Это воспоминание принадлежало человеку, которого уже не существовало. Чжу вспомнила, как стояла в их распахнутом настежь деревянном доме, под ногами была засохшая кровь отца, а она смотрела на две семечки тыквы на алтаре предков. Последняя еда, оставшаяся в этом мире. Она вспомнила, как отчаянно гадала, правда ли то, что говорили жители деревни: если съешь подношения призракам, то заболеешь и умрешь. В конце концов, она их не съела, но только из страха. Она тогда не знала, каково это – видеть голодных призраков, явившихся за едой. Но тот человек, которым она была сейчас, Чжу Чонба, знал. Она вспомнила, как часто проходила мимо подношений в монастыре – это были груды фруктов, миски отварного риса – и видела склонившихся над ними призраков. Монахи всегда потом выбрасывали эту еду. Может быть, они не видели призраков так, как видел Чжу, но кое-что о них они понимали. Послышался шепот – просто порыв ветра под дождем. Затем струйки дыма от благовоний все наклонились в одну сторону, как и пламя свечей, пока воск не разогрелся и не потек красными каплями. Ледяной ветер влетел в открытую дверь, и с ним явились призраки. Те, которых не помнят, шли потоком; их белые как мел лица неподвижно смотрели вперед. Распущенные волосы и лохмотья одежд не шевелились при ходьбе. Даже привыкшая к призракам Чжу содрогнулась. Она подумала о том, каково должно быть генералу-евнуху всю жизнь жить вместе с ними. Возможно, он вовсе никогда не ощущал этот мир без посредничества их холода. Призраки склонились над подношениями, как животные над кормушкой. Их шепот стал громче. Он напоминал далекое жужжание пчел. Чжу смотрела на них, и у нее возникло ощущение, будто обычное обретает волшебную странность. Сердце ее наполнил восторг. Она способна видеть мир духов. Она способна видеть скрытую реальность, ту часть мира, которая придает смысл всем остальным частям, и на это способна только она одна. Она использует мир духов, как другие используют физический мир, он служит ее желанию. Она просияла, осознав, что эта удивительная способность – это власть, которая делает ее сильнее и лучше. Дает возможность добиться того, чего она хочет. Эта радость грела ее, и она почти не замечала боли в коленях. Обычно она могла простоять на коленях много часов, прежде чем боль вынуждала ее встать и начать двигаться. Но, вероятно, на этот раз она шевельнулась, сама того не подозревая. Или, может, просто вздохнула. Призраки резко обернулись, быстрее любого из людей. Их жужжание смолкло так внезапно, что у Чжу голова закружилась от тишины. Их нечеловеческие лица обратились к ней и посмотрели прямо на нее, и взгляды этих ужасных черных глаз погасили ее радость, и будто ледяные пальцы схватили ее за горло. Чжу с ужасом вспомнила то зловещее ощущение, которое впервые испытала в Лу. Ощущение, будто некое таинственное давление нарастает с каждым ее отклонением от пути Чжу Чонбы, и оно будет только расти, пока не случится нечто такое, что его разрешит. И сделает мир опять таким, каким он должен быть. Внезапно ее затрясло, она стояла на коленях и не могла унять дрожь. Призраки, не сводя с нее глаз, опять что-то забормотали. Сначала Чжу подумала, что это всего лишь их обычное невнятное бормотание, но потом осознала, что они говорят с ней. Она отшатнулась и зажала ладонями уши, но плоть не была препятствием для звука, который издавали эти мертвые глотки. – Кто ты? Голоса призраков становились все громче, все резче. Чжу превратилась в лед, а ужасный звук их обвиняющих голосов – в удары гонга, грозящие разбить ее на кусочки. Призраки знали, что она не тот человек, кем должна быть, каким ее видели все живые. Ее вера в то, что она – Чжу Чонба, всегда была ее броней, но эти слова разоблачили ее. Они содрали с нее оболочку того человека, которым она не могла быть, и обнажили ее истинную сущность перед Небом. – Кто ты? Она будет слышать эти слова во сне. Голову стиснуло так, что в глазах потемнело. Призраки двинулись к ней – может быть, лишь потому, что