— Да что вы! — прижала руку ко рту балерина. — Немедленно расскажите! И потащила майора на второй этаж, в сторону, прямо противоположную зимнему саду. Их тихому выходу практически не помешал Вадим Колесов, который с двухсотдолларовой сигарой во рту умудрился лбом вдребезги разбить стеклянную дверь. Юнгеров заорал в восторге: — Ай, молодца Вадик! Это серьезно, это полторы штуки долларов! Ой, порадовал! Все за счет заведения! И, пародируя Олега Табакова в фильме «Человек с бульвара Капуцинов», добавил: — «Это серьезно, Билл, это очень серьезно!»[11] А разгул набирал обороты. Лариса, обнимая за талию Крылова, мотала головой от его очередной «военной истории»: — …И тут, Ларисон, я со всего размаху ка-ак уебался! Лариса втолковывала ему свое: — Полковник, это все хуйня, ты пойми, женщину ведь тоже довести можно, особенно если без желания к ней. — М-м-можно, — согласился Крылов, слизывая икринки, упавшие в декольте Ларисы. — Но ты послушай… Обнорский с Женей начали играть в «коробок» на раздевание, причем предупредили, что при любом результате раздеваться они заставят следователя прокуратуры Ольгу. Ольга хохотала и ловила рукой коробок… Денис вызвонил свою девушку — приехали четыре, и все такие — ВАУ! Других-то, собственно, и не ждали. Вновь прибывшим налили штрафные, и особо буйные поехали с ними кататься на снегоходах. Разумеется, где-то через километр все вошли в один и тот же сугроб. К ним была отправлена спасательная экспедиция. Водитель Юнгерова молча доставил всех обратно живыми и невредимыми. Он даже не сказал «Дела!» — хотя две девицы уже были без бюстгальтеров. Потом приехало варьете в костюмах Снегурочек (все ж таки Новый год, хотя и старый, о котором все как-то подзабыли в суете), но их канкан перешибла своим балерина Шереметьева, уже вернувшаяся к тому времени со второго этажа в колготках другого цвета и без одной сережки. Потом один искусствовед из Эрмитажа (доктор наук, между прочим) плясал на бис гопака в рыцарских доспехах — в домике Юнгерова этих рыцарей было несколько, дань прошлой моде, все на них постоянно натыкались. Потом хором пели казачьи песни. Потом мастер спорта по лыжам и следователь прокуратуры Оля все-таки сломалась под словесным поносом Обнорского и стала исполнять стриптиз, но почему-то в режиме чечетки. Известный режиссер и профессор-математик боролись на руках, причем математик громко матерился, но почему-то только на английском и французском. Режиссер во время поединка заснул. …В минуту просветления Юнгеров вдруг осознал, что сидит в обнимку с вазой, полной черной икры. При этом он светски беседовал с Федором Степановичем Бессчастных, профессором Первого медицинского института и ныне наимоднейшим в Питере диетологом. Александр Сергеевич брезгливо тыкал в икру ложкой и излагал свой взгляд на диеты и раздельное питание: — …Меня, когда на первое свидание трехсуточное в лагере вызвали, — первая мысль: поем! А на столе в комнате свиданий — три рюкзака со всем-всем. Я поковырялся в них и ужаснулся: не хочу! Прошло полдня, я — снова к еде и снова — не очень! Твою мать! И вдруг понимаю, что хочу лагерного пустого горохового супа с крупно порезанной картошкой! Хоть ты тресни… И до сих пор того супа хочу, да разве такой сваришь… А это все, что на столе стоит, — это не еда. Это — тема для социологов: «Что нужно держать у себя в холодильнике, чтобы ощущать свою принадлежность к классу угнетателей». Юнкерс вздохнул со всхлипом, бухнул ложку черной икры в бокал с вином, перемешал, выпил и скривился: — Господи, хуйня какая! — Очень верное замечание, батенька! — согласился с ним профессор. — Я вам так скажу: я вот срочную на Балтийском флоте… Так вот: макароны по-флотски — самая здоровая пища. Но — настоящие. Их надо есть после четырех часов качки в море. Потом — блевать. Это очень полезно. — Блевать? — Блевать, сударь мой, непременно блевать! Сейчас этого многие недооценивают… И еще — селедка! Очень серьезный продукт. Еще викинги… Да можно пример и из более близкой истории привести: вы знаете, что комендант Шлиссельбургской крепости кормил заключенных народовольцев селедкой каждый день? — Во зверь! — ужаснулся Юнгеров. — Сатрап какой… — Напротив, батенька! — торжествующе воздел указательный палец вверх профессор-диетолог. — В селедке — все витамины и другие очень полезные организму соединения. Узники выходили из заключения просто гвардейцами: волосок к волоску, с румянцем на щеках и с крепкими зубами! — Угу, — сказал Александр Сергеевич, переваривая информацию. — Действительно. Тогда я сейчас селедочки нам найду, раз такое дело… Найти селедку ему помешала вырулившая откуда-то Лариса — довольная и раскрасневшаяся: — Юнгеров, ты меня хорошо знаешь?! — Надеюсь, — опасливо ответил Александр Сергеевич. — Тогда… Такое дело, Саш… Мы бы хотели с твоим начальником уголовного розыска где-нибудь выпить… Вдвоем. Юнкерс хмыкнул понимающе: — Выпить — хоть тони… Если завтра стыдно не будет — значит, не утонула. — Ну-у, Саш… — Ладно, ладно… Второй этаж, комната с сиреневой ванной. Ты же сибаритка. — Спасибо, любимый! Мне ведь тоже надо как-то мстить тебе за твоих баб! — О как! А сейчас разве в этом дело? Лариса отвела глаза и вздохнула: — Саша, он — настоящий полковник! Юнкерс погладил ее по голове: — Я рад, если вам с Крыловым хорошо. Честно. Только раз уж так все складывается — не сводите все к одному блядству. Вы достойны друг друга… Лариса ушла искать своего настоящего полковника, бросив на прощание загадочную фразу: «Если что — ты знаешь, где нас найти». И вот уже после этого Александр Сергеевич нажрался наконец-то до полной отключки памяти. Ему ничего не снилось, только под утро, перед самым пробуждением, выплыло откуда-то лицо Егора Якушева. Юнкерс даже во сне удивился — Егор никогда в жизни ему не снился. Волга — да, бывало, а вот Егор — никогда… …Пробуждение было трудным. Открыв глаза, Юнкерс нашел себя в громадной кадке вокруг пальмы в зимнем саду. Рядом на кремовом рояле спал Обнорский — почему-то босой, но с женской туфлей в одной руке. Туфля, судя по всему, принадлежала следователю Оле. — Дела, — сказал Александр Сергеевич и сам испугался своего голоса. Он откашлялся, собрался с силами и крикнул: —Люди-и! Есть живые? Давайте опохмеляться, лю-юди-и… …Опохмелялись уже, конечно, не так люто, как выпивали накануне. Пошатнувшееся здоровье поправили хорошей парилкой и купанием в бассейне, а для желающих организовали и прорубь в озере. Потом все ели уху с костра и делились обрывочными воспоминаниями о празднике, напрасно пытаясь составить целостную картину. Всем было очень хорошо, а потому, когда повеяло легкой грустью от того, что праздник закончился, все как-то разом заторопились в Питер — чтобы грусть эта не успела стать сильной. Прощаясь, Юнгеров спросил сразу всех: — Народ, я вас не сильно замучил? Ответила за всех балерина Шереметьева, твердо поддерживавшая за локоть несколько размякшего эфэсбэшника Лагина: — Народ с радостью встречает… освободительную армию батьки Бурнаша![12] Так что разъезжались с хохотом и шутками, несмотря на дрожь в руках и тяжесть в головах… Когда все гости отбыли, Александр Сергеевич побродил по дому (он, кстати, пострадал не сильно, по крайней мере снесенных стен хозяин не обнаружил), попарился еще разок, поплавал в бассейне и, завалившись на кровать в своей спальне, нажал на пульт телевизора. Случайно он попал на какой-то добротный гангстерский фильм. В экране на всю стену кто-то надрывался: «Обыщите все кругом!.. Найдите его!..» А потом стильные мужчины в галстуках все время стреляли и бегали друг за другом. «Если бы все было так просто!» — усмехнулся невесело Юнгеров и начал было задремывать. Но вдруг еще один эпизод на экране заставил его почему-то вздрогнуть. Один из персонажей фильма — гробовщик — объяснял какому-то парню: «Я просто приехал в этот город, чтобы заработать деньжат. Что за город без гробовщика? Я имею право узнать, чем все это закончится! Будем партнерами? Ты же не будешь стрелять в спину?» Собеседник гробовщика пожал плечами и ответил: «Я делал вещи и похуже!» У Александра Сергеевича неизвестно с чего заныло сердце. Он выругался, подумал, что пить надо все-таки меньше, дождался пальбы на экране и под нее, успокоенный, наконец-то уснул. В эту ночь ему снились сны — разные и в основном беспокойные. А под утро приснился сон вовсе нехороший. Увидел Александр Сергеевич лицо одного, ныне покойного, старого знакомого. Знакомец был при жизни человеком неприятным и подлым, хотя улыбался всегда красиво. Вот с такой красивой улыбочкой покойник во сне открыл Юнгерову дверь, через которую Александр Сергеевич вышел к берегу заросшего пруда. На песчаном берегу в старинном кресле сидела задумчивая старуха, которая долго разглядывала Юнгерова, а потом сказала: «Вот и снова я, касатик…» Юнкерс проснулся со стучащим сердцем и в холодном поту. Он был человеком абсолютно не суеверным и ни в какие вещие сны не верил, а над теми, кто любил порассуждать на эту тему, всегда остроумно издевался. Но дело в том, что эту старуху Юнгеров уже однажды видел во сне. Это было в ночь перед его арестом. Тогда она показала ему рукой на странный дом… А когда, много месяцев спустя, Александр Сергеевич прибыл в колонию, то увидел и узнал дом из того сна. Это был его