Часть 4 из 26 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Спасибо, утешили. Ладно, Петр Антонович, соберите мне материалы по банде, устроившей разгул в «Аркадии», и по всем остальным ее налетам. Хоть что-то у вас есть?
– А как же без этого, – проворчал Конышев, выбираясь из-за стола. Он кряхтел и заметно прихрамывал. – Все оформлено, есть заключения баллистов и медиков, опрошены свидетели… ну, если их можно назвать свидетелями… – Он открыл шкаф, стал доставать верхние папки. – Мы сутками работали по этим делам, а все без толку. Вроде одна банда, а такой широкий диапазон возможностей… Мы взять в толк не можем – откуда они берут информацию? Ведь нужно получить исчерпывающие сведения, все спланировать, а потом исполнить, да так, чтобы никакая случайность не подвела… Пашка Чумаков недавно шутил: мол, они что, в шапках-невидимках орудуют? А почему нам не выдают? Все здесь, товарищ капитан… – Он обнял стопку папок и потащил их на облюбованный Черкасовым стол.
– У вас больная нога?
– А разве не видно? – хмыкнул Конышев. – 44-й год. Допартизанился, так сказать. По лесу от карателей уходили, саданулся костью щиколотки о пенек – аж в баранку согнулся. Все, кричу, товарищи, меня не ждите. И лежу с «МР‐40» за этим пеньком, с жизнью прощаюсь, гадаю, как бы побольше супостатов с собой на тот свет забрать. Они прут, я по ним стреляю, от боли с ума схожу… Нашим стыдно стало, вернулись и давай эту нечисть свинцом поливать. Отогнали, их немного было. Двоих тогда потеряли, зато меня зачем-то спасли… До базы доволокли, вроде поправился, вот только кость неправильно срослась…
– Сколько вам лет, Антонович? Сорок девять, пятьдесят?
– А что? – насторожился оперативник. – Сколько есть, все мои. Полвека уже, на пенсию рано. Не жалуюсь, товарищ капитан. Молодость уже знает, а старость еще может, как говорится. Я же не танцы преподаю. А бегаю так, что молодых со свистом обгоняю… – Конышев вернулся к своему столу, выбил папиросу из пачки «Герцеговины» и снова закурил.
– Не мешают папиросы бегу? – поинтересовался Алексей. – Вы курите, как паровоз, даже больше, чем я. А эти папиросы не такие уж дешевые. В наше время на продукты денег не хватает…
– Так это и есть продукт, – удивился Конышев и засмеялся. – Загрузился никотином – и есть не хочется…
Мурлыча под нос «Раз пошли на дело, выпить захотелось», в помещение вошел вихрастый парень лет двадцати пяти, меньше всего похожий на оперативника. Он бы гармонично смотрелся в воровской малине или на шулерской игре.
– Привет, Антоныч, – небрежно бросил он. – Как жизнь немолодая? О, и вам доброго денечка, товарищ, – не растерялся паренек, обнаружив в комнате постороннего. Впрочем, подобрался, вынул руки из карманов и физиономию сделал не такую развязную. – Вы к нам по делу или погреться?
– Младший лейтенант Павел Чумаков, – представил товарища Конышев. – Вот признайтесь, товарищ капитан, видно по этому оболтусу, что он служил в контрразведке Балтийского флота и даже имеет пару правительственных наград?
– А это смотря как служил и за что награды, – улыбнулся Алексей, протягивая руку. – Черкасов Алексей, прибыл на место выбывшего Вестового.
Чумаков охотно ее пожал и задумался.
– Ага, – намотал он на ус. – Теперь донесения от своих стукачей я должен передавать вам, а не ему? – кивнул он на Конышева.
– Примерно так, – допустил Алексей, – если в них есть ценность.
– Да что в них ценного? – отмахнулся Чумаков. – Мелют чушь, которую и не проверишь, лишь бы я верил да пореже вспоминал их грехи… – Он глянул через плечо на Конышева, хохотнул. – Эй, кто тут временные, слазь, кончилось ваше время… – и отправился к своему столу, напевая под нос: «Там сидела Мурка в кожаной тужурке…» – Письменно оформлю, товарищ капитан, не возражаете? С байданщиком одним на вокзале перетер. Сорока на хвосте принесла: блатные намерены направить в наш город целую комиссию для выяснения обстоятельств пропажи общака и гибели трех уважаемых воров в законе. Блатной мир глубоко возмущен этим безобразным инцидентом в провинциальном Уварове.
