таких сильно подмигивающих людей. Из-за этого Миллс оказался крайне плохо подготовлен к «национальному поведению» жителей Бомбея, которые понимают подмигивание как агрессивное и грубое предложение полового контакта. Однако подмигивая, будущий священник прошел таможню и оказался на воздухе, пахнущем экскрементами. Он все еще надеялся, "что вот-вот его дружески поприветствует один из братьев-иезуитов. Куда же подевались встречающие его люди? Быть может, задержались из-за транспортных пробок?Снаружи аэропорта жизнь кипела, но к движению автотранспорта это не имело отношения. Такси стояли припаркованными на границе света и непроглядной темноты. Складывалось впечатление, что большой аэропорт вовсе не кишел людьми, как вначале думал Мартин, а являлся хрупким сторожевым постом у огромной пустыни, где гасли невидимые костры и жители без перерыва опорожняли свой кишечник.Вокруг миссионера, как мухи на свет, собрались таксисты, которые хватали его за одежду, вырывали чемодан, но он не выпускал его из рук, несмотря на тяжесть.— Нет, спасибо, меня встречают, — говорил Миллс.Он обнаружил, что знание языка хинди у него пропало так же, как пропали люди, которые должны его встретить. Мартин все же говорил на хинди, хотя и плохо. Усталый миссионер заподозрил, что заболел чем-то вроде паранойи — это нередко случается при первом посещении Востока. Осмотревшись, он обратил внимание на то, как его воспринимают: одни таксисты сохраняли безразличный вид, однако другие явно хотели его убить. Водители приняли Мартина за Инспектора Дхара. Они то подбирались ближе к нему, то бросались в стороны, подобно мухам, однако по сравнению с этими насекомыми выглядели более опасными.Целый час Мартин так стоял, отгоняя от себя вновь появляющихся мух, тогда как старые кружились вотдалении, наблюдая за ним и не осмеливаясь его опять тревожить. Миссионер так устал, что уже воспринимал таксистов в виде гиен, ждущих, когда он перестанет подавать признаки жизни и можно будет сообща на него накинуться. Его губы зашевелились, признося молитву, однако от усталости он не мог прочитать ее вслух. Не иначе, другие миссионеры слишком стары, чтобы встречать его рейс, его предупреждали об их преклонном возрасте. Знал он и о приближении юбилея. Разумеется, достойная встреча 125-ой годовщины служения Богу и человечеству значила гораздо больше, чем встреча рейса с новым миссионером. Так Миллс мысленно поместил себя внутрь ореховой скорлупы. Он занимался самоуничижением настолько сильно, что стал гордиться этим.Мартин переложил чемодан в другую руку, не желая ставить его на асфальт. Подобным признаком слабости он не только привлечет к себе бродящих рядом таксистов, но и, что главное, покажет свою плоть. Конечно, усталость от тяжелого чемодана совсем не то, что боль от ножных вериг, когда их правильно приладить на бедра. Она ничем не напоминала внезапную боль от удара кнутом по голой спине, когда перехватывает дыхание. Тем не менее Миллс с теплотой ощутил онемевшую от тяжелого чемодана руку, поскольку и чемодан напоминал о процессе формирования его личности, о поисках Божьего Промысла, о силе самоуничижения. На его старой коже по-латински было написано «NOSTRIS», что подразумевало «наша иезуитская жизнь», как ее называли в ордене иезуитов.Чемодан был связан с двумя годами учебы в подготовительном колледже святого Алоиза, где в его комнате стоял стол, стул с ровной спинкой, кровать и невысокая деревянная скамеечка для коленопреклонения. Когда его губы зашевелились, чтобы произнести слово «нострис», то Мартин вспомнил маленький звоночек, извещавший о начале самобичевания. Он также вспомнил тридцать дней своего первого обета молчания. До сих пор Миллс черпал силы из опыта жизни тех двух лет: молись, брейся, работай, молчи, учись, молись. Он не совершил никакого особого подвига послушания, а лишь выполнял все требования о постоянной нищете, воздержании и послушании. Конечно, важно подчиняться тем, чье положение выше в церковной иерархии, однако еще важнее подчиняться правилам жизни в общине. Такие правила давали ему ощущение свободы. А в отношении подчинения Миллс чувствовал некоторую тревогу, так как бывший руководитель однажды упрекнул его за то, что Мартин больше подходил для монастыря, где порядки более строгие, наподобие тех, которым следуют картезианские монахи. Иезуиты же выполняют работу в миру. Они не являются «мирянами» в нашем понимании этого слова, но иезуиты также и не монахи.