дорога немалая, — где последние полгода в кафешантане городском выступала с теми же афишами.Сосед мой по подоконнику тоже слушал со всем вниманием и время от времени поглядывал на меня, видимо, желая реакцию проследить. Поэтому я охала бесшумно, глаза закатывала и кивала, чтоб сделать ему приятное. Ведь человек мне место подле себя уступил, так что ответную любезность оказать мне было несложно.Вот так и вертелась из стороны в сторону — на соседа взгляну, на стол начальства, на Мамаева, который вообще как будто и неживой вовсе, только глаза сверкают в окошко, выходящее на каретный двор. Лошадки, запряженные в коляски, терпеливо ждали своих господ. Одна, с головой, украшенной затейливым плюмажиком, перебирала копытцами.Что-то меня встревожило, но я быстро отвлеклась на дела более насущные.Эльдара заберут. К гадалке не ходи! Ну и заберут. Дальше что? Мы-то знаем, что он ни в чем, кроме излишнего женолюбия, не виноват. За это вроде в Берендийской империи еще не наказывают? А «мы», которые знают, — это кто? Я закусила нижнюю губу, точно как делает наш лев в минуты задумчивости. А получается, что «мы» — это только ты, Попович. И только ты Эльдару Давидовичу можешь алиби предоставить. Потому что не с Крестовским он чуть не до полуночи чаевничал, а с тобой. Стоп. Считай, Геля. Представление началось в десять, за два часа до полуночи. Мамаев объявился в переулке минуты через три. Моцион совершал? Возможно. С Венерой встречался? Тоже исключить не берусь. Только он ее не убил, потому что Венера до антракта на сцене была. А в антракте… Ну сколько там представление длится? Ну, пусть час. В одиннадцать Мамаев был с тобой и тетей Лушей. Подведение часов на нужное время и прочие преступные хитрости исключаются, поскольку и ты, и тетя Луша на часы смотрели, каждая на свои. Та-ак… Ушел он от меня без четверти двенадцать, и…В кабинете появился Зорин, сопровождаемый Ольгой Петровной. Чародей был уставшим, видимо, в заброшенной церкви немало колдовать пришлось, и встревоженным. Его оберег, нательный крестик, сейчас был поверх одежды. Видимо, не только Крестовскому Мамаев мольбу о помощи послал. Иван забасил с порога:— В Мокошь-граде уже около полугода происходят убийства, подобные убийствам госпожи Штольц и, как мне сообщила Ольга Петровна, госпожи Бричкиной. Мы предоставим информацию для разбойного приказа сегодня же.— Уже не к спеху! — отрезал обер-полицмейстер и обратился к Крестовскому: — Можете не торопиться. Вы с червеня не особо спешили, а сейчас уж и подавно не стоит. Господин Мамаев отправится с нами в разбойное присутствие и посидит там у нас под замком, пока вы… А впрочем, можете и не делать ничего. Мы сами как-нибудь по старинке, без чардейства бумаги подготовим да в суд дело передадим.Он обернулся к свите:— Арестовать!Я сорвалась с подоконника.— Одну минуту!Явление мое обер-полицмейстеру было тем более эффектным, что в спешке я слегка запнулась о край ковра и, чтоб устоять на ногах, ухватилась за плечо шефа, который сидел ко мне ближе всех. Даже сквозь ткань сюртука пальцы мои ощутили жар, и вовсе не любовный, а… Шеф горел, как в лихорадке.— Евангелина Романовна Попович, чиновник восьмого ранга, коллежский асессор, — представил меня начальству Семен Аристархович.Я щелкнула каблуками:— Вынуждена потревожить его высокородие срочным сообщением.Петухов женщин не любил. Это было написано на его строгом лице аршинными буквами.— Попович?— Юное дарование, которое вы, ваше высокородие, изволили назначить в наш приказ.Петухов, видно, раньше не догадывался, что я женщина. Или догадывался? Он знал! Точно знал, вон как самодовольно глазки блеснули. Это сейчас он мину делает. Он же, наверное, думал, что шеф к нему со скандалом явится, потребует моего перевода. Как же! Барышня-чиновник, смех да и только!