— Балкой по темечку мне бы и без того хватило. — Готово. Я посмотрела вниз. На ногах моих красовались черные ботиночки с плотной шнуровкой на небольшом удобном каблуке. — Пройдитесь. Но я уверен, что все идеально. Я прошлась и покрутилась перед ростовым зеркалом. По сравнению с моим изрядно потрепанным недавними приключениями мундиром новая обувь выглядела еще наряднее. — Где платить? — радостно спросила я начальство, забыв, что платить мне, собственно, нечем. Оно поморщилось и молча отправилось к конторке. Зорин ждал нас на улице, его добродушное лицо при виде меня осветилось широкой дружелюбной улыбкой: — Гелюшка! Ты где была? — Попович с нашим пауком-убийцей беседы вела, — наябедничал шеф. — Она тебе потом расскажет. Что у тебя? — Лекарь твои подозрения подтвердил. И по датам все совпадает. Я тут записал, — Зорин передал Крестовскому открытый на середине блокнот. Тот хмыкнул: — Понятно… — А могут ли господа великие чардеи для своей приказной пустышки пояснить, что именно им понятно? — проговорила я неприятным голосом. — Мне немножко обидно, что меня втемную используют. То есть я, конечно, не против и в вашем распоряжении, но хотелось бы осмысленно ваши приказы исполнять. — Какова! — пробормотал Иван Иванович. Крестовский захлопнул блокнот. — Господин Зорин телефонировал доктору, который пользует семью Петуховых, и выяснял, не было ли в этом благородном семействе неких душевных хворей и последующего чудесного от них излечения. Я тихонько молчала, вся обратившись в слух. — Оказалось, — продолжил шеф, — что у Петуховых по женской линии передается психическое расстройство, которое названия в медицинских кругах еще не получило, но проявляется в том, что в человеке начинают обитать несколько личностей. — Как у Уварова? — Именно. — Но интерес даже не в этом. Безумие Дмитрия Уварова, к слову, до этого случая поражавшее лишь женщин, если верить лекарям, совпало по времени с чудесным излечением от оного Александры Андреевны Петуховой, дочери обер-полицмейстера и нареченной невесты нашего с Ванечкой друга. Я вспомнила, как Уваров прошептал: «Как там Сашенька?» — и по спине поползли ледяные мурашки. — Он забрал себе ее безумие? Сошел с ума, убивал людей, пока вы его не поймали, а она решила мстить всем вам — друзьям-сыскарям-чародеям? — По всему получается, что так. Дело раскрыто, Попович. Наш Паук-убийца — милейшая барышня Сашенька, у которой с детства замечали склонность к метаморфной магии, о чем стоит отметка в истории ее болезни. — Раньше-то мы этого знать не могли, — пробасил Зорин. — Информация о семье обер-полицмейстера в секрете хранится. Если бы не связи Семена Аристарховича, если бы доктор указание из тайной канцелярии не получил… Я кивнула. Поддерживающий наш приказ боярин начинал мне нравиться. — Значит, мы сейчас будем арест производить? — Честно говоря, — Крестовский покачал головой, — я не знаю, что делать. Уверен, что домой она не явится, а где ее логово, мы с вами так и не узнали. — Надо домочадцев допросить. — Мы потеряем время, пока получим разрешение тайной канцелярии. — Шеф, а вы уверены, что Мамаев еще жив? — Я достала из кармана Эльдаров оберег и отдала его Крестовскому. — Я на это надеюсь. — А правда, что эти самые метаморфы могут превращаться только в то, что в этот момент видят? — Да. — Получается, что для того, чтоб превратиться в паука, Ляле нужен был Палюля? — Вы хотите сказать, что Мамаев жив, потому что превратиться в чудовище Ольга, то есть Александра, не может? Хотя если, например, она этого десятинога умудрилась на фотокарточке запечатлеть… — Я знаю, кого мы можем допросить быстро и без разрешения, — вдруг сообщил Зорин. — Говори, — велел быстро шеф. — Помнишь, Семушка, о том годе ты меня посылал с петуховской горничной разобраться? Ну той, которую подозревали в похищении столового серебра? — Ее уволили после дознания, хотя вина осталась недоказана и скандал не раздували. — Я знаю, где эта барышня живет, давай с ней поговорим, может, она что подскажет. Бывшая горничная обитала неподалеку от гнумской слободки в чистеньком двухэтажном домике и барышней перестала быть два месяца назад, о чем сообщила с гордостью, продемонстрировав нам парадный брачный портрет на стене гостиной. Дом она держала богато, с господским размахом, чему я немало подивилась. Шеф с Зориным накинулись на хозяйку с вопросами, а я, не находя себе применения в данной беседе, тихонько сидела в угловом креслице у накрытого вязаной скатертью круглого столика. На нем лежал пухлый фотографический альбом и несколько томиков стихов. Стихи читать не хотелось. Я листала альбом, прислушиваясь, впрочем, к разговору. О хозяевах бывшая горничная знала немало, но все не то, что нам требовалось. А альбом был обыкновенным, такими принято