Глава 23 Элеонор Если бы Элеонор верила всему сказанному ей на занятиях по половому воспитанию в католической школе, она бы подумала, что ее жизнь пойдет по ужасной нисходящей спирали после того, как она раздвинет ноги перед мужчиной до брака. Ее учитель — Урсулинка10 подчеркивала, что любой сексуальный акт ведет к беременности, бедности, бушующим венерическим заболевания и смерти. Бедная Джордан попалась на крючок лжи, заглотила его и ушла на дно. Она не только решила не заниматься сексом до свадьбы, но и никогда не поцелует мужчину, пока они не будут обручены. Береженого Бог бережет. Но когда Элеонор вышла на крыльцо перед школой днем позже, после похорон отца Сорена, и увидела ожидающий ее серебристый «Роллс-Ройс», поняла, что обнажиться перед священником было ее лучшей идеей. — Срань Господня, — сказала Джордан, заметив «Роллс-Ройс» одновременно с Элеонор. — Это что? Элеонор пыталась не взорваться от смеха при виде «Роллс-Ройса», стоящего рядом с минивенами и бежевыми «Камри». — Это мой водитель. — Срань Господня, — повторилась Джордан. «Роллс» приближался до тех пор, пока не оказался у последней ступени крыльца. Из машины вышел мужчина в форме шофера. Он открыл пассажирскую дверь, и из салона появился никто иной, как сам Кингсли Эдж. Он обошел авто, облокотился на дверь, поднял руку и поманил Элли пальцем. Он был в сапогах для верховой езды, в каком-то длинном сюртуке и блестящих современных солнечных очках. Кингсли выглядел как настоящий панк с длинными темными волосами, струящимися по плечам, и улыбкой на губах. — Срань... — прошептала Джордан, забыв про «Господня». — Кто это? — Говорила же. Мой водитель. — А он может быть моим водителем? Элеонор обняла Джордан и похлопала ее по спине. — Джордан, с тобой еще не все потеряно. Элеонор сбежала по ступенькам к «Роллс-Ройсу», и Кингсли открыл ей дверь. — Вы забираете меня из школы? — спросила она, прежде чем сесть в машину. — Теперь ты член клана. У членства есть свои привилегии. Allons-y. Она понятия не имела что значит Allons-y, но ладонь на пояснице, направлявшая ее на заднее сиденье, дала четко понять, что это обозначает примерно «садись уже в чертову машину». Она с радостью подчинилась. Кингсли сел после нее на сидение напротив. И машина быстро отъехала от школы. — Значит, теперь я член клуба? – начала расспрашивать Элеонор, устроившись на роскошных кожаных сидениях темно-серого цвета. Он улыбнулся, поднял солнечные очки на голову и посмотрел на нее своими мрачными мерцающими глазами. — Ты принадлежишь ему, верно? Он тебе все рассказал? — Это ответит на ваш вопрос? — Она оттянула воротник рубашки, демонстрируя ему синяки на шее. Кингсли изогнул бровь. — Как вы это делаете? — Что? — спросил он. — Так высоко поднимаете бровь. — Это французская фишка. — Вы действительно француз или делаете это ради привлечения внимания? — И то, и другое. — Так и думала. Мне нравится ваш акцент. — А этот тебе еще больше нравится? — спросил он, и французский акцент полностью исчез из голоса. Он говорил как стопроцентный американец. Элеонор уставилась на него. — Нет, это просто ужасно. Прекратите. Как вы это делаете? — Моя мама была американкой, — объяснил он, возвращаясь к своему естественному голосу, дополненному сексуальным, как ад, французским говором. — Я могу говорить на английском без акцента. Но нужно сосредоточиться, и потом у меня болит голова. — К тому же это не так сексуально. — Exactement. — Так какие именно у меня есть привилегии? То есть, кроме того, что меня будут забирать из школы на «Роллсе». — Я расскажу, но сначала позволь взглянуть на ущерб. Элеонор попыталась поднять бровь так же высоко, как и он. Она сдалась и пальцем подтянула ее, как было у Кингсли. — Хотите посмотреть на мои синяки? — Bien sur. Она подтянула бровь еще выше. — Это «конечно» на французском. — Мне придется раздеться. — Не слышу возражений. Она опустила бровь. Ей было интересно, что будет чувствовать Сорен, если она покажет синяки Кингсли. И есть только один способ узнать. Она бросила рюкзак на пол и сняла пальто. — На обратном пусти после похорон Сорен рассказал, что вы были во французском иностранном легионе. — Да, я был капитаном. — Может, вы мне ответите на вопрос. — Какой? Она расшнуровала ботинки и сбросила их. Он хотел видеть ее синяки на бедрах, значит, ей придется разуться и снять колготки. К счастью, холодная погода дала ей оправдание скрыть все синяки и даже больше. И если Кингсли хотел видеть синяки, ей придется раздеться. Она стянула колготки и вытянула ступню на колено Кингсли. — У меня траншейная стопа? Кингсли обхватил ее ногу за лодыжку и поднял. Он провел пальцем по подъему ее стопы. — У тебя мозоль, а не траншейная стопа. Прекрати носить армейские ботинки без носков. — Спасибо. Боялась, что мне ее ампутируют. Она поставила босые ноги на пол, радуясь тому, что в «Роллсе» Кингсли было тепло и уютно. Должно быть, ему тоже стало тепло в его костюме, потому что он начал снимать жакет. — Не могу поверить, что делаю это, — призналась она. — Раздеваешься для меня на заднем сидении моего «Роллс-Ройса»? — Именно. — Она расстегнула рубашку. — Привыкай. Она повернулась к нему спиной и опустила рубашку. Кингсли сел позади нее на сиденье. Его удивительно нежные пальцы скользили по линиям синяков, усыпающих ее кожу. Его прикосновения заставляли ее испытывать предательские ощущения в животе и между бедер. — Где еще? — спросил он. Она опустила рубашку и развернулась. Чувствуя себя неуютно, Элеонор закинула ногу ему на бедро и задрала юбку. — Хорошо, что утром я побрила ноги, — пробормотала она, показывая синяки на бедрах. — Как и я. — Вы тоже бреете ноги? — Она опустила юбку и поставила ногу на пол. Он прищурился на нее, пока она застегивала рубашку. — Ты сообразительная. — Вы так говорите, будто это плохо. — Она не стала надевать колготки и обулась. О своей траншейной ноге она подумает позже.