— Говорите, — отыграв удивление на троечку, велел мне обер-полицмейстер.Я быстро глянула на Эльдара. Он понял, что я сейчас скажу, и покачал головой.— Господин Мамаев, Эльдар Давидович, не мог совершить вчера убийства госпожи Бричкиной, потому что в это время находился со мной. Кроме меня его присутствие может подтвердить моя квартирная хозяйка.— Все время?— Да! — Я тронула указательным пальцем часики на груди. — С половины одиннадцатого до без четверти двенадцать.Молчание, повисшее в кабинете, можно было резать ломтями, таким оно было густым и осязаемым.— С сожалением вынужден сообщить госпоже Попович, — спрыгнул с подоконника давешний разбойный чиновник, — что показания возлюбленных в расчет не принимаются.Я разозлилась. Он меня вообще слышал? И что это за умозаключения? Я кому-то про любовную связь намекала?— Именно поэтому я сообщила, что моя квартирная хозяйка, Лукерья Павловна, слова мои может подтвердить. Кстати, не имею чести… — Я поправила на переносице очки.— Толоконников, девятого ранга… — Соперник чувствовал себя посрамленным, во-первых, я выше его по рангу, а во-вторых, он действительно слушал меня невнимательно.Толоконников смешался, его бормотание стало еле слышным, пока совсем не замолчал. Зато заговорил Петухов. И я поняла, что для выводов некоторым высоким чинам вообще никаких фактов не нужно, у них факты заменяются дремучей фантазией.— Что ж ты, голубушка, в этом, — обер-полицмейстер махнул рукой в сторону Мамаева и запнулся, будто боясь проговорить при барышне забористое ругательство, — человечке нашла?Хорошо, вопрос оказался риторическим, потому что вот так с ходу мне ничего не придумывалось. Но его высокородие разразился целой обвинительной речью, в коей клеймил нравы современной молодежи. Я поняла, что Петухов придерживается в жизни взглядов самых консервативных, и решила, что не мне эти взгляды менять.— Как? Как вы можете терпеть эти его…Его высокородие достал табакерку. Я криво улыбнулась:— У нас с Эльдаром Давидовичем свободные отношения, наша с ним любовь выше закостенелых ограничений, накладываемых на нас обществом. А он у нас мужчина непростой, холерический, ему страстями жить надобно!Я с усилием остановила руку, уже готовую взметнуться к лицу; оттопырив мизинец, отыгрывала я явно купца Жихарева.— Кхм… — сказал Петухов. — Кхмм… от ведь… поди ж ты…Решив, что сказала и так больше, чем от меня ожидалось, я молча опустила очи долу. Эх, глупости, Гелечка, творишь. И зачем надо было эту театру здесь устраивать? Могла же потихоньку алиби предоставить или даже подождать, пока Мамаева арестуют, и уже в разбойный с откровениями явиться. Тем более что ежели начистоту, ему пара дней в арестантской только на пользу бы пошла — темперамент его сверхчеловеческий подостудить. А теперь что? Сама ты, Гелечка, актриса проездом из Парижа, только ногу осталось задрать, чтоб нижнее белье продемонстрировать.— Так вы — эмансипе? — В тоне его высокородия сквозил священный ужас.— Именно. И ценю, что Эльдар Давидович эти мои взгляды разделяет и поддерживает.Играть так играть. Нет в жизни ничего хуже недоигранных ролей. Я обвела глазами публику. Шок и трепет, вот как зал держать надо!Его высокородие опять нюхнул табачку, поморщился, чихнул.— Однако у вас и подчиненные в приказе, господин Крестовский…А вот на шефа мне смотреть не хотелось. Абсолютно. Потому что если брезгливость во взглядах чиновных наших гостей трогала меня мало, то неодобрение Семена Аристарховича могло больно уколоть. Все же скосила глаза, посмотрела и тут же вскрикнула:— На помощь!