— Не поверю, — покачал головой Крюков. — Не нравится мне что-то такая стойкость. Ладно, пусть отдохнет, а мы давай пока кассету посмотрим, которую я у него в бардачке нашел. Крюков включил телевизор и воткнул кассету в щель видеомагнитофона. Он не заметил как за его спиной еще больше округлились глаза толстяка. — Что там, кошмарик или порнушка? Мажемся? — предложил Яшка. Но первые же кадры заставили его прикусить язык. В кадре появилась странная комната с кирпичными стенами. В центре кадра была большая белая ванна. В ней лежала связанная по рукам и ногам Кармен. Вслед за этим в кадре возникла улыбающаяся харя Артура. "Уважаемый барон, — сказала харя, — в соответствии с вашими пожеланиями я сейчас буду убивать эту красотку самыми мучительными способами, которые только можно придумать. Надеюсь, за мои старания вы немного повысите мой скромный гонорар". После этого началось неописуемое. Все то, о чем толстяк рассказал своей жертве в предвкушении расправы над ней, он претворил в жуткую действительность. Сначала Кармен кричала и пыталась вырваться, потом могла только стонать и чуть вздрагивала. Стоны ее становились все тише и тише, пока, наконец, не смолкли совсем. И вдруг глаза умирающей раскрылись, она взглянула прямо в объектив видеокамеры и отчетливо произнесла: "Сожги. Все сожги". Больше она не говорила и не двигалась, но жила еще несколько долгих мучительных минут. Крюков и Яшка продолжали молча сидеть перед экраном, когда запись уже давно закончилась. Наконец Яшка рывком поднялся. — Постой, что ты хочешь делать? — спросил Крюков. — Убивать его буду, — простым будничным голосом сказал Яшка. — Кармен просила его сжечь. Крюков на миг задумался. — Ладно, мы его сожжем. Но только изнутри. Снаружи он нам понадобится целым. — Как это? — не понял Яшка. — Сейчас увидишь. Тащи удлинитель, я его в сарае видел. Только не шуми. Они отволокли трясущегося от страха толстяка в дальний угол огороженного забором участка. Здесь Крюков содрал с него штаны вместе с трусами. Яшка протянул от дома длинный провод. Крюков схватил толстяка за руку и вытянул ее. Тот побелевшими глазами с ужасом наблюдал за его действиями. Крюков сжал зубы и перевел дух. Сейчас он ненавидел себя за то, что собирался сделать. Но еще больше ненавидел он жирное тело, содрогающееся сейчас у его ног в пароксизмах паники. В руке Крюков сжал длинную иглу. Ей он нанес несколько уколов в локтевой сгиб сначала одной, затем другой рыхлой руки мэрского сынка. Тот взвизгнул, что было слышно даже сквозь кляп. Это будет означать передозировку, — объяснил он Яшке. Потом недрогнувшей рукой он ввел в задний проход толстяка оголенные концы проводов и протолкнул их как можно глубже в недра его туши. — Врубай электричество, кивнул Крюков Яшке. — А не закоротит? — Не должно. Не закоротило. Артур Горкин бился в судорогах в течние получаса. Смерть его была страшна. Крюков подумал, что еще одной такой казни не переживет он сам. Инсульт добьет или кошмарные сны замучат. "Значит надо общаться только с хорошими людьми, а не с подонками", твердо решил он для себя на будущее. * * * Тело Артура они в ту же ночь выбросили на задворках разгромленной шашлычной. Наутро городская газета вышла с траурным некрологом. В нем сообщалось, что весь город понес невосполнимую утрату и безвременная кончина молодого перспективного бизнесмена и политика есть трагедия каждого сознательного гражданина. Папа безуспешно пытался дозвониться до мэра. Наконец посланные к нему гонцы доложили: Горкин-старший заперся в своем загородном доме ипьет по-черному. Папа срочно вызвал к себе Ибрагима. — Все, наш мэр спекся. Теперь и сам утонет, и нас за собой потянет. Немедленно отзови наших людей из его охраны. Пусть его теперь Афиноген со своими ментами ментами охраняет! Спустя час в городской отдел милиции позвонил неизвестный хулиган. — Афиногенов, если дорог тебе твой мэр, можешь сам его охранять. Я не сторож мэру моему, заявил он гадким голосом. Дежурный по отделу долго думал о том, как ему поступить. Решил посоветоваться со старым служакой, прапорщиком, дежурившем вместе с ним. — А ты проверь. Если это правда, пошли мэру охрану из наших, — предложил тот. — Без полковника Афиногенова такие вопросы верхнего уровня я решать не имею права, возразил дежурный. — А где он? — Жену из больницы поехал забирать. Сказал, чтобы сегодня не беспокоили, даже если война начнется. — Поздравь полковника и передай, что война давно началась, — усмехнулся в усы прапорщик. * * * Юлька привезла Крюкова и Яшку в особняк мэра. Она важно восседала рядом с опером и указывала, куда рулить. К удивлению прибывших дом выглядел брошеным. Крюков оставил "рябуху" за забором и все прошли во двор особняка. Дом и в самом деле оказался пустым. Услышав странный звук, они пошли в его сторону. Не сразу они поняли, что это храп. По храпу они и нашли мэра на полу его собственной спальни, совершенно пьяным. После этого разведчики спустились во двор. — Тут меня держали, — Юлька указала на дверь в цоколе, определенно ведущую в подвал. — Пошли покажу. Там у меня даже ванна стояла… — Ванна? Постой, — Крюков придержал ее за руку. — Яша, подержи ее здесь, я один спущусь. Яшка почему-то без слов подчинился распоряжению сыщика. Он боялся того, что может оказаться внизу. Из подвала Крюков вернулся он белый как мел. — Отведи Юльку в машину и запри, пусть там ждет, севшим голосом произнес он. А этого гандона упакуй в багажник, — указал он на пьяного мэра. Потом он взял Яшку за плечо, посмотрел ему в глаза и твердо сказал. — Пойдем, она там. В подвале стоял невыносимый смрад. Стены его и низкий потолок были сплошь забрызганы бурыми потеками и брызгами плотного вещества, видимо мозга. Кармен, вернее то, что от нее осталось, лежала в ванне. Вокруг нее в грязной воде, перемешанной с кровью, плавали испражнения и кишки, вырванные из распоротого живота. Узнать ее было невозможно. Глаза были выколоты, нос и губы отрезаны. Крюков боялся, что Яшка упадет в обморок. Во всяком случае сыщик не удивился бы такому исходу. Но тот поразил его своим поступком. Яшка упал на колени пред грязной ванной. Он погрузил руки в черную от крови, фекалиев и разлагающихся внутренностей воду, обнял тело жены, приподнял его и припал губами. Он целовал ее изорванные глазницы, белеющие местами кости черепа, сползающую со щек кожу и жутко оголенные зубы. Крюков повернулся и вышел на улицу. Потом прошел в дом мэра, поднялся в гостиную, нашел в баре самую большую бутылку виски и выглушил ее до дна в несколько приемов. Другую такую же прихватил для Яшки. Он не знал, сколько продлилось прощание Яшки и Кармен, но когда тот вышел из подвала, вид его был страшен. Крюков протянул ему бутылку, но Яшка отвел его руку в сторону. — Не надо. — Ее надо забрать с собой и похоронить, — сказал Крюков — Нет, — еле слышно выговорил Яшка. — Как нет? — опешил Крюков. — Что же, так ее здесь и бросить? — Не бросить. Сжечь. Она как-то говорила, что если умрет, хотела бы, чтобы ее сожгли на огромном костре. А прах развеяли по ветру. — Она в Бога верила? — спросил Крюков. — Верила, только по-своему. Крюков сел и задумался. Потом вскочил. — Будет ей костер. Они осторожно достали останки красавицы из ванной, положили ее на дорогой ковер, взятый в спальне мэра, и вынесли на плоскую крышу солярия. При этом Крюков почему-то совсем не обращал внимание на запах, исходящий от покойницы. В гараже нашлись четыре полные канистры бензина. Крюков и Яшка аккуратно полили все комнаты и крышу дома. Отъехав в лес, они остановились и вышли из машины. Над особняком мэра высоко поднималось пламя. Минута молчания затянулась на полчаса.