— Я не монах, — громко сказал Миллс. Стоявшие рядом таксисты восприняли его возглас как призыв, и еще раз окружили Миллса толпой.— Избегай мирской суеты, — предупредил себя он. Мартин с терпеливой улыбкой взирал на вопящих таксистов. Над его кроватью в колледже Святого Алоиза имелась латинская надпись, содержание которой можно было понять так: пусть сам постелит себе постель, даже если он священник (etiam si sacerdotes sint). Поэтому Миллс решил, что отправится в Бомбей самостоятельно.Среди таксистов лишь один выглядел достаточно сильным, чтобы поднять чемодан. Он был высокий и бородатый, со смуглой кожей и острым, агрессивно загнутым носом.— Храм святого Игнатия, Мазагаон, — сказал Мартин таксисту, которого принял за студента университета, ночью подрабатывающего на машине. Подумав так, Миллс восхитился этим молодым человеком, который сам платит за обучение.С дикими глазами парень взял чемодан и кинул его в такси. Все другие водители ожидали появления автомобиля «Амбассадор» с карликом-убийцей за рулем, никто и представить не мог, что инспектор Дхар опустится до поездки в обычном такси. В фильмах о полицейском инспекторе водителей такси всегда показывали отчаянными и сумасшедшими людьми.Молодой таксист по имени Бахадур, взявший чемодан и наблюдавший, как Миллс садился на заднее сиденье, был настроен очень агрессивно. Его только что выгнали из школы обслуживающего персонала гостиниц за списывание на экзамене по подаче блюд на стол. Он передирал со шпаргалки легкий вопрос — обслуживание свадеб. Имя таксиста в переводе означало «храбрый» и только что по дороге в аэропорт этот храбрец увидел рекламные плакаты фильма «Инспектор Дхар и Башни Безмолвия», подвергшие испытанию чувство его лояльности к боссу. Бахадуру не нравилась профессия водителя, однако он испытывал благодарность к хозяину машин — Мирзе, а тот был этническим персом. Несомненно, новый фильм сильно оскорбит мистера Мирзу, поэтому Бахадур считал долгом чести показать, что бы чувствовал его босс.Бахадур ненавидел все серии об инспекторе полиции и мечтал, что обиженные хиджры или проститутки-женщины убьют Инспектора Дхара. Таксист в общем не возражал против тенденции убивать знаменитых людей, поскольку полагал, что обычных людей обижает то, что лишь немногие из них становятся знаменитостями. Считая недостойной работу таксиста. Бахадур занялся ею лишь для того, чтобы доказать богатому дяде — он может «общаться с массами». Вдруг дядя пошлет его учиться в другую школу. Временная работа его не удовлетворяла, однако для Мирзы можно выполнять и худшую работу, поскольку он владеет частной таксомоторной компанией. В свободное от работы время Бахадур улучшал знание английского, заучивая вульгарные и богохульственные выражения. Он хотел знать их в совершенстве на случай встречи со знаменитым человеком.Шофер знал, что репутация знаменитых людей часто дутая. Он слышал рассказы о том, насколько силен Инспектор Дхар, и даже о том, что он — спортсмен-штангист. Одного взгляда на тоненькие руки пассажира оказалось достаточно, чтобы доказать лживость слухов. Это не спортсмен-штангист, а всего лишь киношник со слабыми поджилками.Бахадур любил ездить мимо киностудий, ожидая, что удача ему улыбнется и появится какая-нибудь актриса, пожелавшая сесть к нему в такси. Но однажды полицейский обвинил его в том, что он без дела здесь шляется. Бахадур подумал, надо е…ть всех киношников.— Думаю, вы знаете, где находится миссия святого Игнатия. Там иезуитский приход, храм и колледж, — нервно произнес Миллс, когда машина тронулась.