— Это он и есть. Кроме того, есть еще одна причина для ожидания. Мы вернемся к ней на четвертом вопросе и втором. А сейчас девятый номер, где ты признаешься, что ты девственница и спрашиваешь меня, цитирую, «не против ли этого»? — Не против? Я имею в виду, я до сих пор девственница. — Да, Малышка. Твоя девственность не препятствие, и, если бы ты вела сексуальную жизнь до нашего знакомства, это тоже не было бы проблемой. Сейчас, так или иначе, я испытываю собственнические чувства по отношению к тебе. — Я не хочу быть ни с кем другим, кроме вас. — Ты уверена? — Полностью, — подтвердила она. — Может быть, с Сэм. Она действительно... — Элеонор. — Простите. Продолжайте. — Твой восьмой вопрос — девственник ли я? — Вы говорили, что были с кем-то, когда были подростком, поэтому я предполагаю, что нет, — сказала она, не зная, что думать об этом «нет». Она хотела, чтобы у одного из них был опыт, но опять же, быть первой означало быть особенной. — Твоя догадка верна. Многие священники не девственники. Но не большинство. В конце концов, мы не рождены священниками. — Сколько вам было, когда случился первый раз? Или мне не разрешено задавать дополнительные вопросы? — Обещаю, мы дойдем до этого. А теперь к вопросу номер семь. Почему я хочу, чтобы ты всегда мне подчинялась? — Он остановился, словно подбирал слова. — Позволь ответить просто. В твоей истории об Эсфирь, царь привязал Эсфирь к кровати. Думаешь, тебе бы это понравилось? Она надеялась, что приглушенный свет скроет ее румянец. — Думаю, да. Быть привязанной к кровати во время секса кажется очень сексуальным. Это странно? — Отнюдь. Многие люди, мужчины и женщины, получают удовольствие, отдавая контроль во время сексуальных утех, и отдают свои тела, а иногда и жизни, в руки партнеров. Это называется сексуальное подчинение. Другие, как я, получают удовольствие от противоположного. Брать полный контроль над кем-то и доминировать над ним. Элеонор поежилась от слов Сорена. Она не ожидала такого личного откровения в своих сексуальных желаниях — он хотел взять контроль над ней? Доминировать? — Логично, — ответила она, пытаясь говорить нейтрально. — Я наслаждаюсь твоим подчинением так же, как и ты уверена в том, что тебе понравится быть привязанной к кровати во время секса. — Это вас возбуждает? Сорен посмотрел ей в глаза, и в них она увидела, как мир зажегся и сгорел дотла. — Больше, чем ты можешь себе только представить. Элеонор прижала ладонь к его груди и ощутила под пальцами, как колотится его сердце. — И, — начал он после судорожного вдоха, — это отвечает на вопрос номер пять — у чьих ног ты должна сидеть? Я не знаю, у чьих ног ты должна сидеть. Но знаю, у чьих ног я хочу, чтобы ты сидела. Он не намекал. Она знала это наверняка. Она знала, что он просто ответил на ее вопрос. По собственному желанию она отстранилась от него, опустилась на пол и села у его ног. Ее голова покоилась на его колене, а его рука на ее волосах, и она ощутила то, что, должно быть, ощутил Сорен, когда впервые надел колоратку священника. Она обрела себя у его ног. Тут её место. Вот кем она была. Она больше не будет искать себя в другом месте, кроме у его ног. — Я хотела бы, чтобы вы ушли и были со мной, — прошептала она в ладонь, скользящую по ее губам. — Тогда бы вам не пришлось переживать о самоконтроле. — Элеонор, первая ночь, когда мы займемся любовью, станет величайшим испытанием для моего самоконтроля. Она хотела ответить, возразить, но он сказал, займемся любовью, и красота этих слов лишила ее дара речи. — А теперь вопрос номер шесть. Почему все думают, что меня зовут Маркус Стернс, а в моей Библии написано Сорен Магнуссен? Это сложный вопрос, и на его ответ уйдет много времени. Устраивайся поудобнее, — сказал он и выдавил улыбку. — Я сижу в спальне у ваших ног. Мне удобней, чем было когда-либо в своей жизни. Я никогда не захочу уходить отсюда. — Я никогда не попрошу тебя уйти. Но ты можешь изменить свое решение после того, как я отвечу на оставшиеся вопросы. — Никогда. Доверьте мне правду. Пожалуйста. — Как пожелаешь. Ответ на этот вопрос начинается задолго до моего рождения. Моим отцом был Лорд Маркус Стернс, шестой барон Стернс. — Кем? — Бароном, мелким. Мой отец был представителем обедневшей английской аристократии. Его