засидевшихся гостей развлекать. Младенческое фото, крестильное, парадное девичье. Потом был групповой портрет, среди людей, на нем изображенных, я узнала и нашу собеседницу, и господина обер-полицмейстера при мундире. На заграничный манер Петуховы жизнь ведут. Групповой портрет с прислугой. Что за блажь? Вот это вот, наверное, супруга, а это… Скатерть чуть съехала, альбом за ней, я перехватила, чтоб он не упал, и на пол спланировала карточка, то ли вклеенная с недостаточным тщанием, то ли просто некогда засунутая между страниц. Я подняла фото и вскрикнула. С него на меня смотрела Ольга Петровна Петухова, правда, непривычно моему глазу одетая, но вполне узнаваемая. — Это кто? Хозяйка улыбнулась. — Это фру Шобс, Сашенькина бонна. Она тут молодая еще, видите, какая прическа? Я ради нее фото у фру Шобс и попросила, хотела такие же рогульки себе накрутить. А у фру портретов своих много, она и Сашеньке запрезентовала один с трогательной надписью. Крестовский бросил взгляд на изображение и вздохнул: — Я же с ней знаком, как же я мог ее в Ольге Петровне не опознать? — А молодые люди вообще на стариков мало внимания обращают, особенно если те рангом пониже, — сказала я. — Зато теперь мы знаем, на что Ляля любовалась, прежде чем на службу в чародейский приказ отправляться. — К сожалению, местоположение Мамаева нам эта информация не подскажет. Я пожала плечами и положила фото на место, между листов альбома. Скатерть опять поехала. Да кто ж в здравом уме лакированную столешницу плетением накрывает? Теперь на полу оказался и альбом, и пухлые томики, и спланировавшая вниз скатерть. Помогать мне кинулся Ванечка, да так, что мы чуть лбами не столкнулись. Я ворчала, напирая на равноправие, а Зорин уже вернул на место скатерть и альбом. Я протянула ему книги. На обложке верхней был изображен сам поэт, задумчивый вдохновенный юноша. — Чарльз Гордон, — прочла я золотистое тиснение буковок, — перевод с аглицкого. Подняв глаза, я встретилась взглядом с Крестовским. — Говори, — велел он, опять переходя на «ты». — Мне это выражение лица очень хорошо знакомо. — Я знаю, где Мамаев, — ответила я просто. Через пятьдесят шесть минут после той эпохальной фразы я уже уверенно поднималась по ступеням к «Саду наслаждений». Если начистоту, шествию моему триумфальному предшествовал (шествию предшествовал? Да-с, к учителю речи еще репетитора по берендийской словестности добавить придется) получасовой нелегкий разговор с начальством. — Я запрещаю вам туда идти, Попович. Вы место вычислили, и довольно с вас, незачем лишний раз опасности подвергаться. — Непреклонный Крестовский был прекрасен, как никогда, даже серьги его чардейские горели этой самой прекрасной непреклонностью. — Да я же просто поговорить с ней хочу! — Я прижимала к груди руки и говорила тоненько, чтоб хоть на жалости сыграть. — Ведь нам и мотивы выяснить надо, и события по порядку восстановить. Вы же сами, ваше высокородие, сказывали, арестантку у нас сразу тайный приказ заберет, а мы так ничего и не узнаем! На самом деле было еще что-то, что влекло меня к нашему Пауку-убийце, какое-то неопределяемое желание в глаза ей посмотреть, в настоящие, не Лялины. Она же женщина, как и я. Такая же, но не такая. Мне казалось, что если я эту жирную точку в деле не поставлю, мучиться буду. Шеф молчал, я перевела взгляд на Зорина. — Мне же просто надо до нее дотронуться, Гелюшка, — сказал тот. — Оковы магические наброшу, и все. Сейчас, подкрепления дождемся… — Так после набросишь, — не отступала я. — А вдруг она Мамаевым от тебя прикрываться станет? А я как раз все разведать успею! Иван Иванович покачал головой. Повисло молчание, я набрала в грудь воздуху, чтоб продолжить увещевания по третьему, кажется, кругу, но тут шеф сказал: — Хорошо. Вы нам это дело, Попович, практически на блюдечке поднесли, так что заслужили нечто вроде ответной любезности. Идемте. И мы пошли. Многочисленные охранники «Сада наслаждений», в это мое посещение дежурившие чуть не за каждым углом, были нейтрализованы и засунуты по тем же углам. Вот тут я увидела, что такое слаженная работа приказных чардеев. Зорин вообще меня приятно удивил. Внешне-то Ванечка — увалень увальнем, но я еще никогда не видела, чтоб кто-то с эдакой быстротой сонные и обеззвучивающие заклинания накладывал. По чести, я вообще на такую потеху первый раз в жизни любовалась, но Ваня все равно — орел! Крестовский, предпочитавший методы убеждения и применения силы, от напарника не отставал. — Подмога прибудет через двадцать минут, — говорил шеф, уходя от прямого в челюсть, перехватывая противника за запястье с последующей фиксацией. — Вы ее пока займите чем-нибудь, чтоб от Эльдара отвлечь. — Предложу крестиком вышивать, — кивнула я серьезно. — Или загадки отгадывать.