Чжу находилась на пути к двери, но вдруг стало невыносимо смотреть на их неподвижные волосы и безликие лица. Она услышала вырвавшийся у нее ужасный хрип. Сколько бы раз она ни рисковала, поступая не как Чжу Чонба, эта глупая, дурацкая ошибка чудовищно увеличила риск. Риски множились, копились, пока ее путь к успеху не стал узким, как игла. С трудом вскочив, она бросилась бежать. * * * «Монах – командир – Чжу устроил вполне достойный свадебный пир», – думал Чан Юйчунь, оглядывая увешанные фонариками навесы, которые защищали от дождя. Все солдаты Чжу находились здесь. Юйчунь полагал, что если бы он сам женился на такой красавице, как Ма Сюин, ему бы тоже хотелось всех облагодетельствовать. Но, несмотря на мясо, фонари и танцы, на праздник было не слишком похоже. Прошел слух, что заместителя командира Сюй Да забирают от них как заложника – последний признак того, что грядет нечто очень плохое. Аньфэн казался опасным, как паровой котел с наглухо закрытой крышкой. К счастью, в дополнение к еде Чжу обеспечил нескончаемое поступление вина для успокоения нервов. Юйчунь и остальные напились до бесчувствия под добрыми, но бдительными взглядами Чжу и Ма Сюин, сидящими на возвышении над ними, и все это время дождь бесконечно стекал с навесов и закрывал луну завесой облаков. На следующий день все ходили мрачными и страдали от похмелья. Без заместителя командира Сюй их обычные занятия пошли вкривь и вкось, а по какой-то причине Чжу никого не назначил на его место. И на следующий день Чжу предоставил их самим себе. Обычно они радовались бы свободному дню, но их похмелье почему-то упорно не проходило. Они сидели, страдали от головной боли и жаловались на дождь, который явно вознамерился превратить Аньфэн в отстойник. Несколько человек начали слегка кашлять, но Юйчунь предполагал, что они просто простудились. Впервые он заподозрил нечто неладное, когда проснулся среди ночи от неприятных спазмов в желудке. Он едва успел выбраться наружу, в спешке наступая на соседей по комнате, как его вырвало. Но легче не стало – вместо этого резко захотелось в туалет. Потом он хватал ртом воздух и чувствовал себя слабым, как переваренная лапша. Кое-как ковыляя обратно в казарму, он чуть не столкнулся с другим солдатом, который бежал в отхожее место. Из комнаты распространялся всепроникающий запах болезни. Кажется, Юйчуню следовало больше обеспокоиться таким поворотом событий, но все остатки сил ушли на то, чтобы найти свою лежанку. Он рухнул на нее и потерял сознание. Когда он пришел в себя, кто-то сидел на корточках у его изголовья с ковшом воды. Чжу. Он едва не задохнулся от ужасной вони в комнате. Напоив его, Чжу скормил ему несколько ложек соленой каши, потом похлопал по руке и пошел дальше. Время шло. Он смутно слышал вокруг себя стоны, чувствовал сковывающее его движения, насквозь промокшее от пота одеяло; а потом наконец его охватила такая зверская жажда, что он с трудом выбрался наружу на четвереньках. К его удивлению, было светло, стоял день. Кто-то предусмотрительно поставил у самой двери ведро с чистой водой. Он напился, давясь от спешки и слабости, потом прислонился, тяжело дыша, к дверному косяку. Он чувствовал себя, нет, не лучше, но хотя бы в сознании, что уже было своего рода улучшением. Через некоторое время он выпил еще воды и огляделся. Освещенная полуденным солнцем улица была совершенно пуста. Над головой трепетали флаги. Не знакомый флаг их восстания, а пучок из пяти странных знамен: зеленого, красного, желтого, черного и белого цвета, в центре каждого был нарисован красной краской талисман, отводящий беду. Юйчунь долго смотрел на них, пока до него не дошел их смысл. Чума. Юйчунь оказался одним из первых заболевших, и он первым выздоровел. Он не знал, потому ли, что он был младше и выносливее, чем обычно, или его предки наконец-то решили о нем позаботиться. Начавшись довольно сдержанно, таинственная чума разгорелась подобно пожару: она пронеслась по войску Чжу, сбивая с ног всех, кто попался