отец растратил семейное состояние, оставил отца ни с чем кроме фамилии и титула. — Ваш отец был бароном? — Безумие, верно? Где-то в северной Англии стоит разваливающееся поместье под название Эденфелл, и я могу заявить на него права, если захочу. Но я не хочу. — Ваш отец мертв. Значит вы... — Опустите тиару, миледи. Я священник. И на этом все. — Но вы можете быть бароном, если захотите? — Мой отец признал меня своим ребенком. Полагаю, могу, хотя мне это не интересно. — Так странно. Ваш отец был бароном и все это оставил? — Ему пришлось. Понимаешь, мой отец делал то, что делали поколения дворян, когда сталкивались с нищетой. Он пошел в армию и стал офицером. Он быстро рос в званиях. Образованный, хитрый, бескомпромиссный... В Северной Ирландии отца называли Красным Бароном за кровь, что он оставлял на своем пути. Когда он ушел из армии, то бежал из Англии. У него было столько врагов в ИРА9, что он начал опасаться за свою жизнь. Он приехал в Америку, снискал положение в Новом Английском обществе и женился на богатой молодой девушке, унаследовав ее состояние. — Я думала, ваша мать была датчанкой. — Да. Жена моего отца не была моей матерью. Моя мать, Жизела, была восемнадцатилетней датской пианисткой, которая приехала в Нью-Гемпшир, чтобы поступить в консерваторию. Но ее стипендия покрывала только обучение. Ей нужно было где-то жить. Ее наняли в качестве няни для моей сестры. Жена отца едва не умерла во время родов Элизабет, и только экстренная гистерэктомия спасла ей жизнь. Она стала бесплодной. А отец хотел сына. У него была дочь и никакого шанса на продолжение рода. Он был жестоким человеком до того инцидента. А после, стал монстром. — Что он сделал? — Он изнасиловал мою мать. Элеонор ахнула. Она подняла голову и посмотрела на Сорена, но его лицо было пустым, а глаза лишены всяких эмоций. — У нее появились вы. — Да. Не знаю, было ли это намеренно, изнасилование мамы, чтобы она родила ему сына, которого не смогла родить жена. Намеренно или нет, это произошло. У нее появился я, и она назвала меня Сореном, семейным именем. Отец назвал меня Маркусом, в честь себя. — Вы поэтому ненавидите имя Маркус? — По многим причинам. Мама хотела сбежать и сбежала бы, но она любила Элизабет как собственного ребенка и не могла оставить ее с отцом, не могла оставить ее незащищенной. Поэтому она осталась в этом доме. Отец притворялся, что ее не существует. Это был единственный способ сохранить мир с женой, ревнующей к красивой датской девушке, которая заботилась о ее ребенке. Думаю, отец ждал чего-то, ждал увидеть во мне что-то. И увидел. — Что? — Я заговорил на шесть месяцев раньше, чем сестра. В два я начал играть на фортепиано. Я быстро усваивал новое. Отец решил, что я показал достаточно признаков высокого интеллекта и заслужил быть законно признанным сыном. Я достаточно угодил ему, что он дал необходимые взятки и изменил документы о рождении. Его жена стала моей «матерью», а он — моим отцом. — А я думала, что у моих родителей был трудный брак. Что случилось с вашей мамой? — Когда мне было пять, меня отослали в закрытую школу в Англии, а маму без промедления уволили, и она вернулась в Данию. Мы долго не видели друг друга. — Как долго? — Тринадцать лет. Глаза Элеонор наполнились слезами из-за грусти в голосе Сорена. — Тринадцать лет... — В школе мне было сложно. Я знал, что во мне что-то изменилось. Мой отец видел это. Я видел это. — Видел что? — Каков отец, такой и сын, Элеонор. Я был... я садист. Я получаю высочайшее наслаждение в причинении самой страшной боли. Он молчал достаточно долго, чтобы его слова достигли Элеонор. Она ощутила, как они проникли в ее тело, в ее кровь, словно какое-то магическое заклинание, предназначенное превратить ее из девушки в другое существо. Она позволила им ее изменить. — Продолжайте. — Мальчики в школе боялись меня. Даже обычная игра в футбол могла превратиться в кровавую, если я терял контроль. Я ушел глубоко в себя. Я научился дистанцироваться. Я хотел сделать им больно, но не хотел навредить. Я был волком на поводке, и этот поводок был в моих руках. Однажды ночью, когда мне было десять, волк сорвался с поводка. Элеонор задрожала от его слов. — Что произошло? Сорен слегка улыбнулся. — Ты читала «Повелителя Мух»?