Мартин искал какой-либо знак понимания во взгляде таксиста. Когда будущий священник увидел, что молодой человек наблюдает за ним в зеркало заднего вида, он сделал дружественный жест, который, по его предположению, являлся национальной традицией поведения индийцев. Он подмигнул таксисту.Шофер подумал, что пассажир сделал ему нескромное предложение. Являлось ли оно простой попыткой установления более тесного контакта или было традиционным предложением гомосексуалиста? Теперь это уже не играло никакой роли, поскольку Бахадур принял решение. Инспектор Дхар не уйдет безнаказанным после ужасного фарса, в который он превратил жизнь города Бомбея. В полночь Дхар надумал поехать в храм Святого Игнатия? Что он там хочет делать? Молиться?К тому, что казалось ему неестественным в Инспекторе Дхаре, таксист добавил еще одно: этот человек только прикидывается индийцем. На самом деле Инспектор Дхар — христианин!— Предполагается, что вы — индиец, — сказал Бахадур иезуиту.Мартина ужаснули эти слова. Он в этой стране впервые, но первая же стычка на религиозной почве случилась у него с первым же индийцем. Он знал: большинство индийцев здесь исповедуют буддизм.— Ну… вы понимаете, люди всех вероисповеданий должны быть братьями, — приветливо ответил он.— Я е…л твоего Христа и тебя вместе с ним, — холодно заметил таксист.— Ну… ну… — сказал Мартин, который подумал, что, вероятно, есть ситуации, когда можно подмигивать, а есть моменты, когда делать этого нельзя.Такси неслось сквозь непроницаемый и зловещий мрак ночи, однако темнота никогда не смущала Мартина Миллса. В толпе он мог испытывать беспокойство, но не в ночном мраке — он его не страшил. Не предполагая, что ему угрожает какое-то насилие, миссионер размышлял о неосуществленной мечте средних веков отвоевать Иерусалим обратнодля христиан. Миллс представлял, что паломничество Игнатия Лойолы в Иерусалим сопровождалось постоянными опасностями и происшествиями. Его попытка завоевать Святую Землю провалилась и он был выслан из этой страны. Тем не менее Лойола продолжал горячо мечтать о спасении душ грешников. Цель жизни святого всегда состояла в выполнении воли Божией. Не является простым совпадением то, что книга «Упражнения духа» начинается с красочного показа ужасов ада. Боязнь Господа очищаюше воздействовала на его душу, и такое же влияние она оказывала всегда на Мартина Миллса. Человеку надо лишь следовать указаниям этой книги духа и содействовать развитию своего внутреннего зрения, чтобы в мистическом экстазе увидеть геенну огненную, и связь с Богом. Миссионер не сомневался: внутреннее зрение превосходит то, что человек видит глазами.— Ищите и обрящете, — громко озвучил Миллс свое кредо.— Я сказал, что е…л твоего Христа и тебя вместе с ним, — повторил таксист.— Благословляю тебя. Что бы ты ни делал со мной, на все воля Божия, ибо ты не ведаешь, что творишь, — ответил Мартин.Больше всего Миллс восхищался знаменательной встречей Лойолы с ехавшим на муле Муром, а также их глубокомысленной дискуссией по поводу Непорочной Девы. Мур заявил, что может поверить в то, что Мария зачала без помощи мужчины, однако он не может поверить, что после рождения ребенка она осталась девственницей. После того как Мур уехал в другую сторону, молодой Лойола принял решение ехать за этим мусульманином, чтобы убить его. Он чувствовал себя обязанным защитить честь Святой Девы. Сомнения Мура были ужасным и неприемлемым кощунством. Святой Игнатий, как всегда, положился на волю Божию, и бросил поводья на развилке двух дорог.Если бы животное поехало за Муром, то он убил бы язычника, однако мул выбрал другую дорогу.— Я е…л твоего Святого Игнатия! — заорал таксист.— Я хочу приехать к храму Святого Игнатия, однако вези меня туда, куда пожелаешь, — спокойно ответил Миллс.Миссионер верил, что они поедут туда, куда укажет воля Бога. Мартин Миллс был всего лишь пассажиром. Он вспомнил книгу покойного отца де Мелло «Христианские упражнения в восточных формах». Многие из этих упражнений в прошлом помогли ему. Например, способ заживления ранящих душу воспоминаний. Когда Миллс переживал от стыда за своих родителей, а также от неспособности любить их, прощать и чтить, он следовал совету отца де Мелло: «Возвратись мыслью к какому-либо неприятному событию». Однако трудность состояла в том, какое из этих ужасных событий выбрать. «Теперь представь себя перед распятием Христа». Такая мысль всегда придавала определенные силы. Даже негативные черты характера Вероники Роуз блекли в сравнении с этой агонией. Даже самоубийство Дэнни Миллса выглядело маленькой болячкой по сравнению с этими страданиями. «Представь, что идешь от неприятного события до страданий Христа на кресте».Годами Мартин Миллс практиковал это указание, потому что в его представлении отец де Мелло являлся героем. Он родился в Бомбее и до конца своих дней руководил институтом пастырских рекомендаций «Сад-хана», находящимся около города Пуна. Именно де Мелло вдохновил Мартина поехать в Индию.Когда всеобъемлющий мрак ночи постепенно отступал под натиском освещения в Бомбее, стали видны бугорки людских тел, спящих на тротуарах. Лунный свет отражался от вод залива Махим. Такси проскочило мимо ипподрома Махалакшми, миссионер не ощутил запаха от лошадей, однако он увидел темный силуэт мавзолея Хаджи Али. Изящные минареты выделялись на фоне серебряных бликов Аравийского моря. Затем такси повернуло от освещенного лунным светом океана, и миссионер увидел, как оживает спящий город.Миллс никогда не знал такую жизнь. Ничего подобного он не мог даже представить. Миссионер молился, чтобы мелькнувший на краткий миг мусульманский мавзолей не стал последним величественным сооружением, которое ему суждено увидеть в отведенное Богом время существования на этой грешной земле.Он заметил скопище публичных домов в маленьких переулках. В глаза ему бросились окаменевшие лица мужчин, вышедших из «Мокрого кабаре». Последнее шоу закончилось, и мужчины, еще не собираясь возвращаться по домам, прогуливались по тротуару. В момент, когда Мартин Миллс подумал, что встретился с гораздо большим злом, чем святой Игнатий Лойола на улицах Рима, таксист повернул и устремился в еще более ужасный ад. Внезапно перед ними предстали проститутки в «клетках» по Фолкленд-роуд.— Неужели девочкам в «клетках» не доставит удовольствия посмотреть на тебя! — заорал Бахадур, представивший, что провидение предназначило его на роль обвинителя Инспектора Дхара.Мартин Миллс помнил, как Лойола собрал у богатых людей деньги и основал убежище для падших женщин. В Риме святой заявил, что он готов пожертвовать своей жизнью, если это сможет предотвратить грехопадение хоть одной проститутки в одну-единственную ночь.— Спасибо, что ты привез меня сюда, — сказал миссионер таксисту, который со скрежетом затормозил перед зданием, где евнухи-трансвеститы выглядывали из своих клеток.Бахадур решил, что проститутки-хиджры сильнее всего ненавидят Инспектора Дхара. Однако к удивлению таксиста Мартин Миллс весело открыл заднюю дверь и вышел на Фолкленд-роуд с выражением радостного ожидания на лице. Он вытащил тяжелый чемодан из багажника. Таксист швырнул деньги за проезд под ноги миссионеру и плюнул на них. Мартин собрал влажные от плевка бумажки, которые он вручил ему еще в аэропорту, и снова протянул их шоферу.— Нет, нет. Вы выполнили свою работу, и я оказался в предназначенном для меня месте, — сказал миссионер.Вокруг будущего священника стало медленно сжиматься кольцо из карманников, уличных проституток и их сводников. Однако Бахадур хотел, чтобы хиджры непременно увидели своего врага, поэтому он протиснулся сквозь собравшуюся толпу.— Дхар! Инспектор Дхар! Дхар! Дхар! — закричал таксист.Он мог этого и не кричать — слух о том, что Дхар появился на Фолкленд-роуд, распространился вокруг быстрее его криков. Миллс легко прошел сквозь толпу. Он хотел поговорить с падшими женщинами в клетках, поскольку не мог себе представить, что на самом деле это — не женщины.— Позвольте мне к вам обратиться. Вы, конечно, знаете о болезнях и о той смертельной опасности, которой себя подвергаете! Но я говорю вам: если хотите спастись, то нужно только одно — пожелать спасения, — сказал миссионер одному трансвеститу.