ей на пути. Болезнь, которая, по словам Цзяо Юя, была вызвана переизбытком инь в основных органах, начиналась с кашля, потом к нему присоединилась рвота и неконтролируемые испражнения, и, наконец, свирепая лихорадка, которая за несколько дней расплавляла весь жир в теле человека. После этого было вопросом удачи, начнет ли восстанавливаться сильно уменьшившаяся жизненная сила ян больного или он станет одним из тех несчастных, баланс сил которых нарушался еще больше, их энергия ци прекращала циркулировать, и они умирали. Командир И, опасаясь распространения чумы среди своих солдат, в панике отправил заместителя командира Сюй обратно. Первый министр приказал весь квартал вокруг храма Чжу посадить на карантин. Построили ворота, заперли их цепями, и несколько солдат И нехотя стояли на страже, воткнув большие пальцы рук в точки ци на ладонях в надежде оградить себя от заражения. Ворота открывали только чтобы внести еду. Даже мертвецов приказано было оставлять внутри, и их приходилось хоронить в позорных общих могилах. Избежал болезни лишь каждый десятый, и в их числе командир Чжу. Юйчунь полагал, что это люди с избытком ян, но когда он изложил эту теорию Цзяо, инженер фыркнул и напомнил, что Чжу похож на ощипанного цыпленка, так что вряд ли в его теле избыток мужской энергии. Чжу с виноватым видом человека, который понимает, что не сделал ничего, чтобы заслужить свое крепкое здоровье, направил усилия других уцелевших на приготовление еды и уборку. Две недели он даже лично ходил по баракам, утешал пострадавших и ухаживал за ними. Затем наступил день, когда он исчез: заболела Ма, его жена. После этого его обязанности взял на себя заместитель командира Сюй. Он обрил голову перед тем, как отправиться под начало И: очевидно, надеялся, что подчеркнуто-религиозная внешность послужит ему защитой от «несчастных случаев». Его голый скальп в сочетании с ввалившимися после чумы щеками вызывали у Юйчуня неприятные ассоциации с рассказами о голодных призраках, которые бродят по сельской местности в поисках человеческой печени. Изнутри ограды карантина казалось, что в остальном Аньфэне жизнь продолжается как обычно. Время от времени Юйчунь видел отряды других командиров на учениях и слышал барабанный бой все более частых церемоний в честь Сияющего Князя. Однако он уже пробыл здесь достаточно долго и понимал, что то, что он видит – спокойный, упорядоченный и послушный Аньфэн, – это всего лишь видимость. Чжу сидела у постели Ма. Она ничем не могла помочь страданиям Ма и терзалась виной за это. По утрам девушка спала; вечером и ночью она металась в лихорадке, кричала что-то о призраках. Чжу не могла ничем ей помочь, только давала попить воды, кормила кашей и меняла пропитанные потом простыни. Иногда во время этих процедур Ма приподнималась и отбивалась от Чжу, в ее глазах стоял ужас. Этот ужас пронзал Чжу, как кинжалом: это был страх за Чжу, страх, что она может заболеть, прикасаясь к Ма. Во всем этом была виновата Чжу: ей никогда не приходило в голову, что болезнь может поразить не только тех, кто поел подношений призракам. Ее небрежность вызвала более страшные последствия, чем она хотела, и Ма стала ее жертвой. Но даже из глубины своей болезни Ма заботилась о том, чтобы Чжу не пострадала. С болью в сердце Чжу схватила яростно отбивающуюся руку Ма и сжала ее, вложив в это пожатие всю силу убеждения, какую ей удалось собрать. Ей было о чем тревожиться, но смерть от контакта с призраками ей не грозила. – Не беспокойся, Инцзы, – мрачно сказала она. – Призраки меня не поймают. Я вижу, когда они приходят. Возможно, призраки ее бы и не поймали, но мертвецы преследовали Чжу во сне. Даже не считая ужасных последствий того, что призраки ее заметили, Чжу не была уверена, что нашла лучший выход. Почти столько же ее солдат умерло, сколько погибло бы, если бы она поддержала переворот Чэня. Она полагала, что они, по крайней мере, умерли с чистыми руками, что хорошо для их последующих жизней. Единственными руками, испачканными