Крестовский с откинутой на спинку кресла головой и закрытыми глазами был похож на покойника. Я первой к нему подскочила, тронула за руку, показавшуюся раскаленной, прислушалась к дыханию, ничего не уловив. Через мгновение меня оттеснил от шефа Зорин. Ляля причитала где-то позади — пронзительно, очень по-бабьи, и я почему-то слышала только ее эти причитания.— Врача? — приказ Петухова звучал слегка вопросительно.— Спешить надо, — сказал Иван Иванович и, склонившись над телом, без усилий подхватил его на руки. — В лазарет. Ольга Петровна, телефонируйте туда, нам нужны лекари-маги.— Что с ним?— Истощение. — Зорин уже шел к выходу. — Эльдар, подсоби.Мамаев пошел следом, по-особенному держа руки чуть перед собой.Я тоже не могла оставаться в кабинете.— Это я виноват, — сокрушался Эльдар. — Я вас вызвал с перепугу, а он в сорока верстах был, да еще дополнительный груз на себе тащил.Дополнительный груз — это, стало быть, я? Немного обидно.— А он же слабый еще, Семушка наш.— Ты, Эльдар Давидович, немного не за то себя коришь, — рассудочно говорил Зорин. — Ты в том виноват, что с бабами своими до конца разобраться не мог. Все наши напасти именно от этого твоего легкомыслия происходят.Тут я с Зориным была согласна совершенно.— И Гелю еще зачем-то впутал.Эльдар даже не возражал; я, идущая в полушаге позади, тоже.Внизу Иван Иванович погрузил шефа в коляску, сел рядом, придерживая того за плечи, Мамаев — напротив и сразу поднял колясочный верх. Они уехали. Вахтенный, хлопотавший вокруг нас, вернулся на свое место внутри задания. Я осталась у ступеней приказа в одиночестве.А действительно, велел бы: «Попович, я сейчас в приказ своим чародейством перенесусь, а вы в Мокошь-град по-простому возвращайтесь, через три часа увидимся», может, и не свалился бы от истощения. Или вот зачем Эльдара спасать понесся? Мог же попросту телефонировать, узнать, что за пожар. У купца Жихарева, я уверена, телефонный аппарат в доме установлен. Не бережет себя его высокородие и слишком по-отечески к подчиненным относится.Лошадка наша приказная опять же за городом осталась, коляска…В этом моменте у меня в голове что-то щелкнуло, в груди защекотало от предвкушения. Ло-шад-ка! Султан на голове, цок-цок по булыжной мостовой Швейного переулка. Я готова была поставить что угодно на то, что коляска, которую я увидала из кабинета Крестовского, и та, которая проезжала мимо нас той ночью у безлюдной проклятой церкви, — одна и та же.И я решительно юркнула в каретный двор. Потому что подозрения подтвердить надо немедленно, потому что делом надо заняться, а не выть от неизвестности — как там шеф, жив ли, успеют ли столичные лекари?Каретный двор почти не освещался, тем более сейчас, когда сумерки только-только вступили в свои права. Над некоторыми облучками горели фонари, и этого света мне хватило, чтоб уверенно подойти к интересующему меня транспорту.Ну что скажу… Лошадь как лошадь. А в коляске я не уверена. Потому что тогда ночью видела ее издалека.— Тпррру, красавица. Не принесла я тебе сахарку, не знала, что с такой милой барышней познакомлюсь.Кобыла была серенькая, изящная, с нежными влажными глазами, я еще немного с ней посюсюкала, наклонилась вниз просто потому, что, если осматриваешь лошадь, положено подковы тоже смотреть. Краешек глаза зацепил какое-то движение, но обернуться я не успела. Перед глазами посыпались искры, затылок обожгла боль, и я свалилась под копыта лошади, моментально потеряв сознание.Глава четвертаяВ коей вершится наказание невиновных и награждение непричастныхКто тебя наказует, тому благодари и почитай его за такого, который тебе всякого добра желает.Среда, десять утра, третье число месяца. На время недееспособности начальника приказа господина Крестовского его обязанности тяжким бременем легли на плечи Зорина. Иван Иванович командовать не умел и не любил, но повинность свою исполнял даже с некоторым блеском.