Большинство хиджр вначале опешили от изумления и не трогали ненавистного актера. Два карманника и несколько сводников дрались с таксистом из-за денег, которые Мартин попытался вернуть ему. Бахадур уже упал на колени, и несколько проституток продолжали бить его ногами. Но Мартин Миллс не видел, что творилось у него за спиной. Перед ним находились женщины в клетках, к ним он и обращался.— Храм Святого Игнатия в Мазагаон? Вы должны знать его. Меня всегда можно там найти. Нужно только прийти туда, — говорил им миссионер.Интересно, как бы отреагировали на это щедрое приглашение отец Джулиан и отец Сесил? Несомненно, 125-летний юбилей миссии стал бы намного более красочным праздником от присутствия на нем нескольких проституток-трансвеститов, стремящихся спасти души. К сожалению, отец-ректор и старший священник не были свидетелями необычного предложения Мартина Миллса. Предполагал ли американец, что учащимся колледжа пойдет на пользу факт обращения к Богу этих падших женщин, когда во время занятии они придут во двор колледжа и во двор храма Святого Игнатия?— Если вы ощущаете даже маленькое раскаяние, то должны принять его как знак того, что можете спасти свою душу, — уговаривал трансвеститов Миллс.Первый удар ему нанес не хиджра, а уличная проститутка, которая, вероятно, почувствовала, что ее проигнорировали. Она двинула Мартина кулаком между лопаток, и он упал вперед не колени. Карманники и сводники вырвали у него чемодан. Но тут вмешались хиджры, поскольку Дхар обращался именно к ним. Они не желали, чтобы на их территории кто-то хозяйничал и перехватил возможность отомстить обидчику. Тем более, если мешал какой-то уличный мусор, эти ублюдки-карманники. Трансвеститы легко разогнали проституток и сводников. Карманники не смогли убежать с тяжелым чемоданом и хиджры открыли его для себя. Они не прикоснулись к помятому черному костюму, к черным рубашкам или к белым церковным воротничкам. Это было не в их вкусе. Другое дело — гавайские рубашки, которые пришлись им по душе. Их тут же не стало и один из трансвеститов стащил рубашку с Мартина, стараясь не порвать ее.Когда миссионер остался стоять с голым торсом, кто-то из хиджр обратил внимание на плетеный кнут. После первого удара, отозвавшегося резкой болью, Мартин лег на живот и свернулся калачиком. Он не стал закрывать лица, поскольку оно не представляло для него особой ценности, а лишь молитвенно сложил руки. Так он показывал, что даже подобные избиения приводят к «еще большей славе Всевышнего» (ad majorem Dei gloriam).Трансвеститы с уважением отнеслись ко всем книгам в чемодане, потому что они символизировали для них образование и знания. Люди в толпе лихорадочно выхватывали друг у друга кнут, чтобы ударить Дхара, однако они не повредили и не измяли ни одной страницы. Трансвеститы неправильно истолковали предназначение ножных вериг и железных бус. Один из педерастов попытался жевать бусы но тут же бросил их на землю. Хиджры не знали, что вериги следует надевать на ноги. Должно быть, они решили, что лучше будет надеть эту железку на шею Инспектору Дхару. Диаметр железного обруча оказался довольно большим и он не сильно сжимал горло. Однако хиджры торопились и, надевая его через голову Миллса, изрезали лицо миссионера шипами на внутренней части обруча. Потом шипы впились ему в горло, отчего появилось много мелких ран. Весь торс иезуита уже был покрыт струйками стекавшей крови.Мартин попытался подняться по направлению к человеку, бившему его кнутом. Движение его было мягким, совсем не агрессивным. Трансвеститы отступили назад, поскольку не ожидали подобного поведения. Инспектор не пытался обороняться, он не просил сохранить ему жизнь.— Я переживаю только за вас и за то, что с вами происходит. Хотя вы меня оскорбляете и я для вас ничего не значу, мне хочется, чтобы вы спасли свои души. Я могу показать, что нужно для этого, позвольте мне это сделать, — обратился к толпе Миллс.