барак. Случай этот Юнкерс никогда никому не рассказывал, чтобы его придурком не сочли, и старуху ту постарался забыть. Когда он действительно о ней почти забыл, она о себе напомнила… Приняв контрастный душ, Юнгеров практически успокоился и вышел на кухню (маленькую, а не в зал-«кухоньку») в почти нормальном настроении, но там его снова словно током ударило, потому что за столом сидел и пил чай с сушками, поджидая его, Юрий Петрович Ермилов. Юрий Петрович был консиглиори, то есть советником Юнгерова. И ведал Ермилов вопросами стратегической безопасности «империи». Когда-то Юрий Петрович был кадровым офицером, но, отслужив честно «двадцать пять календарей»[13], встал под знамена Юнкерса. Познакомились они еще до ареста Александра Сергеевича — и довольно странным образом. Как-то раз Юнкерс со своей братвой «нахлобучили» один договорной магазин, где директор все никак не мог понять, нужна ему «крыша» или нет, и, к своему удивлению, обнаружили в подсобке ящик ручных гранат, спрятанный между турецкими «пропитками»[14]. Разумеется, тут же поехали эти гранаты опробовать, и, конечно же, недалеко, на Елагин остров. И там, чуть ли не на глазах патрульного милиционера, стали члены «коллектива» Юнкерса эти гранаты по парку расшвыривать. Но ни одна не взорвалась — видимо, вся партия была с каким-то дефектом. А на все это хулиганство, кроме притихшего молоденького милиционера, еще смотрел некий человек в морской форме и с погонами капитана второго ранга. Он и заметил — спокойно так, — что надо бы, мол, все раскиданное обратно собрать. Юнкерс ухмыльнулся и предложил — тебе, мол, надо, ты и собирай. А кавторанг взял — и собрал! Вот так и познакомился Юнгеров с Ермиловым — а именно так звали того спокойного офицера. Юрий Петрович всю свою сознательную жизнь провел на флоте, но делами там занимался… специфическими. Он был специалистом по диверсиям и мероприятиям, эти диверсии профилактирующим. Александр Сергеевич потом к нему и в Кронштадт ездил, и даже стал помогать, чем мог, экипажу одного корабля… Юрий Петрович был очень динамичным человеком, долг свой исполнял блистательно и не верил никому. Конечно, он был наемником, но наемником, которому не нравится фраза: «Только за деньги». Руководствовался он одним своим правилом: «Если все спокойно, значит, получена не вся необходимая информация». При этом Ермилов никогда не дергал по пустякам, и уж если он сидел утром на кухне загородного дома Юнгерова, если приехал без предварительного звонка, значит, основания на то имел серьезные. Юнкерс рукой растер грудь под халатом, вздохнул и пожаловался, не здороваясь: — Сон мне хреновый приснился, Петрович. Мерзостный такой сон. С перепою, наверное… Ермилов, как и большинство моряков, был человеком суеверным, невзирая на предельный прагматизм, поэтому покачал головой: — Думаю, Сергеич, что неспроста этот звоночек. — Ясный пень, — согласился Юнгеров, наливая себе чай. — Раз уж ты тут сидишь, то и аналитиком быть не надо… — А по-твоему, я на хорошие новости не способен? — улыбнулся Ермилов. — Способен-то, может, и способен… — шумно отхлебнул из своей кружки Александр Сергеевич. — А только радостного ты мне не говоришь. И хорошего про людей не говоришь, только плохое. — Плохое или про плохих? — Ну… ну хорошо, про плохих… и что? — Ничего, — пожал плечами Юрий Петрович. — Просто я хочу, чтобы их не было. По крайней мере — рядом. — Ты прямо как один из первых последователей Христа… — Не тяну. Скорее я — марксист, работающий в малых формах. То есть пытаюсь способствовать строительству коммунизма в твоей капиталистической империи. — Во как! — покрутил головой Юнкерс. — Ладно, Петрович, не томи… а то я решу, что ты этими разговорами мне пилюлю сластишь, и начну нервничать. — Есть! — Ермилов отставил от себя кружку и весь внутренне подобрался, как во время доклада командующему. — В общем, у меня две новости, и обе — не очень. Начну с той, которая проще и конкретнее: ты мне поручил выяснить, сколько ассоциация рынков собирает на подношения власти и сколько эта самая власть реально переваривает. — Ну, — прищурился Юнгеров. — Так что, крадут суки? — Разумеется, — спокойно кивнул Юрий Петрович. — Причем дела еще хуже, чем мы предполагали. Председатель ассоциации реально собирает на эти цели каждый месяц двадцать две тысячи тугриков. По моим подсчетам, на сегодняшний день власти из них перепадает не больше пяти. Итого: за год скоммунизжено не менее ста пятидесяти тысяч долларов. Теперь понятно, почему многое не получается с тендером на пятна под новые застройки. Мы-то считали, что чиновничья братия всё в полном объеме получает… Принципиально понятно?