— Где Анна? — как ни в чём не бывало спросил её Гений, оказавшийся внизу ещё быстрее, чем она. Джил показалось, что она лишилась дара речи. Она испытала непреодолимое желание что-нибудь ему отстрелить. То, что она этого не сделала, можно было объяснить разве что выдержкой, закрепившейся у Джил на уровне рефлексов. — Интересно, у тебя вообще в принципе нет совести или это плохое подражание Эмри? Как ты мог подвергнуть меня такой опасности? — Я? — спросил он растерянно. — Ты сама это сделала. Впрочем, я не хочу сказать, что я тебе не благодарен… — Скажи мне, это А-17? Только скажи. Гений пожал плечами. — Думай, как знаешь. Разница, как ты правильно заметила, в этом случае не так велика. Джил вытаращилась на него, сделав самое страшное выражение лица, которое только могла изобразить. — Да как ты смел копаться у меня в голове? Насколько надо быть… — Не трудись, — оборвал её речь он, — я тебя прекрасно понял. Джил отошла от него, словно бы это что-то меняло. — Да, я хуже, чем ты обо мне думала, — согласился с её мыслью он, — гораздо хуже. — Прекрати, — только и смогла сказать она. — Осталось ли во мне что-то хорошее? Не знаю. Очень может быть, что нет. Совсем ли я лишён способности испытывать благодарность? Тоже не знаю. У тебя слишком сложные вопросы, Джил. Тебе интересно, что плохого ты мне сделала? Начнём, пожалуй, с того, что ты меня обманывала и считала это абсолютно нормальным. Скажи спасибо, что я не применил к тебе А-17 в самом начале, после нашего знакомства. Это было единственным разумным выходом, но я этого не сделал потому же, почему ты сейчас спрятала пистолет. Если можно обойтись без оружия, лучше обойтись. Так я думал раньше. Но я уже далеко не так наивен. Что может быть прекраснее, чем весь сектор под информационным оружием? И даже всю несчастную нашу организацию освобождения, по глупости забредшую в корпорацию, три минуты назад задержали. Уж я не говорю про сверх меры обнаглевших друзей из комитета. Он замолчал, глядя на то, как гнев на лице Джил сменился растерянностью. — И всё же, — сказала она, стараясь добиться минимального расхождения между мыслью и словом, — я спасла тебя не просто так. Я пожертвовала собой не из-за тебя, мне безразлично твоё будущее. Но ты обязан найти выход из ситуации. Ведь ты умнее меня, умнее Эмри, Роулса, умнее всех других глав секторов. Заставь их отказаться от оружия. Не передавай им нашу технологию, прошу, должен быть другой выход. Его просто не может не быть, понимаешь? И пообещай мне, если ты и правда способен испытывать хоть минимальную благодарность, что ты сделаешь всё, чтобы этот выход найти. — Ты знаешь, Джил, — Гений отрицательно покачал головой, — жизнь научила меня не разбрасываться обещаниями. А тебя она должна была, наверно, научить не верить моим. И в мире есть вещи, изменить которые невозможно, как бы ни хотел. Может, ты поймёшь это, когда станешь старше. Джил явно была не в восторге от последнего аргумента. Как и от всех предыдущих. — А теперь мне пора идти, — сказал он. — И да, я обещаю тебе сделать всё возможное и не обещаю делать невозможного. Сказав это, он пошёл прочь, не дожидаясь её ответа, но, отойдя уже на приличное расстояние, обернулся. — Нет, дочь Эмри можешь не искать, её и так все ищут. Скрыться ей всё равно нереально, так что иди домой. «Фокусник хренов», — телепатировала Джил. XXXVIII Когда Гений вошёл в переговорную, Эмри сидела на столе и задумчиво ковыряла нарукавную нашивку с упитанным и неприлично довольным голубем. — Что, хочешь, чтоб я поехала с тобой и Роулсом? — спросила она, оторвавшись от своего бессмысленного занятия. — Нет, ты не угадала, — он подошёл к ней и упёрся ладонями в стол по обе стороны от её ног, — попробуй ещё. Эмри встретилась с ним взглядом, думая о том, куда теперь ей деть руки. Она пыталась угадать, в каком он настроении, но не могла. Она его не боялась, но неопределённость создавала тягостное, неприятное впечатление. — Ты сбил самолёт, потому что я этого хотела? — спросила она наконец. — Ведь ты наверняка знал, что я собиралась это сделать, несмотря на то, что Роулс притащил с собой мою дочь. Неужели ты… — Подожди, — он приложил пальцы к её губам, отчего Эмри захотелось облегчённо выдохнуть, — с твоей дочерью всё в порядке. Она где-то здесь. Эмри нахмурилась. — Что значит «где-то здесь»? А что Роулс? Неужели ты копию А-17 ему отдал в обмен на неё? — Думай ещё, — ответил он и убрал пальцы, хоть и ужасно не хотел этого делать. Но поскольку с того момента, как Эмри объявилась в Третьем секторе, его желания то и дело оказывались сильнее него, а все попытки сопротивления им рано или поздно заканчивались крахом, он совсем слегка наклонился, чтобы её поцеловать. И если прежде его безмерно удивляло то, с какой готовностью она ему отвечает, теперь этой интриги уже не осталось. Гению было даже несколько жаль утраченного им мучительного ощущения несоответствия между вечно сердитой Эмри, к которой ему страшно было подступиться, и той же самой Эмри, демонстрирующей невиданный энтузиазм во всём, что касалось физической близости. Это была одна из тех вещей, которые он совершенно не понимал и трактовал, как проявление весьма подлой с её стороны хитрости. Она открыто манипулировала его чувствами, всячески показывая своё пренебрежение, и при этом с такой наглостью и самоуверенностью к нему приставала, что это его злило, это заставляло его хотеть её ещё больше, но никак не наталкивало на мысль о том, что она ведёт себя так просто потому, что не представляет никакого иного варианта общения между ними. Действительно, их грустные отношения с самого начала были лишены нежности, как и любой другой возможности проявить чувства, выходящие за рамки дружеских, и много лет назад договорившись считать их связь взаимовыгодным партнёрством, они задали тем самым очень неудачный тон всем дальнейшим взаимодействиям. Всё это, конечно, было нездорово и, следовательно, изумительно искушающе, но точное представление о желаниях Эмри, которое никак невозможно было бы получить естественным путём, оказалось гораздо лучше, неожиданно полноценнее. Заворожённый этим переживанием, Гений сосредоточенно убирал с лица Эмри непослушную, мешающую ему прядь волос, падавшую каждый раз, когда она слегка меняла наклон головы, а Эмри нашла наконец место своим рукам у него на спине. Поскольку он едва ли мог прерваться, это сделала она, но не слишком при этом отдалилась. — Может, ты всё-таки уже расскажешь, что произошло? Где все? Я весь этаж обошла, — спросила она, подумав, что ей, в самом деле, не так уж и интересно это знать. — Можешь не переживать, в этом корпусе нет никого, — не то насмешливо, не то нетерпеливо ответил он. — Никого опаснее меня. — Так себе утешение, — заметила Эмри, не догадывающаяся о том, что во всём мире не осталось никого опаснее их двоих. Он, впервые обратив внимание на то, во что она одета, слегка отстранился и вгляделся в символ комитета на верхней части её рукава. — Что, тебе не нравится мой голубь? — поинтересовалась она, хитро глядя на Гения из-под полуприкрытых век. Он отвлёкся от эмблемы и бросил на Эмри гораздо более бесхитростный взгляд. Продолжался этот взгляд не больше доли секунды, потому что Гений тут же переключил внимание на кнопки, которые, как обычно, были наглухо застёгнуты до самого широкого воротника, что, вероятно, было жутко неудобно. — Да нормальный голубь, — рассеянно ответил он, вспомнив, что она задала вопрос. — Я только никак не могу отделаться от мысли, что это будет самое неэтичное, что глава сектора когда-либо делал с