в крови, были руки самой Чжу. А переворот еще даже не произошел. Ее пугала мысль о том, что ее люди выздоровеют и карантин снимут раньше, чем Го и Сунь сделают свой следующий ход. Что, если она все это зря затеяла? Всю свою жизнь Чжу считала себя достаточно сильной, чтобы вынести любые страдания. Но страдания, которые она себе представляла, всегда касались ее собственного тела: голод, физическая боль. Но сидя возле Ма и держа ее горячую, как огонь, руку, она обнаружила, что бывает такая мука, какой она и вообразить не могла. Потерять любимых. При одной лишь этой мысли она чувствовала, что из нее будто вытягивают внутренности. Сюй Да выздоровел, но что, если жизнь Ма станет еще одним следствием ошибки Чжу? Чжу боролась с собой. Нутро сжалось, когда к ней вернулся самый старый страх: что, если она будет молиться, а Небо услышит ее и поймет, что это не тот голос? Изо всех сил она схватила этот страх и затолкала его поглубже. «Я Чжу Чонба!» Она опустилась на колени и вознесла молитву Небесам и своим предкам так горячо, как уже давно не молилась. Когда она наконец поднялась, то с удивлением и благодарностью почувствовала, что лоб Ма стал прохладнее. Ее сердце взлетело ввысь от облегчения. Она не умрет… Но пока Чжу стояла, приложив ладонь ко лбу Ма, она услышала вдалеке знакомый рев: звук сражения. Попытка переворота Го и Суня продолжалась один день и была подавлена почти так же быстро, как началась. Город еще дымился, когда люди Чэня распахнули чумные ворота и передали вызов во дворец. Чжу осматривала масштаб разрушений, пока они шли по улицам, и подумала, что Го и Сунь были на удивление близки к успеху. Повсюду желтая глина Аньфэна смешалась с кровью. Целые кварталы города выгорели дотла. Аньфэн был деревянным городом, и многие отказались бы от мысли поджечь баррикады Суня. Но Чэнь был не из их числа. В центре города, у помоста, возвышалась гора трупов. На этот раз там не было ни Первого министра, ни Сияющего Князя. Это было шоу Чэня. Уцелевшие Красные повязки, включая Чжу и ее людей, молча стояли внизу. Чжу заметила, что, хотя солдаты И тоже находились там, его самого нигде не было видно. Наверное, его кто-то убил. Она надеялась, что дух Малыша Го оценил этот жест. Отведя им достаточно времени на разглядывание трупов, люди Чэня вывели уцелевших вождей мятежа. Чжу увидела Суня, Правого министра Го и трех офицеров Суня. Они были одеты в белое, и на ткани уже проступала кровь. Сунь потерял глаз, красивое лицо было неузнаваемо. Он молча, с гневом смотрел на них сверху, сжав почерневшие, окровавленные губы. У Чжу возникло тревожное впечатление, что Чэнь что-то сделал с его языком, чтобы помешать ему произнести речь в последнюю минуту. Офицеров убили первыми. Что касается казней, они были довольно гуманными – на удивление, учитывая участие Чэня. Этот человек наблюдал со сцены с видом знатока жестокостей. Толпа молчала. Перед лицом горы трупов даже люди командира У не могли изобразить энтузиазм во время этого процесса. Сунь стоически выдержал казнь: как мужчина, который смотрит в глаза судьбе и знает, что его единственная надежда на то, что следующая жизнь будет хорошей. Его смерть, когда она наступила, была такой быстрой, на какую только можно было надеяться, учитывая обстоятельства. Все равно Чжу была рада, что Ма не пришлось ее видеть. Как оказалось, ни к чему было менять свое мнение насчет милосердия Чэня: он просто приберег свою любовь к театральности для Правого министра Го. На глазах у Красных повязок со старого Го живьем содрали кожу. Чэнь явно обрел некое вдохновение, пока много лет наблюдал и ждал падения коллеги. Го умирал очень долго. Чэнь, который, очевидно, считал, что действия говорят громче слов, покинул сцену, как только с этим было покончено. Проходя мимо Чжу, он остановился. – Приветствую Левого министра, – сказала Чжу смиренно и согнулась пополам в поклоне. Она подавила тошноту, которая угрожала содержимому ее желудка. Одно дело – знать, какая судьба ждет Правого