Хиджры передавали кнут друг другу, однако их энтузиазм заметно уменьшился. Когда очередной человек получал в руки кнут, он сразу же передавал его дальше, не нанося удар. Красные полосы покрыли голое тело Мартина. Особенно страшное впечатление производило его окровавленное лицо. Кровь от неправильно надетого железного обруча стекала на грудь. Однако иезуит стал защищать не себя, а книги! Закрыв чемодан со своими печатными сокровищами, он продолжал убеждать проституток присоединиться к иезуитам.— Ведите меня в Мазагаон, ведите меня в храм Святого Игнатия и вас там с радостью встретят, — повторял Мартин.Для тех немногих, кто понял смысл сказанного, предложение показалось абсурдным. К удивлению стоявших, с физической точки зрения этот человек оказался слабаком, однако его смелость не знала предела и была непонятна. Внезапно у трансвеститов пропало желание причинять ему боль. Они ненавидели Дхара, но он заставил их почувствовать стыд.Однако как только отступили хиджры, с Мартином захотели расправиться уличные проститутки, сводники и карманники. Именно в этот момент знакомый всем белоснежный «Амбассадор», всю ночь колесивший по району Каматипура, Фолкленд-роуд и Гранд-роуд, появился рядом с толпой. В боковое окошко водителя толпу мрачно окинул взглядом человек, которого все принимали за личного водителя Дхара и за шофера-убийцу.Можно представить удивление Вайнода, увидевшего своего знаменитого клиента наполовину раздетым и истекающим кровью. Поганые негодяи даже сбрили инспектору его усы! А что за ужасное приспособление для пытки эти грязные проститутки надели на шею актера? Напоминает собачий ошейник, однако шипы торчат внутрь. И выглядит Дхар бледным и тощим, как покойник, словно знаменитый клиент Вайнода потерял в весе десять килограммов.Сводник с большой связкой ключей поднял руку и начал ключом царапать дверцу машины, нагло глядя Вайноду прямо в глаза. Он не заметил, что карлик потянулся к сиденью специальной конструкции, где хранились готовые к употреблению ручки разбитых ракеток. После этого никто не смог вспомнить, как следовали события. Некоторые утверждали, что машина развернулась и нарочно наехала на ногу сводника. Другие объясняли, что машина подскочила на кочке, а испуганная толпа толкнула сводника. Все были уверены лишь в том, что колесо придавило ногу. Рассказчики соглашались, что Вайнода очень трудно заметить в толпе, поскольку он намного меньше ростом, чем остальные люди. Те, кто был осторожен, все же могли обнаружить его присутствие. Повсеместно люди падали, хватаясь за ноги или за руки, извиваясь на грязном тротуаре. Вайнод вращал рукоятки ракеток на уровне коленей. Крики раненых смешались с визгом «девочек в клетках», призывавших остальных быть осторожными.Когда Мартин Миллс увидел мрачное лицо карлика, который продирался к нему сквозь толпу, он подумал, что настал его смертный час. Повернувшись лицом к нему, Миллс склонил голову, как бы ожидая удара палача. Ему не пришло на ум, что если бы он не склонил головы, то Вайнод никогда не дотянулся бы до его лба ручкой ракетки. Карлик ухватил миссионера за задний карман брюк и потащил к такси. Оказавшись прижатым тяжелым чемоданом к заднему сиденью машины, иезуит некоторое время сопротивлялся, пытаясь выйти на дорогу.— Подождите! Я хочу забрать кнут! Это мой кнут! — кричал миссионер.Вайнод взмахнул рукояткой ракетки и повредил кисть неудачливому хиджре, который последним взял кнут в руки. Карлик мягко подобрал ужасную игрушку и вручил ее Мартину Миллсу.— Благословляю тебя, — с чувством произнес иезуит. Дверца «Амбассадора» захлопнулась с тяжелым стуком, машина рванула так, что его вдавило в сидение.— В храм Святого Игнатия, — сказал Миллс суровому водителю.Вайноду показалось, что Дхар просто молится. Странно, он не считал актера человеком религиозным. На пересечении Гранд-роуд и Фолкленд-роуд мальчик, работавший разносчиком чая в публичном доме, плеснул на такси чай из стакана. Вайнод не затормозил, хотя его железные пальцы сами потянулись под сиденье,