председателем Комитета по этике. Эмри засмеялась, но продолжался её смех недолго. — Слышишь? — спросила она, резко отодвинувшись и потянув вверх расстёгнутый им воротник. — Ты же говорил… Вопрос был глупый, потому что шаги раздались прямо за дверью. Гению как раз хватило времени на то, чтоб обернуться, прежде чем дверь открылась. — Я же говорил: она где-то здесь, — ответил он, встретившись взглядом с так некстати вошедшей Анной. «А она умнее, чем я думал, — подумал он, расстроившись, что не догадался о её плане, — она сделала единственное, что могло позволить ей остаться несхваченной: проследовала за мной». Он, разумеется, проложил свою дорогу так, чтобы ни с кем не встретиться. Или правильнее было сказать «разогнал всех со своей дороги»? — Мне уйти? — спросил он у Эмри, в ответ на что она кивнула. — Нет, — неожиданно возразила Анна, — сядь. И ты, — добавила она, обратившись к матери. Дочь Эмри без всякого разрешения прошла в кабинет и, отодвинув для себя стул, села за стол, положив перед собой руки ладонями вниз. Эмри и Гению ничего не оставалось, кроме как последовать её примеру и сесть на стулья напротив. Анна с пасмурным видом смотрела то на Эмри, то на Гения, скользя пальцами по гладкому столу. «Слышала она наш разговор или нет?» — гадал он, склоняясь к тому, что скорее не слышала. Впрочем, несмотря на довольно неплохую звукоизоляцию, в здании было совершенно пусто и от этого очень тихо. «Интересно, насколько она наблюдательна», — подумал он, пытаясь по траектории взгляда Анны понять, заметила ли она почти на треть расстёгнутую форму Эмри. Выглядело это не слишком вызывающе и не особенно странно, если бы только Эмри не имела дурацкой привычки всегда застёгиваться до конца. Гений внезапно осознал, что при всей своей одержимости, при всём желании, которое он к ней испытывал, так и не понял, что она так усиленно скрывает от окружающих: шея у неё по-прежнему была красивая и гладкая, хотя ему, пожалуй, было всё равно, какая у неё шея, он был предвзят, в связи с чем не слишком-то мог оценить, насколько она испортилась. Он не удержался и воспользовался висевшим молчанием, чтобы искоса посмотреть на сидящую справа от него Эмри и впервые заметить, что она и правда сильно изменилась за восемнадцать с лишним лет разлуки. И ему вдруг стало грустно оттого, что эти изменения были вызваны старением лишь в очень небольшой, даже сомнительной степени. Она делала всё, чтобы быть максимально непохожей на ту возмутительно прекрасную девушку в полупрозрачных платьях, которой он её помнил. И притом, хоть это и казалось ему безумием, Эмри ужасно боялась постареть и утратить с той девушкой всякое сходство. Теперь он чувствовал свою вину за то, что, сжимая её в своих объятиях так много раз с того момента, как она вернулась в сектор, он не обращал никакого внимания на её истощённый вид. Он был настолько равнодушен к её внешности, что теперь это его самого слегка пугало: он давно должен был поговорить с ней хотя бы о её отношениях с едой. Ему было обидно за себя. — Так что, — сказала Анна, вырвав его из самоуничижительных рассуждений, — я хочу понимать, почему моя мать решила меня убить, почему она избавлялась от моего отца. Я внимание, — добавила она, отодвинувшись от стола и скрестив руки на груди. Гений подумал, что она не так плохо говорит по-русски, как ему показалось после встречи с Роулсом, на которой она должна была им переводить. Только теперь он догадался, что, вероятно, Роулс привёз её в качестве переводчицы именно потому, что не думал, что перевод вообще понадобится, а когда это всё же произошло, не захотел потерять лицо перед подчинёнными из комитета. — Всё не так просто, как ты думаешь, дорогая, — спокойно ответила ей Эмри. — И почему бы нам не поговорить наедине? — Я не тебя вообще спрашиваю! — неожиданно выкрикнула Анна. — Почему я ещё по-английски не спросила? Гений посмотрел на неё с непониманием: они за всё время знакомства не перекинулись и парой слов. Ему даже в голову не могло прийти, что дочь Эмри решит его допрашивать. — Я не очень понимаю, — начал было он. — Я жду, — грозно оборвала его Анна, — твоё мнение. «Какое отношение моё мнение имеет к делу?» — не понял он. Но уже начал догадываться. Анна была действительно не глупа: она не захотела выслушивать полуправду от Эмри, потому что уж она-то, как никто другой, знала, что её мать умеет выкручиваться из самых скользких ситуаций. К тому же ей могла просто нравиться идея послушать, как он будет говорить о том, что считает её мать аморальной. А может быть, у неё на уме было их рассорить, это тоже был вполне возможный вариант. Едва ли от дочери Эс стоило ожидать сочувствия их отношениям. Но и Гений вовсе не собирался идти у неё на поводу. — Хорошо, — ответил он после недолгого раздумья, — я прошу твоего прощения, Анна. Это я во всём виноват, и ты, наверно, обо всём сама уже догадалась. Я применил к твоей матери информационное оружие. Просто потому, что я… я хотел быть счастливым, и это был единственный доступный мне вариант. Видишь ли, я люблю её, а она меня — нет. Я понимаю, что это меня не оправдывает, но поэтому я принял решение расстрелять твоего отца, он мне мешал. Гений с удивлением отметил, что Анна, до этого не сводившая с него глаз, вдруг переключила своё внимание на Эмри так, будто его слова вообще не представляли никакой важности. Эмри сидела, прикрыв верхнюю часть лица ладонью. Её локоть стоял на столе, она качала головой. — И я не хотел становиться заложником Роулса, потому, э… внушил Эмри мысль сбить самолёт, но потом я подумал, что это выходит совсем нехорошо, и, надеюсь, хоть как-то исправил свою ошибку. Я на самом деле не мечтаю, что ты меня простишь, я говорю всё это просто, чтоб ты понимала… — Как благородно, — прервала его Анна, — и как беспомощно. А ты что скажешь? — наконец обратилась она к матери. — Это неправда, — подавленно ответила ей Эмри, всё так же качая головой, — конечно, то, что он сказал, — это неправда. — А это верно отвечено, — удовлетворённо согласилась её дочь. — Я много слышала, как вы с Роулсом обсуждали, что ты вынула память. Этот человек ничего не применял к тебе. Никогда не применял. Исключено, не мог. Так что — правда? Говори. — Мне действительно было бы комфортнее, если б ты на меня не давила и согласилась поговорить наедине, — ответила ей Эмри, но, не увидев в глазах дочери никакой пощады, продолжила: — Что касается твоего отца, он совершил убийство и понёс за это наказание. Если тебе это важно, ни я, ни он, — она указала на Гения, — никак не способствовали его расстрелу. Я знаю, ты, наверно, не поймёшь меня сейчас, но подумай, зачем твой отец попросил тебя приехать в сектор? Подумал ли он о твоей безопасности? Анна усмехнулась, а Гений задумался о том, как он вообще мог так долго игнорировать её невероятное сходство с Эс: не только черты лица, цвет волос и глаз, но и манера говорить, смеяться, а также заставлять собеседника чувствовать себя неуютно во время разговора — буквально всё выдавало в ней отца. Гению показалось любопытным то, что внешне Анна не была похожа на мать практически ничем. Хотя сейчас ей было примерно столько же, сколько Эмри, когда он с ней познакомился, но, как он ни приглядывался, Гений не замечал между ними ни одной общей черты. Впрочем, это было для него большим облегчением: видеть перед собой копию молодой Эмри с проступающими сквозь неё чертами человека, к которому он испытывал сильнейшую неприязнь, было бы по меньшей мере мучительно. — Зато ты подумала о моей безопасности, — возмущённо заявила Анна. — Как ты смеешь?