В конце концов, сказал я себе, пытаясь унять угрызения совести, не ты же научил воровать Жана-Батиста. Глава 20 До сих пор глубоко сожалею о том, что не были предприняты соответствующие меры для установления истинной причины гибели одного из этих несчастных юнцов, но к тому времени следствие прекратили. Лично у меня нет ни малейших сомнений в том, что он был убит самым жестоким и варварским способом. Ричард Стоктон о похищении жертвы по имени Джой Джонсон, которого забили до смерти кнутом, «Африкан обсервер», 1827 И вот назавтра вечером мы отправились на поиски Жана-Батиста Жака Огюстена. Не умершего французского художника, а маленького чернокожего трубочиста. О том, что наши столь далеко идущие планы могут провалиться из-за того, что на камине установлена решетка, перекрывающая вход в дом, мы не знали. Но я очень надеялся на благоприятный исход. Ведь в последний раз, по всей вероятности, люди собирались в той гостиной вечером, перед похищением. И, господь свидетель, вряд ли им тогда пришло в голову перекрывать доступ в камин. А это означало, что ни Гейтс, ни его прислуга вряд ли озаботились принять такие меры безопасности, и умный и ловкий трубочист вполне мог проникнуть в дом, ничего не взламывая и не разрушая. Элегантное решение. Хоть и рискованное. У меня было не больше желания подвергать риску нашего маленького друга, чем самому вломиться и ограбить чье-то жилище. – А ведь он может и отказаться, – заметил я Писту и Джулиусу Карпентеру, пока мы пробирались темными проулками, слишком узкими для лошадей, но достаточно широкими для крыс, которые разбегались прямо у нас из-под ног. – Конечно, может, – ответил Джулиус. Он шагал впереди, его голубая зимняя шапочка ярко выделялась на темном грязном фоне. – Но это единственный пристойный способ осуществить задуманное. Я оскользнулся на полоске снега, который подтаял, затем подмерз, снова подтаял, вобрал в себя всю уличную гниль и снова замерз. Причем оскальзывался несколько раз. Мы находились в районе участка Девятого округа, неподалеку от дома Миллингтонов, и направлялись на юго-запад, все дальше отходили от сверкающей огоньками Пятой авеню, все глубже погружались в беднейшие районы города. Именно здесь, на углу одной из улиц, Грейс Стэкхаус и наняла трубочиста Жана-Батиста. И вот мы пересекли Гринвич-лейн и оказались в лабиринте проулков, отходящих от Фэктори-стрит. Потом прошли под каменной аркой. Затем пришлось пробираться через целый ряд лотков старых подержанных книг. Их бесстрастный владелец совал нам коробку с предметами, представляющими большую рыночную ценность, – мозольными пластырями и старыми пуговицами. Покупателей у него не было, и вряд ли он рассчитывал хоть на какую-то прибыль. Темнеющее небо над головой быстро затягивали тучи. – Не думайте, мистер Уайлд, что я в восторге от этой затеи, – пробормотал Пист. – Но убежден, что к этому времени шкет достиг такого мастерства в своем деле, что будет не прочь завязать с ним. Я согласился с Пистом. Жан-Батист действительно обладал настоящим талантом по части отскребания от сажи каминных труб и умел вылезти потом из них неповрежденным. Но кто не захочет отказаться от такой жизни, если представится выбор? Молясь про себя о том, чтобы он при виде нас не сбежал, я распугал целую орду пятнистых кошек, мяукающих и завывающих у перевернутого мусорного ведра. Помирающих с голоду, но еще не замерзших до полного окоченения. – Ну, вот мы и пришли, – Джулиус остановился посреди проулка. Поверхность щелястой деревянной двери была сплошь оклеена политическими плакатами. Призывы еще прошлогодней давности изрядно