– Пусть приезжают, – пожал плечами Алексей. – Главное, чтобы к нам не забыли зайти командировку отметить. Создадим с ними «межведомственную» группу, глядишь, веселее пойдет. Пиши, Павел, свой донос, только недолго.
– Кстати, насчет Мурки в кожаной тужурке, – встрепенулся Конышев. – Я еще молодым был, во Владимире работал. Не поверите, у нас женщина в оперативке была – Мария Климова. Толковая сотрудница, несколько раз внедрялась в бандитские группировки под другим, конечно, именем. Фартовая была. Мужики ржали, до того ее довели, что замуж вышла за первого встречного и сменила фамилию. Потом только поняли, что ее фамилия талисманом была, от пуль охраняла. Убили ее во время рейда – сунулась вперед мужиков, когда банду Талого брали, и получила всю порцию свинца, что мужикам предназначалась…
– Ты уже рассказывал эту историю, – оторвался от писанины Чумаков.
– Не всем, – назидательно сказал Конышев и посмотрел на Черкасова.
– Признайся, Антоныч, у тебя с ней было? – оскалился Чумаков.
– Да ну тебя, болтун несчастный, – озлобился Конышев. – Как тебя земля-то носит – не язык, а помело.
– Да, мой язык о многом может рассказать, – оскалился Чумаков и смутился, перехватив строгий взгляд начальства. – Все, заканчиваю, товарищ капитан. Мой Карась – фигура не центровая, трусоватый, боится, что пошьют ему клифт полосатый за домушничество – у меня все доказательства его преступной деятельности. Поэтому говорит все, что знает, вот только беда – знает он немного… И кто придумал эти запятые, – рассердился оперативник, – ну, не умею я их расставлять и никогда не научусь. Извиняйте, товарищ капитан, беда со знаками препинания. Признайся, Антоныч, как ты ухитряешься писать грамотно?
– Не знаю, – пожал плечами Конышев. – Автоматическая грамотность, рука сама ведет.
– Ага, рассказывай сказки, – проворчал Чумаков, выводя размашистую подпись перьевой ручкой. – Учительствовал много лет, все правила наизусть вызубрил… Держите, товарищ капитан. – Чумаков протянул изобилующий кляксами лист.
– Ужас, – покачал головой Алексей, – ты не в шифровальном отделе работал на Балтфлоте? Ладно, оставляй, разберусь с твоими рунами.
В комнату вошел еще один работник – в сером пиджаке поверх свитера, в выцветших армейских брюках. Он выглядел болезненно и как-то бесцветно. Буркнул что-то приветственное, положил на свой стол папку с бумагами и – запоздало обнаружил постороннего. Глухо кашлянул в кулак, потом помялся, подошел. Чувствительный нос Черкасова уловил запашок. Но глаза работника смотрели в одну точку, въедливо.
Алексей поднялся, протянул руку. Рукопожатие у сотрудника было сильным, но не сказать, что очень уверенным.
– Я правильно понял? – с натугой проговорил он.
– Думаю, да, – кивнул Алексей. – Капитан Черкасов, будем работать вместе.
– Старший лейтенант Дьяченко. Олег Дьяченко…
Он помялся и отправился за свой стол в противоположном конце зала. Сел и снова стал бросать подозрительные взгляды на нового человека. Этот парень не был добряком и имел проблемы со здоровьем – круги под глазами говорили не только о недосыпе.
– Товарища капитана прислали из Москвы, будет руководить отделом, – на всякий случай пояснил Конышев.
– Я уже понял, – скрипнул Дьяченко. – Тогда это вам на рассмотрение, товарищ капитан, – он толкнул лежащую на столе папку. – На Железнодорожном околотке сегодня ночью была попытка взлома. Там сейф. Грабители не знали, что он пустой. Выставили оконную раму, проникли внутрь, вскрыли железный ящик и стали лить горькие слезы. Прибежал сторож, грохнул им по задницам дробью – те кубарем в окно и поминай как звали. Сторож был снайпером на 1-м Белорусском, пока миной полноги не отхватило. Лиц нападавших не увидел, по манерам и репликам вроде бы блатные… Как утомили уже эти блатные, – скрипнул зубами Дьяченко. – В натуре бесят, везде они, скоро на шею сядут…
– Вязанием займись, – покосился на него Конышев. – Успокаивает.