Семушка в порядке, ну, насколько может быть в порядке чардей в крайней степени магического истощения. За ним присматривают. И Матвей Кузьмич, главный волшебный лекарь — или лекарь-чародей? — Мокошь-града, заверил их, что здоровью дражайшего Семена Аристарховича как телесному, так и душевному более ничего не угрожает.Иван Иванович поставил себе мысленно жирный плюсик.Петухов покинул присутствие в самых расстроенных чувствах. По крайней мере, об этом поведала Зорину Ольга Петровна, которая со вчера еще побледнела и осунулась, а также стала пользовать ароматную нюхательную соль, чтоб унять свои нервические припадки. Расстроенные чувства обер-полицмейстера Зорина волновали постольку-поскольку. А вот то, что его высокородие Эльдара под стражу не взял, — это тоже плюсик, за который надо суфражисточку благодарить. Вот ведь Гелечка, вот ведь актриска!Иван Иванович прошелся по кабинету, оправляя чиновничий мундир, заглянул в окошко, полюбовался пустым по случаю раннего времени каретным двором и тронул стеклянный колокольчик:— Ольга Петровна, голубушка, принесите мне, будьте так любезны, новые данные с самописцев.Ляля поправила на переносице очки с задымленными стеклами, которые только-только входили в моду среди мокошь-градских томных барышень, сменив загадочные вуалетки, и прошелестела:— Сей момент. Там в основном текучка всякая.Зорин кивнул:— Да-да, голубушка, именно мелкие дела меня сейчас и интересуют. Хочу хоть немного Семену Аристарховичу помочь, прибраться, так сказать, мелкий сор вымести.Ольга Петровна развернулась.— И Евангелину Романовну ко мне позовите.— А ее нет еще. — Ляля прижала к груди планшетик. — Видимо, вчерашние события…Зорин взглянул на часы, покачал головой — пунктуальность господин исполняющий обязанности начальника ценил превыше иных талантов.— Ну что ж, как только явится, велите ей зайти.Ляля готовила документы с полчаса, затем еще минут пятнадцать доводила стопочку бумаг до совершенства, так что в кабинет начальства вернулась уже в одиннадцать.— Попович на месте? — первым делом спросил Зорин.Девушка отрицательно покачала головой.— Та-ак… — Иван Иванович раздраженно постучал кончиками пальцев по столешнице. — А наш… гм… Эльдар Давидович?Ляля опять ответила отрицательно:— Может, он в своем кабинете? К нам он не заходил.Иван Иванович отпустил Лялю и погрузился в работу. Мелкие дела потому и мелкие, что усилий требуют немного, а времени — вагон. Зорин со вниманием ознакомился со сводками за прошедший день, отмечая, какие из происшествий могут пройти по их ведомству, зачел жалобу, в которой мещанка Оботрестова обвиняла соседку в колдовстве, наведении порчи на оботрестовского сына-шалопая, а также оботрестовских кур, которые отказываются нестись, и петуха, который перестал выполнять свои супружеские обязанности по отношению к означенным курам. Иван Иванович мстительно назначил ответственным за это дело Мамаева и придвинул к себе следующий документ, оказавшийся допросным листом купца Жихарева, составленным Е.Р. Попович, о чем свидетельствовала первая графа формуляра. Здесь он задержался подольше, по мере чтения выражение лица Ивана Ивановича менялось, затем, расхохотавшись, Зорин решительно поднялся из-за стола и вышел из кабинета, прихватив бумаги с собой.— Я в наш с Мамаевым кабинет наведаюсь, заодно Эльдару Давидовичу порученьице передам, — сообщил он Ольге Петровне, проходя через приемную.Помещение, где Иван Иванович с приятелем коротали немногое свободное от исполнения заданий время, находилось на первом этаже. Зорин спустился по лестнице, проверил книгу приходов и уходов, уверился, что Геля сегодня не отмечалась, а Мамаев был на месте уже в половине десятого, и прошел в кабинет. Эльдар писал что-то на казенном формуляре.