улыбалась. С перьями или без, мужчины остаются мужчинами. – Не желаешь ли ты отдохнуть? – спросила она искушающе, взглядом показывая на ожидающих в сторонке служанок. Чет посмотрел туда, улыбнулся. – Ни одна из них не сравнится с тобой, моя царица. Но твоя постель для меня закрыта, так что я лучше буду наслаждаться этим завтраком. – Умный, – лукаво смеясь, ответила Иппоталия и потянулась за тонкой сладкой лепешкой с пастой из грецкого ореха. – Только вот если я скажу, что приняла бы тебя? – Не приняла бы, – прямо сказал Чет, – в твоей ауре нет вожделения, только любопытство, так что не дразни меня, прекраснейшая. Ауру я вижу смутно, но и без нее всегда знаю, когда женщина меня хочет. Царица, склонив голову, смотрела на него – и улыбалась все грустнее, пока не стала совершенно серьезной. – И я тебя вижу, – тихо произнесла она, – много в тебе горя и одиночества, мало света. И сердце твое занято. Расскажи мне, что тревожит тебя, Четери, – попросила она, – я помогу всем, что в моих силах. Но прежде скажи: где Ангелина, красная принцесса? Вы не обидели ее? – В Рудлоге, – скупо ответил гость, – вчера вернулась. Иппоталия только покачала головой, наблюдая, как растет в ауре сына Синей темная тревога и яркая злость. – Что же ты не ешь? – спросила она, мудро рассудив: расспрашивать о тревогах рано, а накормленный мужчина добреет и говорит охотнее. – Прошу тебя, попробуй ягненка. Четери ел, говорил кратко – о женщине, которая ему нужна, но она спит, а видел он ее далеко от тела, во внезапно ожившем озере, и кому, как не дочери Синей, помочь ему? – а царица слушала и рассматривала его почти с материнской нежностью. Есть и такие мужчины, да. Совершенные, доведенные до предела своей мужской природы. Непререкаемые – как решил, так и будет, – но при этом не жестокие и снисходительные к слабым. И хорошо, что нет в нем жажды власти или огня войны, иначе завоевал бы весь мир, и все армии континента его бы не остановили. Впрочем, дети Воды не могут быть воинственными. – Я помогу тебе, – повторила она, – только побудь сегодня моим гостем. А завтра я полечу с тобой и посмотрю на это чудо. Никогда не слышала о таком. – Почему не сегодня? – спросил Чет резко, и она усмехнулась, коснулась его ладони – и лицо дракона смягчилось, и пальцы дрогнули. – Я все-таки правлю этой землей, – объяснила царица Иппоталия весело и величественно одновременно. – Есть встречи, которые я не могу отложить. Он даже не смутился, только кивнул неохотно и вдруг рассмеялся. – Прости, царица. Я слишком привык отдавать приказы и одичал за время заключения. – Расскажешь, что случилось с вами? – поинтересовалась государыня вкрадчиво. – Откуда в тебе столько тьмы?