Прыснул Чумаков.
– То есть все разрешилось благополучно? – предположил Алексей. – За исключением того, что преступники не пойманы?
– Ну, примерно, – пожал плечами Дьяченко. – Сторож уверяет, что у каждого в заднице теперь горсть дроби. Своими силами не выковыряют – придется обращаться к медикам. Я обзвонил больницы и медпункты, дал соответствующие указания. Будем ждать… На околотке ставят новое окно, подумывают, не завесить ли его решеткой.
– Все хотят добра, – вздохнул Конышев. – Так что пусть присматривают за своим добром. А чего угрюмый такой, Олежка? Снова с Евгенией своей поцапался? Заметь, она права: ты когда на себя в последний раз в зеркало смотрел? Подарки там дарил, от выпивки отказывался?
– Антоныч, давай без нотаций, – поморщился Дьяченко. – Уж как-нибудь разберусь со своей жизнью… Можно подумать, я от нее много требую…
«Не стоит много требовать от женщин, – подумал Алексей, – надо брать, что дают».
– Товарищ капитан, – сказал Дьяченко, – я могу, конечно, и ошибаться… Но вот смотрю я на вас и не могу отделаться от мысли, что мы с вами уже встречались…
– Плохая память, Олег, – улыбнулся Алексей. – В одной школе учились, самогонку втихушку от родителей пили, с пацанами из Нахаловки дрались. Из-за Катьки Селезневой однажды схлестнулись, помнишь? Она нам обоим понравилась, а потом разонравилась. Ты после школы в ремеслуху подался, а я в столичный регион решил съездить. Больше не виделись…
– Вот черт… – выдохнул Дьяченко. – А ведь верно, ты – Леха Черкасов, – он недоверчиво покрутил шеей. – А я сижу и гадаю, почему мне твоя физиономия такая знакомая… Прошу прощения, – он косо усмехнулся. – Вы теперь не Леха, а товарищ капитан, большой начальник и обращаться к вам следует на «вы» и шепотом…
– Еще разберемся, как ко мне обращаться, – пообещал Черкасов. – Время и жизнь покажут.
– Не понял, – моргнул Чумаков. – Так вы из местных, товарищ капитан? Ну, что ж, это скорее плюс, чем минус.
– Да без разницы, – подал голос Конышев. – Сколько вам сейчас – 34, 35? То есть вы лет шестнадцать тут не были. Дома, конечно, те же, только народ на девяносто процентов другой, понаехали тут…
– Я тоже не из местных, – бодро возвестил осанистый молодой человек, вторгаясь в помещение. Он выглядел, как из другого мира – опрятен, хорошо одет, с лучащимися глазами и щеточкой черных усов под носом. – Виноват, подслушивал. Лейтенант Станислав Вишневский, – представился он, принимая на пару секунд подобие стойки «смирно». – Из Питера я…
– Откуда? – нахмурился Алексей.
– Виноват, из Ленинграда, – Вишневский смущенно кашлянул, – просто раньше этот город назывался Санкт-Петербург, потом Петроград…
– Выражайся правильно, Стас. – Алексей протянул руку. – Почему глаза блестят? Где был?
– В общежитии льнозавода. Там у нас одни бабы живут…
– Пустили козла в огород, – подметил Дьяченко.