— Я с утра Крестовского навещал, — сообщил Эльдар Давидович, поднимая голову от бумаг. — Он в сознании и очень тревожится, справимся ли мы здесь без него. Просил с курьером допросные листы Жихарева передать.— Эти, что ли? — Зорин картинным жестом опустил листы на стол. — Нет-нет, ты внимательно зачти.Эльдар вчитался, фыркнул и расхохотался, закинув голову.— У меня любимое место там, где про кровавые сопли, — поддержал приятеля в его смехе Зорин. — И еще там, где «ять» западает.— Ну что ты, вот этот пассаж и «два раза провернул» тоже неплох.Отсмеявшись, Мамаев достал из кармана белоснежный платок и промокнул им испарину со лба.— В нашей Гелечке погибает великий мастер прозы.— Да уж, погибает… — Иван Иванович присел на свое обычное место. — Ты ее навещал?— Когда? Вчера — поздно уже было, а сегодня — вон, с бумагами разбираюсь. Сейчас закончу и на второй этаж поднимусь…— А Гелечки нету. — Зорин покачал головой. — И не предупредила никого.— Может, больна?— Ну, тогда вот тебе задание: проверь жалобу мещанки Оботрестовой, а на обратном пути суфражисточку нашу навести.Мамаев, скривившись, зачел ламентацию, прикинул, что заставить петуха исполнять супружеские обязанности можно под угрозой наваристого петушиного бульона, а оболтус-сын лечится розгами, и решительно поднялся из-за стола:— Будет исполнено, ваше высокоблагородие.Приятелей в должностях разделял всего один чин.Зорин вернулся на второй этаж и работал в кабинете Крестовского до самого обеденного времени, когда Ольга Петровна, заглянув в приоткрытую дверь, сообщила, что собирается прогуляться по набережной.Тогда Иван Иванович достал из стола завернутый в вощеную бумагу сандвич и толстенький блокнот. В блокноте Зорин записывал все, что касалось «Дела паука», как он для себя обозвал чудовищные убийства, и занимался им только в свободное от основной работы время. Но сейчас ни заняться делом паука, ни откусить от захваченного из дому сандвича Ивану Ивановичу не удалось — в кабинет вихрем влетел Мамаев:— Геля исчезла!— Как так?— Совсем. Абсолютно. Домой она не являлась со вчера, я с ее хозяйкой побеседовал.— А мещанка Оботрестова?— Что? А, это… Там все в порядке. Придет наша Аграфена Платоновна завтра к открытию, кляузу свою заберет. Там дело семейное, оболтус Оботрестов, сорока годков мужик, между прочим, к соседке чувствами воспылал. А матушка решила, что приворот, а соседка… Короче, там все к свадьбе сладилось, обвинение в колдовстве с будущей невестки снимается. Можешь звать меня «купидон чародейского приказа».— Молодец, — решил Зорин и опять поставил мысленный плюсик. — Теперь Геля.— Так пропала.— Как искать будем? Оберегов на ней наших нет.— Это проблема. — Мамаев зашуршал бумагой, откусил половину сандвича и вкусно зажевал. — Я мальчишек дворовых поспрашивал, никто ничего…В дверь кабинета постучали, в приоткрытую створку просунулась голова дневального:— Ваше благородие, не извольте гневаться, тут к вам человечек один просится. — Дневальный отодвинулся и впустил в кабинет нищего одноногого калику. — Говорит, дело чрезвычайной важности, нашей Евангелины Романовны касаемое.Зорин кивнул, затем, рассмотрев посетителя, поморщился:— Ты б, мил-человек, время от времени ногу-то менял, а то, знаешь, кровообращение нарушится, на самом деле конечность отсохнет.Нищий, не чинясь, пошурудел под лохмотьями, картинно постучал по полу костылем и выпустил наружу вторую ногу.— Благодарствуем.— Что ты хотел про нашу барышню сообщить?— Хорошая она у вас барышня, — с готовностью ответил нищий. — Денежку уже два раза мне давала, не хотелось бы такой источник доходу просто так вот терять.— Ты ее когда в последний раз видел?— Так вчерась. Место у меня напротив вашего присутствия, — он махнул костылем в сторону, — туточки, на самом угле. А вчера… Вы с вот этим господином в коляске уехали, а барышня ваша в каретный двор пошла. Я особо не смотрел, так, краем глаза зацепился, потому смотрю — неклюд следом. Ну не совсем следом, он сначала к ступеням подошел, потом головой повел вот так, — нищий показал как, — навроде как воздух нюхал, и тоже в каретный двор прошмыгнул. Потом слышу — крик, гвалт, ваш неклюд выбегает оттудова и барышню на руках волочет. Подозвал извозчика, барышню в коляску запихнул, сам следом уселся, и уехали они.— Вчера почему не сообщил?— Да в голову как-то не пришло. Мало ли, дело молодое. А утром барышня ваша не явилась, денежку мне, стало быть, не дала, я и встревожился.Зорин подошел к архивному шкафчику, порылся там, достал папку, развернул ее на столешнице:— Этот неклюд?— Так точно.— Спасибо, голубчик, можешь быть свободен.— Так а денюжка как же? Прибыток мой недополученный от вашей барышни?Мамаев порылся в карманах и одарил нищего гривенником.Когда посетитель, сопровождаемый дневальным, наконец удалился, Эльдар Давидович решительно сдернул с вешалки свою шляпу:— Пойду я, Ванечка, на самом дне поищу. С кем-то же Весник в Мокошь-граде дружбу водит, значит, помогут мне его логово отыскать. Одного не пойму — зачем? Что ему за радость в пленнице?— Чужая душа — потемки, — покачал головой Зорин. — Да только кто там тебе что скажет, такому франту?— Меня в Мокошь-граде и так каждая собака знает, так что в маскараде необходимости нет.— И время потеряем, — продолжил Зорин.— У тебя есть мысли получше?— А ты не помнишь, часом, мы неклюдский баронский пояс уже в государево хранилище отправили?— Семушка не говорил, значит, у нас еще артефактище.— Вот им-то мы и воспользуемся. Он нам поможет неклюда отыскать. А где Бесник, там и Геля. — Зорин достал из ящика стола литую серебряную печать. — А потом на место положим, как будто так и было.Мамаев идею коллеги одобрил, и товарищи ушли. Когда Ольга Петровна вернулась на свое рабочее место после обеденного променада, она никого в кабинете не обнаружила.Мне снились пауки. Много — маленькие, средние, большие, названий которых я не знала и знать не хотела. Пау-пау-паучок… А еще хотелось пить. Я пробиралась к журчащему на склоне ручейку, разрывала плотную шелковистую паутину, наклонялась к воде… Пау!Я открыла глаза. Все было белым. Капала вода. Я поводила головой из стороны в сторону, поморщилась от боли в затылке, нащупала на груди скомканную ткань. Простыня?— Пришли в себя, голубушка?Я скользнула рукой под подушку, схватила очки и быстро надела их на нос. Жест был автоматическим, а то, что очки обнаружились именно под подушкой, — удачей. Рядом со мной на краешке кровати сидел благообразный старичок в блестящем пенсне и белоснежной шапочке.— Вы кто?Старичок быстро подал мне кружку, до краев наполненную водой.— Попейте, голубушка.Я стонала, проталкивая в горло шарики благодатной жидкости, отдуваясь, вытерла рот рукавом, тоже белоснежным. Меня переодели?— Где я? Как я здесь оказалась?— А на вопросы я могу отвечать только по порядку, — хихикнул старец. — Меня зовут Матвей Кузьмич и я, некоторым образом, начальник в сей обители.Я пошевелила бровями, что вызвало новый приступ головной боли.— Вы, голубушка, в клиническом чародейском лазарете Мокошь-града. Как зовут, помните?— Матвей Кузьмич, — ответила я с готовностью.Лекарь хихикнул:— Не меня, голубушка. Вас как зовут?— Евангелина Романовна Попович? — В этом я уверена как раз не очень была.— Чудесно-чудесно. — Матвей Кузьмич выудил из кармана трубочку чародейского фонарика и посветил мне в глаза. — Извольте открыть рот, язык