министра Го, а другое – стать свидетелем того, как именно это произошло. Ей пришло в голову, что она, к несчастью, недооценила жестокость Чэня. – Командир Чжу. – Окинув взглядом ее бледных людей, которых тошнило и выворачивало, Чэнь неопределенно улыбнулся. – С сожалением узнал о недавних смертях среди ваших солдат. Поистине, очень неудачно. Чжу заставила себя сосредоточиться на Чэне и не замечать запахов и звуков вокруг. – Этот недостойный слуга с благодарностью принимает ваши соболезнования. – Я уже раньше говорил, какое впечатление на Первого министра и на меня произвели преданность делу и мастерство ваших солдат. – Позади него гора трупов смотрела немигающими глазами ему в затылок. – Что ж, командир, так как И погиб, это ваш шанс. Берите его людей и превратите их в бойцов, которые нам понадобятся, чтобы взять Бяньлян. – Его черные глаза вонзились в Чжу: – Вы отлично справитесь, я уверен. – Этот слуга благодарен министру за оказанную честь! – Чжу поклонилась и оставалась в этой позе до тех пор, пока не удостоверилась, что Чэнь ушел. Пусть у самой Чжу были иные планы, да и Ма мечтала вовсе не об этом, но Чжу с грустью поняла, что так даже лучше. Уцелело всего два командира Красных повязок, и Чжу была одним из них; теперь она командовала почти половиной всех воинов Красных повязок. У Чэня нет доказательств нелояльности Чжу, даже если он отложил окончательное суждение, а люди Чжу ничего не заподозрили. Но когда Чжу стояла перед окровавленной сценой, а вопли Правого министра Го еще звенели у нее в ушах, она содрогнулась, вспомнив те нечеловеческие голоса: «Кто ты?» Она поймала себя на том, что отчаянно ищет внутри любое чужеродное ощущение, которое может указать на ту красную искру, семя величия, которое посеяло в ее душе само Небо. Но, к ее отчаянию, ничего нового найти не смогла. Там было лишь то, что и всегда: белое ядро ее решимости, хранившее ее все эти годы, дававшее силу продолжать верить в то, что она та, за кого себя выдает. Искала она не это, но ничего больше не было. На мгновение она ощутила то старое, головокружительное притяжение судьбы. Но Чжу уже пустилась за ней в погоню; назад пути не было. «Не смотри вниз, когда летишь, не то осознаешь невозможность полета и упадешь». 17 Аньфэн. Десятый месяц Шел дождь, и крыша тронного зала Первого министра протекала. Чжу тихо стояла на коленях рядом с командиром У на пористом деревянном полу, ее одежда впитывала воду, как фитиль. У, который не провел большую часть своего детства, часами стоя на коленях, ерзал и дергался, как конь, которого кусают слепни. Сияющий Князь улыбался, неподвижно сидя на возвышении рядом с Первым министром. Теперь рядом с ними появился третий человек. После смерти Го Чэнь присвоил себе титул Канцлера государства и, соответственно, возвысил сам себя. Как бы высоко он ни планировал подняться, он возьмет с собой тех, кому доверяет. «Но мне он не полностью доверяет, – думала Чжу. – Я не участвовала в его действиях против Го. Возможно, он не подозревает меня, но я и не доказала свою преданность…» – Нам придется действовать осторожно в походе на Бяньлян, – сказал Чэнь. – Его губернатор не обладает сильным войском, но имеет стратегическое преимущество. Хотя внешняя стена разрушена, внутренняя еще стоит. Если мы дадим правителю возможность укрепить эту внутреннюю стену, то, я не сомневаюсь, он сможет сопротивляться нам до прихода помощи от Великого князя Хэнани. Возможно, армия Князя не так сильна, как в прошлом сезоне, учитывая реку Яо и то, что теперь сам Эсэнь-Тэмур не будет участвовать в сражениях. – Они получили известие, хоть и с опозданием, о гибели старого железнобородого Чаган-Тэмура от несчастного случая на охоте прошлой весной. – Но когда речь идет об обороне Бяньляна, наши шансы на успех очень невелики. Первый министр резко возразил: – Тогда мы должны взять Бяньлян быстро, так быстро, чтобы губернатор не успел превратить нападение в осаду. – В отличие от монголов, специалистов по осадам, у Красных