– Но дело не в этом, – отмахнулся Вишневский. – Мы предполагали, что там не чисто. В общем, одна из тамошних завистниц – она учетчицей работает на участке готовой продукции, страшна, как американская атомная бомба – сдала всю компанию с потрохами. По соседству с общежитием, где раньше кафе «Калинка» было, бордель работал, представляете? Несколько тружениц завода трудились там по ночам – сверхурочно, так сказать, а потом на основной работе как сонные мухи ходили. Всю контору главбух держала – «мамкой» у них была. Отдел БХСС их вскрыл – вроде и не хищения, хотя как сказать… Прибрали трех баб на самом интересном месте – сейчас сидят в участке, плачут, жалуются, что жизнь заставила, что они в душе нормальные советские женщины. И ведь долго заведение продержалось – туда и офицеры похаживали, и командированные, и всякая блатная шваль. Место, где все равны, – как на кладбище. У нас под носом дом терпимости работал, а мы и не знали… Парни в участке теперь сидят и репы чешут: что делать с этими шлюхами? У них же дети, родители, положительные характеристики и даже грамоты…
– Фу, как грубо – шлюхи, – скривился Конышев. – У нас богатый русский язык: блудницы, развратницы, потаскухи, распутницы…
– А можно поэтично – мессалины… – с толикой мечтательности вымолвил Чумаков, а когда все удивленно на него уставились, пояснил: – Реальная историческая личность, супружница римского императора Клавдия. Баба как баба, только пунктик у нее был – ни одного мужика не пропускала. Замучила всех. А муж – импотент, как водится. Да, это оскорбительно и постыдно, – спохватился Чумаков, – такой Рим опозорила…
– Насколько я помню, в Советском Союзе проституции нет, – усмехнулся Черкасов, – поскольку в обществе трудящихся отсутствуют причины и предпосылки для подобных уродливых явлений.
– Тогда пусть отпускают, – развеселился Вишневский. – Только адреса надо взять. Пропесочить на собрании коллектива, сделать внушение по профсоюзной и комсомольской линии, вывесить на доску позора – и пусть добросовестным трудом искупают свою вину… А вот с «мамкой» надо разбираться – как-никак эксплуатация женского труда…
– Развеселились вы что-то, – нахмурился Алексей, и все присутствующие тут же стерли улыбки. – Подпольным борделем и взломом сейфа в околотке будем заниматься в свободное от службы время. Все понимают, что сейчас главное? И меня перевели сюда не просто так, чтобы заполнить пустое место, а дабы выявить и обезвредить преступную группу, совершающую резонансные деяния, – он покосился на шкаф, где стояли фото и рюмки с испаряющимся содержимым. Присутствующие проследили за его взглядом и стали мрачнеть.
– Я знаком с ситуацией в общих чертах, – продолжал Алексей. – Пока мы имеем четыре эпизода, и я согласен, что это действует одна группа. Бандиты владеют информацией, жестоки, решительны, умны и хладнокровны. Имеется обоснованное подозрение, что это не блатные.
– Это ни в коем случае не блатные, – покачал головой Чумаков. – Видна выучка. Я знаю, о чем говорю, товарищ капитан. То, как они действуют, это… – Он замялся, не зная, как закончить.
– Почерк опытных диверсантов… – закряхтел Конышев. – Сбор информации – а у них определенно есть свои источники в государственных структурах – планирование, осуществление…
– Так работали диверсанты в войну, – закончил Чумаков. – И наши, и в абвере… Война, слава богу, закончилась, но немцы перед уходом внедрили повсюду своих агентов для ведения подрывной работы. У многих имелись прикрытия, легенды, убедительные биографии и безупречные документы. Немцы рассчитывали вернуться. Этого не случилось. Но внедренные враги остались. Им приходится жить, притворяться законопослушными советскими гражданами. Теперь у них одна цель – нагадить советской власти…
– Согласен, Павел, – кивнул Алексей. – Но цели могут быть и другими. Войну они проиграли, для них все кончено, и опытные специалисты вряд ли скатятся до банального мщения. Понимают, что рано или поздно их поймают.
– Другие соображения? – спросил Конышев.
Алексей пожал плечами:
– У нашей страны, помимо побежденного рейха, множество других врагов. Их называют, в том числе, «западными демократиями»…
– Почему не допустить банальную жажду обогащения? – спросил Дьяченко. – Отъем воровского общака, налет на хранилище Госбанка – почему нет? Нападение на дом Ивана Гавриловича тоже вписывается в картину – он мог о чем-то проведать. А в последние дни он выглядел задумчивым…
– В картину не вписывается налет на ресторан «Аркадия», – возразил Алексей. – Разве кассу ресторана потрошили? Разве мертвых в зале обчищали? Если и так, много с них возьмешь – по сравнению с тем же банковским хранилищем?
– Да, это так, – согласился Дьяченко.