пообтрепались, слова «СВОБОДА И КОРРУПЦИЯ» распадались, свисали полосками мокрой и липкой бумаги. То был самый дешевый способ хоть как-то защититься от сквозняков, поскольку плакаты обходились бесплатно, а банка клея, сваренного из лошадиных копыт, стоила несколько центов. Мы постучали и вошли: Джулиус впереди, мы с Пистом за ним по пятам. – Валите отсюда. Мы уже закрыты. А, полицейские… – с отвращением протянул мулат со впалыми щеками, хозяин всех трубочистов, заметив медные звезды у меня и Писта. – Боже милостивый, до чего докатился этот город. Я уже заплатил налоги, еще на прошлой неделе. Так что ни пенни вам из меня не вытрясти. Ни Пист, ни я не выразили удивления, услышав это заявление. Просто обменялись мрачными взглядами, а Джакоб поморщился от отвращения. – Нам нужен трубочист. Срочно, – сказал Джулиус. – Пришли попугать, что завтра явятся инспекторы, так, что ли? Но все мои ребята расписаны на неделю вперед, так что придется заплатить за срочность. Хозяин заведения уселся за стол. Назвать это сооружение столом можно было с большой натяжкой – поверх груды обвалившихся кирпичей лежала деревянная столешница. Он отпил глоток – прямо из графина, рядом с которым стояла керамическая кружка. Лицо изможденное, какое-то болезненно желтушное под кожей природного медного оттенка, волосы приглажены и густо смазаны медвежьим салом, губы тонкие, злобные, взгляд расчетливый. Второй раз он на нас даже не посмотрел и принялся листать гроссбух. – Мы согласны заплатить вдвойне, – поспешил заверить его Джулиус. – Вот только нам нужен один вполне определенный трубочист. – Ах вот оно что. – Сбросив с плеч рваное одеяло, он завел руки назад, сцепил их за воротником желтой рубашки. – Так значит, определенный трубочист… Что ж, за определенных трубочистов плата, само собой, еще выше. Вам ведь Кот нужен, верно? Он не возражает, если вы подкинете ему лишнюю монетку и угостите выпивкой, ну, чтобы снять напряжение. Иначе будет царапаться, – добавил он и подмигнул. В животе у меня все так и сжалось от омерзения – знакомое ощущение. Работая полицейским, я время от времени сталкивался с подобной ситуацией. Но прежде я или арестовал бы этого ублюдка, организовавшего детский притон, или же увел бы отсюда всех ребятишек, которые согласились пойти со мной в участок. Бродячие кошки Тима, так называл этих несчастных брат, и я понимал: он ничуть не осуждает меня за подобные действия. Но теперь… теперь мы были на особом задании, а в Гробницы мне пока что доступа нет. А потому пришлось придержать язык, хоть мысленно я уже придумывал отмщение этому мерзавцу. – Вы нас неправильно поняли, – сказал Джулиус, и в голосе его прорезались стальные нотки. – Нам нужен мальчик лет шести, немой, но не глухой. Мулат откинул голову и изумленно воззрился на нас. – Таракан, что ли? Но что вам толку от Таракана? Впрочем, не мое это дело, раз уж вы так запали на этого маленького чудака. Прежде его никогда не просили поработать сверхурочно, но мы ведь сумеем его уговорить, верно? Идемте со мной. Вот сюда. И я двинулся следом за моим друзьями. Через дверь в коридор, затем вниз по грязной лестнице – ступени ее высвечивались бликами от фонаря мулата, а на стенах танцевали тени. Высота потолка в подвале едва достигала четырех с половиной футов. Из стен торчали наспех обрубленные корни растений; казалось, они так и тянутся к тебе, как когти какого-то хищного зверя. Подвальное помещение этого дома, видно, некогда предназначалось для хранения картофеля и свиных окороков в зимние месяцы. А летом тут был настоящий прохладный рай для яблок и соленого сыра в яркой восковой обертке. Но вместо всех этих продуктов мы увидели два ряда нар, закрепленных друг над другом в грязной стене. И вместо яблок и картофелин на них размещались маленькие цветные ребятишки. Мы, согнувшись чуть ли не пополам, медленно продвигались вперед в почти полной темноте. Воздух был пропитан вонью угольной пыли и сажи. Не потому, что здесь была печь и хранилось топливо для нее, – так пахли сами трубочисты. – Таракан! – громко окликнул хозяин, и спящие зашевелились. На нас уставились несколько пар испуганных, налитых кровью глаз. Мальчик постарше, лет восьми, с характерным искривлением позвоночника, приподнялся с нар, посмотреть, что происходит. Второй спрыгнул с лежанки, нырнул под нее и думал, что спрятался, хотя торчащие коленки и лодыжки его выдавали. А затем с нижних нар из-под тонкой хлопковой простыни скатилась чья-то крохотная тень, упала и распростерлась на земляном полу. Секунду спустя ребенок выпрямился, поднялся и, словно сомнамбула, двинулся в круг света, отбрасываемый лампой. Смотрел, часто моргая, и был явно напуган. Но не слишком удивлен. – Это и есть наш Таракан, видите? – довольным тоном произнес хозяин. – Быстр, как молния, но и звука не издаст. Ну, и цвет кожи в точь, как у маленького насекомого. Слышь, Таракан, ты нужен этим людям. Жан-Батист сжал крохотные кулачки. – Ладно, идем, – мулат развернулся к лестнице, начал подниматься по ступенькам. – Так это и есть Жан-Батист? – изумленно прошептал Джулиус. Мальчик приоткрыл рот, свет фонаря отдалялся. Осторожно приблизился на два шага к Джулиусу. Потом вдруг его сонные и воспаленные глазки остановились на мне и Писте, и он глубоко втянул ртом воздух. – Все объясним, через минуту, – сказал ему я. И Жан-Батист без всякого принуждения затрусил вверх по ступенькам. Впереди послышался шум – это фонарь хозяина задел край столешницы, и с нее с грохотом обрушились на пол гроссбухи. Войдя в помещение, мы увидели, что мулат проводит замусоленным пальцем по колонке букв или цифр в отдельной книге, снятой с какой-то полки. Потом он взял карандаш и, ворча что-то под нос, вписал следующие слова: «Таракан: частные услуги». – И смотрите, чтобы этот чертенок не заболел, – ему завтра лазать по трубам, – предупредил он. Я стиснул зубы, чувствуя, что снова вскипаю от возмущения, и Жан-Батист с тревогой покосился на нас. Но тут Пист прижал палец к длинному носу, подмигнул ему, и мальчик успокоился. Хозяин прищелкнул языком и отпил из кувшина еще глоток. – Я серьезно. Ему завтра на работу, и ничто не должно помешать. Иначе дохода не будет. Рассчитываю на вашу природную деликатность в том, что касается шкета, и на то, что мои интересы тоже будут учтены, джентльмены. Не далее, как на прошлой неделе потерял одного работника – помер от рака; так что туго приходится, пока не найду ему замены. Рак, отметил про себя я, и сердце у меня заныло. Трубочисты часто заболевают раком. В легких у них накапливается сажа, которая уже не выводится оттуда, затем открывается незаживающая рана, и человек умирает. Джулиус оплатил услуги Жана-Батиста наперед. Сколько именно дал, понятия не имею. В любом случае, то были деньги Хиггинса. Они обменялись несколькими словами. Я не прислушивался. Мысли мои занимала обычная в подобных случаях дилемма: стоит ли немедленно заковать этого безымянного хозяина трубочистов в наручники, эвакуировать всех его работников, сровнять это логово с землей, или же заняться более насущными и срочными делами. Не успел я толком осознать, как это произошло, все мы вновь оказались в темном проулке, и Жан-Батист посматривал на нас с каким-то загадочным выражением. Пист присел перед ним на корточки и одарил широкой добродушной улыбкой. – Ну и на мерзкого же типа ты работаешь! Помнишь меня и мистера Уайлда? Птенчик кивнул. – У нас к тебе предложение, Жан-Батист; надеюсь, ты хорошенько его обдумаешь, – продолжил мой приятель полицейский. – Нам надо, чтобы ты пролез через одну – последнюю в твоей жизни – каминную трубу в дом и забрал там кое-какие бумаги. Они принадлежат честным и благородным людям, вот только сами они не могут забрать их оттуда. Это задание для настоящего героя, и если ты его исполнишь, то тебя поместят в хорошую школу, и больше ты уже никогда не будешь чистить каминные трубы. Богоугодное дело. Не пожалеешь. Ну, что скажешь? Он, естественно, не произнес ни слова. И у нас ушло минут десять на то, чтобы убедить мальчонку, что мы действительно собираемся забрать его у жестокого хозяина. Что мы полицейские, заинтересованные в соблюдении закона, что нам плевать на всякие там договоренности с хозяином и то, что тот учил его ремеслу. Что он никому «не принадлежит». И что я хочу, чтобы он украл что-то, хоть и брал раньше у него обещание никогда и ничего не воровать. То были весьма странные переговоры – и на английском, и с помощью жестов, что не слишком облегчало понимание. Мой подход не сработал. Я не знал – вернее, просто тогда не сразу увидел, – какие шрамы он заработал в этом подвале. И ко времени, когда мы почти что уже его убедили, почувствовал себя так, словно весь извалялся в грязи. Рука не поднималась винить Джулиуса или Писта; то были отличные парни, лучшие из парней, а этот шкет дрейфовал по улицам, словно мусор, выброшенный рекой на берег. И я не был исключением. Напротив, я тоже был этим речным мусором. И не мог смириться с таким подходом. – Стоп, – произнес я. Все дружно взглянули на меня. – Прекратили все это. А ты, Жан-Батист, в любом случае уже никогда не вернешься на работу к этому ублюдку. Ты не обязан нам помогать. Я найду тебе новый дом, получше, обещаю. Мои друзья неловко переминались с ноги на ногу. – Он прав, – улыбнулся Джулиус. – Ты больше туда не вернешься. Глаза мальчика расширились, но он тут же снова принялся тереть их и часто моргать. – А что касается нашей просьбы, то это в первый и последний раз, – сказал Пист. – Так что сам решай. Риск есть, но мы сделаем все, чтобы защитить тебя. – И делается это ради другого мальчика, того же возраста, – тихо добавил я. – Для мальчика по имени Джонас. Это, конечно, не слишком честно, и мне очень стыдно. Но ты можешь спасти его. Ты хочешь его спасти? Шкет продолжал тереть слезящиеся глаза тыльной стороной запястья. Потом слегка пожал узкими плечами и слабо улыбнулся. – Ты должен сказать «да» или «нет», – настаивал я. Он кивнул. – Вот и молодец! – воскликнул Джулиус и пожал мальчику руку. И вот мы, выстроившись цепочкой, зашагали проулком к Уэст Бродвею. Минуту спустя мой друг Пист заметил, что я не в себе. Подошел, дотронулся до моей руки. – Знаю, тебе до смерти хочется засадить этого гада в Гробницы по обвинению в содержании борделя для малолеток. Но надо потерпеть. Пока что еще не время. И появляться на своем рабочем месте ты не можешь. Я глубоко вздохнул и кивнул. Решил на время позабыть о своих прямых обязанностях, о долге – очищать Нью-Йорк от взрослых, которые торгуют телами детей, сдают их в аренду, маленьких рабов разных цветов кожи и внешности. Я решил на время отложить это занятие и целиком сфокусироваться на документах Джонаса. Но как-то не получалось. – Да перестаньте вы терзаться из-за этого сутенера, мистер Уайлд. Не беспокойтесь, все будет сделано. – Как это?