повязок не было никаких орудий для осады. – Значит, нам надо напасть неожиданно, чтобы не дать ему ни подготовиться, ни призвать на помощь своего генерала-евнуха. Нам нужно их отвлечь: атаковать что-нибудь настолько важное для империи Юань, чтобы им ничего другого не оставалось, как послать туда евнуха. Великий канал был бы лучшей из таких целей. – Этот канал, соединяющий север с предприятиями семьи Чжан по добыче соли и производству зерна, был источником жизненной силы Даду. – Пока он будет занят там, мы сможем внезапно напасть на Бяньлян и быстро его захватить. Услышав это, Чжу напряглась. Она почувствовала, что У тоже напрягся. Хотя подобную ловушку можно было бы устроить, ее успех будет зависеть от идеального расчета времени. Войско, отправленное туда, должно будет сражаться с генералом-евнухом у Великого канала до тех пор, пока Бяньлян не позовет его на помощь, хотя в идеале быстрота атаки должна быть такой, чтобы город пал еще до того, как он туда доберется. Но если войско, отправленное на захват города, задержится в пути или промедлит с началом атаки, тогда командиру отвлекающих сил придется отказаться от тактики, направленной на задержку сил противника, и вступить в настоящее сражение с врагом. Чжу поняла, что это испытание на доверие. Ее желудок сжал спазм. Так она среагировала на замысел такой явно опасной операции, но потом ее беспокойство усилилось и превратилось в тревожный барабанный бой, так как она почувствовала затылком взгляд нечеловеческих глаз. Она чуть было не поддалась порыву вскочить и убежать. Чжу упорно не отрывала глаз от возвышения и считала неглубокие вдохи. Мышцы болели от усилий усидеть неподвижно. Постепенно это ощущение ослабело, и она уже не была уверена, действительно ли это были призраки или ее параноидальные воспоминания о них. Она расслабилась, но кожу все еще покрывали мурашки. Чэнь бросил на нее покровительственный взгляд, и она подумала, что он заметил ее мимолетный страх. Он обратился к Первому министру: – Ваше превосходительство, захват и последующая оборона Бяньляна будут нелегкой задачей. Пожалуйста, доверьте этому недостойному чиновнику задачу лично повести наши войска на Бяньлян. – Он посмотрел вниз на Чжу и У и сделал вид, будто раздумывает. Наконец Чэнь добродушно сказал: – Командир У будет сопровождать меня в Бяньлян. – Его черные глаза перескочили снова на Чжу. Несмотря на ту жестокость, на которую, как Чжу знала, он был способен, она увидела на его лице насмешливое любопытство. – А командир Чжу поведет к Великому каналу часть войска для организации отвлекающего маневра. Она именно этого и ожидала. Чэнь хотел ей доверять, потому что признавал, что она талантлива. Но такой человек, как он, хотел, чтобы она доказала, что стоит доверия. Чжу не знала, достигнет ли она величия, если последует за Чэнем в его погоне за властью, или это всего лишь промежуточная ступень, но в любом случае ей придется идти этим путем. Она высоко держала голову, а не склонила ее со своим обычным почтением, чтобы он прочел ее намерение. «Я заслужу ваше доверие». Чэнь улыбнулся в знак того, что понял. Его мелкие аккуратные зубы, однако, были зубами хищника. – Не беспокойтесь, командир. Вы преданный, способный командующий, много раз доказавший свою ценность для Красных повязок, и я совершенно уверен в вашем успехе. Чэнь быстро вышел из зала. Другие последовали за ним. У – с выражением откровенного облегчения на лице. Его-то не бросили в огонь. Чжу вышла последней, мозг ее кипел. Потом она остановилась, изумленная: Сияющий Князь стоял у двери. Ребенок рассматривал ее. Щеки его за неподвижной занавесью нефритовых бусин покрывал нежный румянец, как у спелого персика. Он спросил: – Что вы сделали? Впервые Чжу услышала, как он произнес нечто отличное от публичного заявления. Стоя так близко, она уловила в его голосе слабый металлический звон ветровых колокольчиков. Чжу резко вспомнила, как ее собственные солдаты умирают из-за того, что она сделала, и грубовато спросила: