Она степенно поклонилась. — Мещанского сословия, осьмнадцати годочков от роду. Еду в Мокошь-град в столичном театре пробы проходить. Ежели повезет, увидишь меня на сцене. Это ежели тебе повезет, билеты-то на представления недешевы. Матрена-Жозефина была права. Если повезет… Но я не за театрами путешествую. Однако ее официальное представление требовало такого же обстоятельного ответа. — Евангелина Романовна Попович, дворянского звания. Путешествую из Орюпинска Вольской губернии. — За какой надобностью? А ну как тоже в театр поступать? Я покачала головой: — Сыскарем в разбойный приказ. — В жандармы? Врешь! Не бывать тому, чтоб бабу в разбойный приказ оформили! Матрена развернулась ко мне всем телом, только юбки ее многослойные взметнулись, пыль разгоняя, руки в бока уперла и давай на меня наступать с видом самым что ни на есть угрожающим. Перфектно! Теперь барышня в ажитации, а я у нее в плену. И что при такой оказии делать предписано? На помощь звать? — Вот те крест! — Я широко перекрестилась. — Только не в жандармы, те конные, а я… по сыскному ведомству буду. — Не верю! — Барышня остановилась, но не от моих слов, а оттого, что идти ей было уже некуда, дальше начиналась я. — Три года назад наш августейший монарх для всей империи Берендийской указ издал, что женщины наравне с мужчинами на благо Отечества трудиться допускаются. И нет по тому указу разницы, кто служит — мужик али баба, а принимаются в расчет только усердие да таланты. Ну, тут я, конечно, слегка преувеличивала. Указ тот судьбоносный все больше на бумаге и оставался. Потому что одно дело документ написать, а другое — весь уклад жизненный для всего государства перекраивать. Но по мелочи двигалось дело, да. Трудно было женщине, к примеру, в пожарные пойти или полком командовать. Но вот курсов самописных открылось за три года немало, да для телефонных барышень курсы специальные, и медичек готовили даже и при университетах, и… Впрочем, на этом все. Но я для себя решила — что не запрещено, то разрешено. Тут уж главное — прецедент создать. И подала прошение о зачислении на сыскные курсы в губернском Вольске, до коего от нашего Орюпинска не больше суток конной езды. А когда мне отказано было, не поленилась в Вольскую библиотеку заглянуть да копию того самого Берендиева (монарх у нас Берендий, четырнадцатый по счету) указа себе заказать. Так с указом наперевес в присутствие и вломилась, и не ушла, пока меня не приняли. Со мной на курсах только парни учились. Мне во всем приходилось лучше их быть, и не просто на капельку, а о-го-го насколько! И сдюжила-таки! Все экзамены выпускные на «отлично» выдержала. Единственная со всего потока. И единственная же распределение в Мокошь-град получила, в столицу нашего государства. Матушка от гордости ажно светилась вся, с соседками здороваться забывала, того и гляди — вознесется от переполняющей благодати. — А у тебя какие таланты? — уже почти спокойно спросила Жозефина. В коридоре уже вовсю покрикивал вагонный гнум: — Дамы и господа! Остановка закончена! Занимайте свои места! — У меня, — я пожала плечами, — разные, да все под сыскное дело подходят. — Как так? Я двинула подбородком в сторону двери: — Может, в купе вернемся? Или так и будем до самого Мокошь-града в дамской комнате дискутировать? Жозефина попятилась, открыла для меня дверь — то ли уважение выказывала, то ли опасалась, ровно чумную. Мы вернулись на свои места. Я уставилась в окошко. За ним пробегали березки, и аккуратные крыши далеких домиков, и тучные стада коров и коз, и даже одно верблюжье — год назад августейшее величество указ о расширении поголовья и разнообразии оного издал. Хористки возбужденно шушукались, бросая в мою сторону тайные взгляды. Я вздохнула и повела головой, приглашая всех заинтересованных выйти со мной в коридор. Мы вывалились из купе, сопровождаемые неодобрительными взглядами четы Скворцовых. — Жоська сказывала, ты в сыскных делах мастерица? — полноватая барышня с золотистыми локонами, крашеными, зуб даю, сразу приступила к делу. — Колдовать не буду, — строго ответила я. — И фокусы балаганные показывать тоже. — Да я не о том. — И нюхать, чтоб по следу кого найти. Список того, что я делать не собиралась, был до неприличия длинным. Жители Орюпинска, в моих талантах осведомленные, часто пытались им применение найти. — Да ты погодь. — Блондинка примирительно пихнула меня локтем. — Меня, кстати, Элеонора кличут. Я кивнула. Богатое имя. — А это — Клотильда. Третья хористочка в разговор не вступала. Была она рыжей, правда, не такой яркой, как некие провинциальные суфражистки, кареглазой, и если бы не две товарки, блондинка да брюнетка, на чьем фоне она смотрелась именно за счет контраста, довольно неказистой. — Деньги у нас пропали. — Я не брала, — так сказала, на всякий случай, сразу потеряв долю уважения в глазах собеседницы. — Да я не о том, — вздохнула Элеонора. — Трое нас было, вместе в столицу собирались, общак складывали — по грошику, по копеечке. А теперь нет его. Понятно. Значит, девы втроем выступали. Три грации — блондинка, брюнетка, рыжая. Думаю, неказистую Клотильду только из-за цвета волос в компанию взяли. Успехом они явно пользовались. Я, конечно, в девичестве своем приличном по кафешантанам не хаживала, но представить себе могла. Молодые барышни, ладные, хорошенькие каждая со своим образом, цвету волос соответствующим, на любой мужской вкус зрелище. — Со стороны никто покрасть не мог? — деловито спросила я. В голове было ясно и холодно, будто ум мой настроился на работу. — Нет, — Элеонора, видимо, была у них лидером. — В сейфе мы деньги держали. Гнумской работы шкафина, отмычку не подберешь, взломать не получится. — А ключ у кого был? — Мы его по очереди носили. Всегда при себе, на цепочке, на шее. — Перфектно… Я помолчала. Захожу я не с той стороны. Если девиц обворовал кто-то посторонний, я его не сыщу. Мне для этого по месту преступления (место преступления — звучит-то как! До мурашек!) побродить надо, да со свидетелями потолковать. — А когда пропажу обнаружили? — Мы перед самым отъездом, значит… меньше суток. — Чья очередь была ключ носить? — Моя. Но я даже не смотрела, что там, в том сейфе, у Жоськи цепочку забрала да на себя надела. — А я тоже не смотрела, — Жозефина, впервые за время этой нашей беседы открыв рот, прижала руки к груди в покаянном жесте. — И я, — пискнула Клотильда, глубоко задышав. У нее на ленте корсажа поблескивала крошечная брошь-капелька. — Значит, деньги… — Да не в деньгах дело, — раздраженно махнула рукой Элеонора. — То есть не только в них. Мы и больше заработаем! Просто раскол промеж нас после этого случая. Доверия нет. А мы столицу покорять едем, нам друг без друга никак. Я еще раз оглядела девиц. Молоденькие, хорошенькие, грустные. — А просто поговорить втроем пробовали? Поклянитесь, что никуда дальше эта история не пойдет и похитчика вы не накажете и из своей компании не изгоните. Пусть воришка покается. — Пробовали. Не сработало. Значит, что мы имеем? Троих подозреваемых. Или все же двоих? Элеонора вон как за общее дело радеет, может, ее можно вычеркнуть? Ан нет, нельзя. Кабы я, например, злодейство измыслила, первая бы закричала «Держи вора!» — даже не из хитрости, а из самосохранения. — Так поможешь нам, барышня Попович? Я внимательно посмотрела в глаза каждой из трех, затем произнесла: — Прежде чем я вам свой вердикт озвучу, я дам воришке последний шанс признаться самой. Хористочки молча переминались с ноги на ногу. — Клотильда! — Я повернула голову в ее сторону. — Это же ты сделала? — Нет! — вскрикнула девушка. — Но зачем? — недоуменно спросила Жозефина. — И с чего ты это взяла? — С того, что на ней, — я приблизилась к обвиняемой, — вот этот амулет висит. — Я пальцем — маменька бы меня за нарушение норм приличий взгрела, кабы увидела, — показала на брошь-капельку. — Называется навья искра, действует от двух до пяти дней после того, как его от материнской грозди отделяют. Когда у вас прослушивание? Завтра или уже сегодня? Неважно, как раз магии должно было хватить. А стоит эта безделица, как три коровы в базарный день. Клотильда плакала, ладонью размазывая слезы по лицу. — А что этот амулет навий делает? — Красоту дает, — устало ответила я. — Да такую, чтоб глаз не отвести. Две невиновные хористочки скептично посмотрели на товарку: — Что-то он не работает совсем. — А он избирательно действует, только на мужчин. Вы вон хотя бы на попутчика нашего, Скворцова, внимание обратите — извелся же весь, в вашей Клотильде дыры страстными взглядами прожигая, да и руки распускал, когда думал, что не видел никто. Клотильда всхлипнула: